VIII - Второй срок Избранного - Часть - 6-я

                Второй срок Избранного


                1 Камера предварительного заключения
                2 Тюрьма – карантин
                3 Камера – 50
                4 Игра
                5 Расчет
                6 Камера – 52
                7 Суды
                8 Соколик
                9 Мое последние слово – на суде
                10 Приговор
                11 Вика
                - Стихотворение – Ей же – Лишь об одной тебе мечтаю
                - Стихотворение – Ей же – Здравствуй, милая моя!
                - Стихотворение – Ей же – Ты девушка моей мечты
                - Стихотворение – Ей же – Ах, как тебя мне не хватает
                - Признание в Любви – стихотворение – Виктория!
                12 Осужденка строгого режима
                13 Сходняк
                14 СВК - 81
                15 9-й отряд
                16 Промзона КПЦ
                17 Бытие осужденных
                18 Приятель Вася
                19 Изолятор
                20 Расставание с Викой
                - Стихотворение - Вике
                21 Зима
                22 Мояк за Хозяина
                23 Каннибалы молдавского цеха
                24 Грева от родственников
                25 Свидетельство
                26 Юбилей Макаренко
                27 Побег
                28 Мое тюремное творчество
                29 Рассуждение о истинном
                30 Записи из моей зоновской тетради
                31 Особенности моего содержания            
                32 Смена режима
                33 Курс литературного обучения
                34 Теория бесконечности
                35 Турне по отрядам
                - Стихотворение - Сестренкам один на всех
                - Стихотворение - Новый год
                - Стихотворение - Отцу. С днем рождения
                - Стихотворение - Гражданину УССР
                36 17 отряд
                37 Вопрос за свободу
                38 Труд
                39 Большая локалка
                40 Опять 17 отряд
                41 Освобождение               


                Камера предварительного заключения
   
    Из РОВД Ленинского р-на меня перевели в КПЗ, сейчас уже ИВС – изолятор временного содержания и поместили в камеру - в ожидании дальнейшей моей участи.
    Милиция мной уже почти не интересовалась, на свободе я пробыл неполных четыре месяца, и информация о моей деятельности у них имелась в виде показаний моих подельников, одного точно. И тот факт, что у них еще имелись показания, написанные их рукой с моими подписями, в принципе ничего не менял, в суде юридической силы показания те не имеют, там в суде все улики и показания должны собираться по новой. А улик против меня не было, техника - телики и видики - изъяты со съемной квартиры, ко мне отношения не имеющей, изъятие у меня денег и ювелирных изделий положенным образом оформлено не было. Меня потерпевшие привезли в РОВД на своем автомобиле и могли подложить все что хотели, ни понятых понимаешь ли, ни свидетелей. Зашел в подъезд себе человек – ну, почки слабые, а там ограбление квартиры, и его, понимаешь ли – крутят, не в квартире - а в подъезде и что-то стараются. В общем - только моя репутация и дала им повод для задержания.
    И вот сижу я уже в КПЗ - в общей камере, вместо кроватей сплошная, как ее называют, сцена – деревянный настил где-то метр над полом и несколько сокамерников - пару мужиков и молодежь из села. Молодежь, узнав, что я уже сидевший и знаком с тюремным миром, начала расспрашивать, что да как. Я объяснил им в двух словах за масти, за понятия. Они как бы все усвоили, но захотели, чтобы я разъяснил им все детально, да и еще, если возможно - маляву сопроводительную им написал. Насчет разъяснить за братскую помощь – это, конечно, я не отказал, а вот насчет малявы, то отписать-то - конечно смогу, если что, кого заинтересует, мол, как при мне сидели - то все путем, а откуда их привезли, да кто они по свободе – мне-то откуда знать.
    В общем - их это устроило, нагрузили они мне сменку - там костюмчик спортивный, еще чего-то, и поехали мы на тюрьму.

                Тюрьма - карантин

    В тюрьме сразу кидают в карантин – камеры для распределения осужденных по режимам, и нас кинули в разные. Меня, понимаешь, с каким-то мужиком из нашей хаты в одну, режим у меня шел уже – строгий, а  молодежь в карантин усиленного режима.
    Ну и пошли малявы по прадолам, кто заехал да за что. В каждой камере имеется смотрящий, и в карантине тоже. В принципе камера карантина не подразумевает в себе длительного нахождения осужденных, но чтобы не было беспредела и можно было за это с кого-то спросить, то и там кто-то да смотрит за воровским ходом. У нас в камере сидел полосатый – с особого режима, там сидят люди, прошедшие уже все режимы, за понятия знающие уже все до мелочей, и сам по себе контингент - оторванный от социального общества. Мало кто будет в седьмой там, а то и в десятый раз ждать закоренелого преступника из тюрьмы. И вот если среди этих рецидивистов появляется не только знающий за понятия, но и чтущий их – ведущий, так сказать, воровской образ жизни, что отражается на его репутации, то почему бы и не поставить такого человека смотреть за карантином. Что ему надо то - закурить табачку, заварить чайку - да услышать новость какую со свободы, у него ведь вся жизнь - одна тюрьма.
    Вот этот мужичок с КПЗ и подползает к полосатому смотрящему и рассказывает ему - как молодежь меня подогрела вещами в КПЗ, понимаешь ли, на его взгляд, незаслуженно. Начинаются тут никому не нужные расспросы, переписки, мне-то что, подарили - так подарили, и цены тому особой нет, и назад не верну, люди взрослые – уже мое. И тут в этом общении появляется присутствие вора Мухи, молодежь-то сельская и он сам колхозник - конкуренцию во мне увидел, колхозник - да за Винницкой тюрьмой смотрит.
    Начинает меня расспрашивать - как это я смог на свободе себе позволить спать с Ксюшей, его чуть ли не женой, вроде как расписаны они и на зоны она к нему на длительные свидания ездит.
    Говорю - поставили меня в курс за девчонку одну - что твоя, уже после нашего с ней так сказать, знакомства, так не поверил я,- говорю,- в наговор этот на тебя, Муха. Проститутка она,- говорю,- божилась мне, что на панели на кусок хлеба себе зарабатывает и при мне – то, что я уже в курсе, под нескольких мужиков ложилась - неужто и вправду твоя любовь? Муха пропал, и селяне те тоже. Правда, как заехал я в камеру 50 строгого режима - то пару маляв черканул по людям, чтобы потом лишних разговоров не было, и в камере людей в курс поставил, что по чем – Молодой, мол.

                Камера - 50

    Камера строгого режима, нары человек на  24 – 26, может, чуть больше. Нары - двухярусные, при входе туалет, отделенный одним парапетом и самодельной занавеской.
    Из порядочных Крымский – Ялта, грузин Тариэл Джамалович – прикольно звучит, и все его подкалывали, он так не считал - его устраивало. Сидел еще ширяевский рэкетир - делюга громкая у них была, как сейчас помню его любимую фразу:- Я,- говорит,- расскажу сейчас, почем в Ширяево рубероид.
    В общем - имеешь уши, значит – слушай, и внимательно. Было еще пару-тройку серьезных уголовников, ну, и я такой заехал. Метр семьдесят четыре ростом, не скажу, что сильно худой, но и не качок, да что там - даже не спортсмен. Так, пацан, ну, вор, и то милиция гипнозом все стерла, ищут, понимаешь ли, сберкнижки с финансами Винницкого клана. Депутат тот приходил ко мне, но я даже не помню, когда и где он с Духами говорил.
  - Те ему сказали - что то, что обещано ему было Духами лишиться всего, что приобрел он, общаясь с Ними - за зажатую им сотню баксов с мелочью, то забрана только половина, так как вторую половину разбоем не взяли - приняли меня тогда. И если он согласен, то краями - каждый сам по себе. Выбора у него тоже особого не было, так хоть половина у него, а там если что - то Духи шутить не будут.
  - И он говорит, не вопрос, своим скажу, что раз сами проворонили - то сами и в ответе, мол, половина моя. А Молодому за кражу с проникновением посидеть придется, что уж, отмазать не смогу - свои не поймут. Что там Духи решили и дали ли ему свободу от принятых им обязательств, не знаю - так как не все сошлось. Но депутат свалил, клан его остался в Виннице без денег, я на тюрьме и они – клан тот - думают - как это информацию за деньги те из меня выжать. К Валерчику-то родственник приехал, его потеряли из виду сразу - вроде как и не был он на той квартирной краже. Бумажки все попереписали, показания поменяли, положительный, понимаешь ли, элемент - Валера.
    Вот и стерли мне все гипнозом, знают - что коронован и сокамерники новые знают и что за беспредел по отношению ко мне спрос будет – найдут в любом конце бывшего Советского Союза, а то и на Северном полюсе. Но синдикат тот интересуют пропавшие деньги, а моих сокамерников вольготная жизнь в тюремных стенах, а не карцера да обыски каждый день. Вот они и кучкуются супротив меня, и не пойми, кто из них больше злодей, не то преступники - уголовники, не то представители синдиката в милицейской форме и погонах. Заехал к нам в камеру Шварц, именно тот Шварц, что катал одного из моих Ангелочков. Сидел он до этого тоже на усиленном, только у нас в области на Могилеве. За их зону много чего разного рассказывали, прозвище ему дали по сходству в габаритах со Шварцом. И как бы он уже знает, кто я и как со мной себя вести, объясняет всем - что я Агнец, и если меня ударить всего только один раз, то Духи и Ангелы ответки сразу не дадут - так как нужно второе свидетельство. И вот сокамерники начинают, заходя издалека, понемногу прощупывать - что да как, а если ситуация выходила из-под контроля, то они мне гипнозом все стирали и по новой - что да как.
  - А я же им и говорю - вот честное пионерское, и знать ничего не знаю. Воровал - да и книжки те сберегательные видел с первой хаты, но сумм там баснословных не припомню, да и с последней делюги меня из подъезда забрали, все, что было - из карманов вытрусили, какие еще сберкнижки да деньги - ума не приложу.
 
                Игра
   
    Шварц решил обыграть меня в карты и, нажравшись субстанции, усадил в компанию играющих. Играли я, он и еще один пацаненок. В общем, чтобы не отвлекаться, скажу, что встает он и говорит – ты, мол, проиграл, а сам счет ведет не по правилам, вроде как у него восьмерка за туза считается, и при этом еще и говорит,- ты что, не видишь, что ли, что написано. Видать, привык так себя вести на зоне в Могилеве – думает, и тут пролезет.
    Я объяву сделал на всю хату - мол, беспредел. А все на морозе, во-первых, Шварц не то сынок, не то племянник депутата Винницкой рады, во-вторых, если бы не корона моя - то сами бы меня обыгрывали.
  - А так, говорят,- разбирайтесь сами.
    В общем - время пошло, играли на число - с запасом для расчета.
  - И он как-то проходит недалеко в камере и говорит,- мол, кирдык тебе, Молодой.
    На меня сошли духи и ему и говорят, что получит он за расчет смерть, так как с Хозяином своим играть нечестно удумал.
  - Он малеха мыслей пошевелил и говорит, мол, за его убийство мне срок дадут немаленький.
  - А духи то и отвечают, что мои-то ручки ни чего-то и делать не будут, может, в ладоши я хлопнул, может, другой какой сигнал дал - и объява на хату. Темные есть, несколько темных рас и как зомби встали.
  - Шварц за себя,- мол, я светлый.
  - А я - и светлые за меня, рас и пару светлых как зомби встали - посходили на них духи, и они поотрывали железные трубки - что между верхней и нижней нарой приварены, и на Шварца.
  - Он к дверям – ломится:- начальник,  забери, мол,- убивают. Его перевели в другую камеру.
  - Грузин мне, как я в себя пришел, и говорит, мол, Шварц с игрой на гастроли по хатам поехал и расчет просил с ним провести.
 
                Расчет

  - А я грузину и отвечаю - с кем играл, с тем и рассчитаюсь, если будет с кем - может,- говорю,- со Шварцом за меня кто другой на гастролях его рассчитается, поживем - увидим.
    Видать, дошел слух до того депутата, что Шварцу жить осталось до им самим же и назначенного дня, и еще за день до расчета Грузин подходит ко мне и протягивает тридцать пачек – три блока фильтровых сигарет и говорит - держи.
  - Я говорю - нет, не нуждаюсь.
  - Грузин говорит – подержи, мол, - сигареты общаковые, а я,- говорит,- пакет раскрою, чтобы положить,- и протягивает мне. Ну, я беру их в руки.
  - А он демонстративно выхватывает их из моих рук и кричит на всю хату:-
Смотрите все,- расчет, мол, с Молодого получен, мол, он рассчитался, и косяков по игре за ним нет - порядочный мол, Молодой – Авторитет!
  - А сам мне говорит:- Ты, Санек, смотри – сигареты-то общаковые и взяты под мою (грузина) ответственность. А то, если вы по мирному не разойдетесь и Шварц пострадает - то терпеть сказали, будет вся тюрьма, все-таки он чей-то там родственник, и езжай,- говорит,- к землякам, намекая, что они меня оставят в покое.

                Камера - 52

    С 50 я переехал в 52, была возможность выбрать камеру, там сидел Рома - приятель детства. Загнали мне со свободы эти сигареты для грузина, он смотрел в 50 - то за камерой, то за общаком и против меня вроде ничего не имел и лично не предпринимал. Так и сидел я в 52 аж до осужденки.
    За время, проведенное в тюремных камерах, смотрел за святым - за дорогой. То на крытую грева загоняли, то так - малявы по сквознякам да через решки передавали.

                Суды

    Периодически катали меня на суды, сидел уже тогда и ездил со мной на суды пацанюра один, чернявую ту с притона - он любил жуть, сам рукопашник - какой-то боец из спецвойск - невысокого роста, коренастый, служил в горячих точках и вернулся домой, а его любовь уже, понимаешь ли, с милицейскими тузами дружбу водит да с Валерчиком любовь. В общем - не выдержало его оскорбленное сердце, и прирезал он одного из тех, меж которых я нож на кухне положил, насмерть - не насмерть, и которого из них, не помню, но стоял второй свидетелем перед судьей, а мы, понимаешь ли, преступники - в клетке за решеткой, и я там все это наблюдаю и слушаю.
    Тот - что жив, все, как было, рассказал по своему делу, в мою сторону глаза не поворачивал, говорят, взгляд у меня тяжелый, после него неприятности у моих недругов случаются, рассказал и ушел. 
    Так вот - идет суд, мои, значит, подельники взяли себе одного адвоката на двоих – Валера и Юра.
  - И адвокат их – девушка - мне и говорит, мол, Александр, давай я и тебе помогу - защищать буду, значит, посоветую - что сказать и где надо, чтобы все по уму, значит - в сговоре.
  - А я и говорю - не виноватый я – заблудился, и раз так - то защиту свою вести буду сам, если же я не с ними - зачем же мне ихний адвокат.

                Соколик

    Тут привезли как-то на суд меня с Соколиком - преступления у нас разные, а зал заседания и время проведения суда одно.
    Вот и он на моем, понимаешь ли, заседании начинает возмущаться, как это так, мол,- подписал признание в милиции, куда это годится.
  - Я как бы так и говорю,- что есть вопросы общего характера, что решаются большим кругом лиц, а есть личного – вот как между подельниками и лишние лица в них неуместны – это раз. А насчет показаний, так я не в сознанке, а наоборот - отрицаю свое участие вообще, и откуда это Соколику знать, что там и как написано в показаниях моих, а не работает ли он случаем на полставки дознавателем - там - в милиции. Такой проинформированный, понимаешь ли - что это не милиция сама бумажки поподписывала подделав подписи, а я.
    Как он начал нервничать, угрожать, мужики порядочные с нами в клетке были и за Соколика беспредел на Климентах слышали.
   -И я поднял вопрос, как это так, что эта гнида вообще на тюрьме живая - куда это мол, люди порядочные и Мухи смотрят. В общем - рот он свой закрыл и больше со мной на суды его не возили.
  - Валера тогда сказал мне, что обещал он дьяволу меня обломать и что если не справится, то теряет Валера власть над своим телом и дьявол будет главным в его теле, а Валере может вообще больше телом управлять не позволить.
    А чем я ему помочь могу - только советом, и то поздновато.

                Мое последние слово -  на суде

    В конце судебного заседания перед вынесением приговора дается последние слово, к нему я готовился ответственно, и когда мне его предоставили - я, понимаешь ли, выступил. Само последние заседание было в другом зале, не там, где предыдущие, вольных слушателей и наблюдателей почти не было, и встав, я обратился к суду.
  - Так как я немного нервничаю, то прошу разрешить мне читать по бумажке,- и сказав это, продолжил читать,- подельники мои – Валера тридцать с чем-то лет - служил, мол,- в Афгане (бумаги, что он сидел, уничтожены и понятно, что копаться там из милиции никто не будет), работал в колхозе завгаром, имеет семью и детей. Второй подельник Юра - двадцать пять лет, женат, за плечами  институт. И я - двадцать лет от роду, сижу с малолетки, жизни не видел, неграмотен, зашел в подъезд, понимаешь ли - пописать, и на тебе - покрутили. Ни свидетелей тебе, видевших меня в квартире, ни оформленных улик, одни показания заинтересованных в этих показаниях якобы моих подельников и силой выбитые в милиции - вроде бы мои показания.
    Но даже если суд и сочтет меня виновным, то пусть примет во внимание, что за паровоза в этой взрослой компании я уж никак не фигурирую - мол, Молодой да зеленый.
    (Валютчика,- мне сказали,- судили отдельным судовым производством без нашего присутствия - такое допускается.)

                Приговор

    Судья, вставая, громко хлопнул папкой, закрывая уголовное дело, лежащее перед ним, и коллегия удалилась на совещание.
    Вернувшись - огласили всем меру наказания: ниже низшей – по пять лет, это при том, что статья – кража с проникновением и группой лиц - стартует с семи. Мне как ранее судимому - пять лет лишения свободы, а подельникам по пять лет с отсрочкой приговора на три – вроде так, есть еще и условно, да саму отсрочку могу попутать, но факт остается фактом – они свой срок отбывали на свободе.
    От честно - где та справедливость, самый, понимаешь ли, без улик и больше всех получил. Но на пересуд  я подавать не стал, решил, так сказать, есть - что есть. И, приехав в камеру, сообщил эту новость. Сокамерники ожидали, что мне дадут лет десять или хотя бы восемь, удивились, конечно, но есть - что есть.   

                Вика

    Приходила ко мне на свидания Вика.
    Еще на свободе Духи заглядывали к ней в глаза и сказали кое-что - из ее возможного будущего.
  - И она, как меня закрыли, пришла ко мне домой к матери и говорит, что нравлюсь я ей, мол, любовь у нас, и хочет она ко мне на свидания ходить. Мать у меня спросила, я, конечно же, согласился, и она приходила несколько раз, даже что-то там приносила к передаче. Ей то я и посвятил некоторые из своих первых стихотворений, которые передавал - то на свиданиях, то в коридорах суда.

    Ей же

Лишь об одной тебе мечтаю,
Тебя одну сейчас желаю.
И как мне хочется опять,
Тебя, любимая, обнять.

Я вспоминаю облик твой,
Дни, проведенные с тобой.
Тепло и ласки этих встреч,
Которых мне сейчас не счесть.

Тобой болею и живу,
Нашей любовью я дышу.
И остается лишь опять
О тебе, милая, мечтать.


    Ей же

Здравствуй, милая моя!
По тебе скучаю.
Извини, прошу меня,
За что, сам не знаю.

Хоть в любовь не верю я.
Все равно страдаю.
Болит сердце у меня,
Почему, не знаю.

Вот пишу тебе письмо,
Милая, родная.
Многое хочу сказать,
А о чем, не знаю.

Знаю точно лишь одно,
Радость ненаглядная.
Без тебя мне тяжело,
В душе - боль отрадная!


    Ей же

Ты девушка моей мечты,
Ты всех на свете мне милее,
Неотразимой красоты,
Ты всех прекрасней и нежнее.

Как будто легкий ветерок
Прохладой свежести играя,
Меня приводишь ты в восторг,
От зноя и жары спасая.

Как серебристая луна,
Тьму своим светом украшаешь,
И, словно ранняя весна,
Радость во мне ты пробуждаешь.


    Ей же

Ах, как тебя мне не хватает,
Мой ангел, нежный, озорной,
Как сердце от любви сгорает,
В порыве страсти неземной.

Тобой одною упиваюсь,
Тебя одну хочу любить,
В тебе - как в воздухе - нуждаюсь,
Я не могу без тебя жить.

    Написал и передал на суде стихотворение Ксюше - Активистке, Спортсменке, Комсомолке и наконец - просто Красавице. Комсомола уже не было, но я уверен - она бы справилась. Это сестре Юриной жены. Стихотворение это опубликовано в Книге – Бриллиант.
 
И написал Виктории признание в любви.
    
    Виктория!

Виктория! Малыш над кем?
Неужто я - попался в плен?
Не силою и не обманом,
Не под каким-то там дурманом,
И не злодейский то каприз,
А просто - жизненный сюрприз.
Проказник случай, встреча, взгляд,
Никто ни в чем не виноват.
Немного пред тобой робею,
Но ни о чем не сожалею.
Твой нежный голос, моя слабость,
И губ волнующая сладость,
А грациозный, стройный стан
Да глаз бездонный океан.
Округлость бедер, кожа, грудь,
Хочу я запах твой вдохнуть,
Понять ту дьявольскую суть,
Что не дает очей сомкнуть.
Нежно обнять, прижать к себе,
И все, что хочется тебе,
Как раб покорно исполнять!
    Тебе не трудно - все это понять?

    Какие ей стихотворения когда именно были мной написаны, я уже и не помню, Вика приезжала ко мне еще и на зону после моего пребывания в тюрьме - время их написания и последовательность, может быть, не совсем точна.
    Вика росла без отца - сиротой, и в семье их - девчонок - было у их матери три - три дочери. В общем, Соколик узнал, кто приходит ко мне на свидание, и решил помочь - устроив Вику проституткой в Москве, в прибыльном, понимаешь ли, месте. До меня эта информация дошла не сразу, но об этом потом.

                Осужденка строгого режима

    Осужденкой заключенные называют камеру, где осужденные, получив свои сроки, ждут перевода на зону. Размерами это такая же камера, как и обычные, только контингент в ней меняется значительно чаще. Был ли там он уже - или приехал чуть позже, но без Шварца не обошлось. Мне, как всегда, все стерли, я помнил - что игра была, передачи же с сигаретами приходили, а вот от некоторых подробностей в моей памяти не осталось и следа.
    Шрац, понимаешь ли, пересортировал мурчащий контингент и, оставив возле себя тех, что посговорчивее, окопался на нижних нарах. Сделал там себе что-то вроде палатки, понатягивал между нижними и верхними нарами простыни по краям и получил закрытое пространство от лишних глаз. Вот туда понемногу начали приглашать выборочно - тех, кто уходил на этапы по зонам. Что там за разговоры велись, может, что-то запрещали рассказывать на зонах за какие-нибудь тюремные события, или чего еще, это такое.
    Вот как всегда - я, значит, при дороге, и сквозняк находился под нарой – сквозняк - это проем в стене, через который можно что-нибудь передать. Ну и Шварц смотрит - полезу ли я под нару. Дорога - это святое, и зазорного при ней ничего быть не может в принципе, поэтому, даже не раздумывая, я принимаю груз и не обращаю внимания на лишние вяканья. Шварц, значит, разозлился и посмел ударить меня с ноги.

                Сходняк

    Сам по себе поступок неприемлемый, ногами в тюрьме бьют петухов – педерастов, опущенных, так сказать, и в ихнем шалашике собирается сходняк. Не помню, сколько человек было именно - пару смотрящих за камерами по тюрьме и теперь отбывавших по зонам находились в осужденке и присутствовали на сходняке по любому, окружение Шварца, смотрящий за самой осужденнкой и обычно еще приглашают пару порядочных мужиков. Слово свидетель - не пользуется спросом в арестантской среде - очевидцы события, чтобы потом без темных пятен в происшествии.
    Ну и понимаешь ли, стоял вопрос о моей порядочности, можно ли лазить под нарами и как именно нужно нагибаться, чтобы попасть к сквозняку. Честное слово – дурдом-веселка.
  - Даже не слушая ни кого, только начался разговор, я сразу объявил - лепит наш Шварц горбатого. Не, ну реально - там готовили и сквозняк этот и людей поперекладывали, все только, чтобы ко мне прицепиться. Одного только не учли – за святое спросу нет.
    В общем - так как по понятиям не пролезло, Шварц протянул ко мне руки, и вырубить меня с одного раза у него не вышло. Но тут вот что получается - по понятиям во время сходняка, пока вопрос не решен и не определен - не виноватый, не что ему за это полагается – кого-то трогать категорически нельзя. А то - выходит беспредел, и в нем замазан получается весь люд, присутствовавший на сходняке.
    Шварц еще там что-то ерепенился, но ему объяснили, что сам он хочет - то пусть хоть сдохнет, а другим за него страдать не хочется.
    Понятно, что я малявы начал расписывать, в первую очередь, в камеру 50 - к корешам его – поздравить.
    Тарик отписал, просил пощадить, строго не наказывать. И к Шварцу малявы пришли, прочтя их - он передо мной извинился - что, в принципе, порядочному непозволительно. Если человек порядочный, то и извиняться ему не в чем! Но он так, по-хитрому, мол, запорол, не усмотрел, виноват, исправлюсь. Извинения были мной приняты, вопрос со Шварцом, понятно, замяли, вроде как и не было ничего и поехали мы на зону номер 81 – в Стрижавку – село возле Винницы. Шварца перевели первым, а меня тюремная администрация придержала - чтобы он там успел освоиться.
               
                СВК – 81

     Стрижавская выправна - (на украинском) колония строгого режима – номер 81.
    Сразу я попал на этап – карантин, часть первого этажа возле столовой - небольшая локалка как прогулочный дворик и небольшой контингент - человек пятнадцать – тридцать, приходящие туда – позже распределяются по баракам.
    В зоне как пацаны называли – черный режим, плохого в этом ничего нету, по словам - воровской ход. Локалки открываются нараспашку, в общем - закрываются только на поверку, перерывы для питания и на ночь, и то, даже когда закрыто, можно пройти по зоне, куда надо. Помимо этого куча лазов. Каждая локальная зона – барак с двориком - обнесены забором с колючей проволокой, и в этой колючке столько дыр. Получается внутри зоны - жилая зона, вокруг нее промзона, и кусочком территории, замыкающим это кольцо промки - столовая. И если сильно надо, то можно из жил зоны перелезть в промзону или, выйдя в промку - вернуться в жилую на барак.
    Карантин закрыт, как бы еще не распределили, и режим соблюдается, и если кого поймают, там, на поверку опоздал, или часто гуляешь - как бы прапорщики тоже люди, видят там - мужик за сигаретами бегал или куском сала, что с него взять. А вот если это, понимаешь ли, злостный нарушитель режима содержания и бегал не за пряниками - а за растворителем для варки мака, то тут уже у прапорщика день удался.
    Вот, значит, сижу я пока на карантине, а с боку прогулочного дворика забор во двор самого барака – там два отряда на первом и втором этажах. Какие именно номера отрядов были - не помню, и на втором этаже, понимаешь ли, уже поселился Шварц, сидит там вместе с Тарасом – смотрящим за зоной, а Тарас дружит с другом детства Шварца, и они там вместе сидят. 
    В общем - приехал я на карантин, там уже и Рома сидит, и у меня люди интересуются,- что да как?
  - Я им и отвечаю, мол, со Шварцом у меня все порядок, за игру ту со мной он извинился, может, не из-за игры началось - но извинялся за все сразу. И теперь вот я с чистой душой, понимаешь ли, приехал на зону.
    Мне, конечно, сразу сказали, что Шварц возле смотрящего за зоной и чтобы я типа помалкивал, поменьше кому чего рассказывал. А мене же фиолетово - кто там и чего, я, понимаешь ли, за порядочность и молчать не собирался.
    Дергали меня - до Тараса, тот поинтересовался, что да как.
  - Я ему сказал, что вроде как разошлись по-мирному, а дальше жизнь покажет.
  - Тарас сказал, что у Шварца выход на людей на свободе, понимаешь ли, нужных имеется и он будет возле него - Тараса и чтобы я ему - Шварцу тому - репутацию, понимаешь ли, не портил.
  - Мне то что,- говорю,- люди поинтересовались, я и ответил, а так, говорю, он мне без надобности.
    На том и порешили, мол, на благо общего для блатного лагерного круга может чего нужного через своих - на свободе решит. Чтобы я его потерял из виду, я то я, но есть же и Шварц – неугомонный.

                9-й отряд

    В общем - распределили меня на 9-й отряд, находящийся по правую сторону от вахты – пропускная с вертухаями.
    На отряде сидел Литовец - Дымин приятель и из винницких – Ляка – блатной. Еще много там разных всяких, житомирские были - у них в городе своя тюрьма имеется и оттуда люди в основном при понятиях. Начну с того, что помещения на 9-м отряде были не барачного типа, а секции. По левую сторону от входа три секции - до 10 нар двухъярусных, по правую вроде две - или тоже три. Секции - оно как-то уютнее.
    Поселили меня сразу по правую сторону в секцию квадратной формы и на большее количество человек – нар 20 - человек 40. Выделили мне нижнюю нару в угловом купе, когда в секцию люди заходят - то входная дверь посередине, и создаваемые этим неудобства от меня в стороне. Через проход - купе с Ромчиком. Там был еще такой качок - Борщ, понятно, да - что прозвище отражает людскую сущность, и вот это мы в одной секции располагаемся. Пришел со мной с этапа еще и Васяня - сельский парень, сидел при мне в осужденке, и он в этой же секции остановился. Значит, два раза в день поверка – утром часов в 6 и вечером тоже в 6 или 8, завтрак - осужденные идут в столовую и на 8 на работу. С часу до трех обед - по очереди, по отрядам и ужин с семи, в 10 отбой. Может, и есть какие-то неточности, но незначительные.

                Промзона КПЦ

    Наш отряд, значит, закреплен на промзоне за цехом – КПЦ – прессовочный цех. Стояли там огромные прессы – высотой в несколькоэтажные дома, сам цех размерами с футбольное поле и под потолком цеха кран, реечный он там или какой - с кабиной для водителя.
    Вот, значит, прессы стоят и работают только при появлении большого начальства, долг у зоны перед государством за электричество на то время исчислялся миллионами - это гривна с долларом - два к одному.
    Осужденных выгоняют на работу, чтобы на бараках не сидели, самой работы-то нет. Лепят осужденные, это летом - саманы, большой глиняный кирпич – глина, солома, вода. Это когда потеплеет - привозят глину и солому, и вот это, так сказать, зарабатывают на пропитание. Была еще кузня, несколько цехов по металлу и ДОЦ – деревообрабатывающий цех.
    Но в то время заказов почти не было, и осужденным - особенно зимой - приходилось целыми днями мерзнуть в огромных холодных цехах – металла-то много, хоть вот прессы, а они - как холодильные установки. Бывает, даже летом на улице жара – утомило, ты в цех зашел, а там всегда холодок. Но заключенные не унывали - наделали себе беседочек, тот, значит - сварочный аппарат себе накрутил из проволоки какой-то, те там в административной части в комнатке с уголков рамки для метровой квадратной бетонной плитки сварили и вроде как что-то да производят. Беседки эти - шуршами обозвали, и собираются себе там осужденные - чайку попить, согреться, за жизнь, понимаешь ли, поговорить. Использовали в качестве обогревателей стальные спирали, накрученные на трубу, и потом разложенную на каменном – бетонном полу.
    Выходили мы туда на промзону, как только я приехал, было еще лето, тепло, и осужденные лепили саманы перед цехом. Ну - топтаться по колено в маргарине – глине этой, скажем так - не по мне, вот когда машина за саманами приезжала – пошвырять их на кузов – но аккуратно или собрать – посносить, чтобы освободить площадь для лепки – это чтобы кости не застаивались – почему бы и не размяться.
    А так там, ты что - такая конкуренция, хоть каких-то пару рублей на атоварку закроют на тех саманах, ну и мужики, понятно, работают.

                Бытие осужденных

    В столовой круглый год пасха, горячее – первое блюдо - вода да пару картошек с капустным листом, а каша - так клейстером от зерна тарелку смажут, что на пасху булочку сахарной глазурью. Одна радость - пайка хлеба, хоть и не магазинный, но все же был и кипяточек вроде чая.
    Зеки под локалками кучковались перед приемом пищи, калитка открывалась - и они наперегонки, не то, чтоб чего-то не дали, а от голода. Могли кого-то затоптать – не очень шустрого. В общем, всей еды - то, что из дому в передачах передадут, да на промзоне с вольнонаемными за что-то договоришься.
    Ну и, конечно, у блатных свое кино - игра, запрет, общее. Сидеть, понимаешь, скучновато, почему бы в картишки или нарды время не скоротать, а там, глядишь, пачушку сигарет да полкило чая разыграть - кому больше, понимаешь ли, везет. С игры - в общак платится, уже польза, сигареты и чай были ограничены в передаче, сигареты – 30 пачек, чай - килограмм. Договорился с вольнонаемным, чтобы принес – вот тебе и запрет, понимаешь ли, нарушение режима содержания. А эти сигареты и тот же чай - как валюта, за них все между осужденными купить можно. Самое необходимое, одеться – штаны там, обувь, тот же лук, чеснок – витамины, понимаешь ли, чтобы зубы не по выпадали. Это только кажется, что тяжко в стране, да и все, чего там, как-нибудь проживем. Вышел кто-нибудь - в соседнем дворе в окно седьмого этажа - в другую жизнь, в этой тяжело, понимаешь ли. Так это там, где-то далеко, а тут в зоне все у тебя на виду. Половина зеков как зомби - одна кожа да кости, и каждый месяц из больнички человек пятьдесят в кузове газона из зоны вывозят – дизентерия, говорят, не смогли спасти. Тут хочешь не хочешь, а начнешь подсчитывать - что съел, а что еще нужно.
    Вот я в купе у себя сижу – это 2 тумбочки между двух этажных нар, и получается как купе в поезде. С одной стороны стена – купе-то угловое, а с другой простынь натягивают вроде стенки – перегородки, и вот тебе твое личное пространство. А через проход в купе Борщ - насобирал возле себя пацанят, к кому мамки передачи возят, и рулит у них. С одной стороны, оно-то и хорошо, чтобы передачи пацанят не порастаскивали. Оно, как в поговорке – каждому свое, но и свое не каждому. А с другой стороны - несколько пацанят винницких, и за меня знают, хотят понимаешь, когда - никогда чем угостить там, поделиться.
  - А Борщ им запрещает, говорит - у нас семья, все в дом. Ну, семейники, хлебники - это как близкие люди, что хлеб делят, собираются там компаниями, вместе оно как-то веселей, надежней. Незнакомого же человека сразу в друзья к себе не запишешь, нужно, чтобы посидел малеха, себя показал. Вот Борщ и бурчит.
  - А они что, говорят ему: это Кирьян, понимаешь ли - Молодой, его мимо обходить нехорошо. Надумал тот Борщ пакость одну устроить, и, значит, как-то вечером они там разложились на табуретках между нарами в проходе - импровизированный стол там с ужином. А у меня, значит, пачушка сигарет – другая - в столе, да начатая пачка чая, и я это все пересыпаю да делю, что сейчас кого позвать - чая попить, что, может, на пайку хлеба поменять или на завтра, на утро.
  - Борщ, значит, глазастый, увидел и предлагает мне спор, говорит: каракатый, а давай на спор, что ты не выпьешь литру компота сливового и не съешь хлеба с маслом столько-то паек, и все это за раз. Смотрит при этом ко мне, на чтобы ему со мной поспорить - сколько там у тебя чая, сигарет, мол,- и подхарчишься, и заработаешь.
  - Как бы это объяснить, реально - только кишкоблуд будет в таком споре участвовать, сидеть и давиться с голодухи, еще и сдохнешь от заворота кишек. Но всего лишь сказать ему об этом и все - так он посмеется и еще чего придумает похитрее.
  - Говорю ему: давай, была не была - спорим. Они, значит, нарезают бутерброды, колотят компот.
  - Я говорю: и это все для меня?
  - Борщ говорит:- Да. Я, значит, отмеряю чай с сигаретами, ставлю у себя на тумбочке под спор и сажусь перед  продуктами. Беру один бутерброд - надкусываю, запиваю глотком компота и признаю свое поражение.
  - Говорю:- Не гастроном, конечно, но тоже ничего, голодным не буду,- и складываю продукты в тумбочку, разрешая ему забрать выигрыш.
  - Борщ подбежал, выхватил бутерброды, компот,- говорит,- это только на спор можно было съесть. И забрав, пообрезал объедки, где понадкусано и съел за ужином со своей семьей, а мне мол,- кишкоблуд – это нехорошее выражение.
  - Что именно я ему ответил - не для книги, но они побежали к смотрящему выяснять, кто есть кто.
  - Пришел Ляка, я говорю, как и есть, мол,- торбохват Борщ вместо того - чтобы молодежь уму разуму учить, провокации создает разные. Хорошо, это я - видавший виды и знаю, что по чем, а если бы сопляк какой - да с перепугу на вахту к операм защиты искать, а там не сдача по-крупному - так внеплановый шмон – обыск. И все потому - что Борщ, понимаешь ли, считает, что кроме него порядочных быть не должно, что их нужно обламывать и все это заедать моими объедками. Намекаю на надкусанные бутерброды. Сама ситуация по себе ничего такого - посмеяться, но у Ляки, ко всему прочему, было еще пару вопросов к Борщу по поводу Борща личности. Борщ начал сильно буксовать - семья его трещала по швам. Если бы его объявили торбохватом, то молодежи пришлось бы с ним попрощаться. Мне удовольствия это не доставляло, в ситуациях таких участвовать я не люблю, но приходится. И вот к Борщу прибежали на помощь, и знаете кто – Шварц. Он, понимаешь ли, прибежал, все это оценил, думал, Борщу помощь физическая нужна, оказалось - защита. Позвал Ляку в коридор, чтобы поговорить с глазу на глаз, и, вернувшись, решили расселить нас по разным секциям. Ляка был доволен - видать, порешались на собиравшиеся вопросы, тут такой случай - Борща выручают и идут на все уступки, и мне контингент поменяли - другая секция, другие люди.
    Перевели меня по левую сторону, там сидел Ильич – Витя - вроде из Ильичевска, приятель вора в законе Артура – Одессита. Насколько в приятельских они были, не знаю, знаю - что крутили наперстки в одно время на Потемскинской лестнице возле речного вокзала, сами не сами, но участие принимали – кручу верчу – помочь жить хочу - понимаешь ли. Ну и у Ильича уже все давно налажено, он, понимаешь ли, на кране в КПЦ на педали, как Волк в <<Ну, погоди>> (мультик) нажимает, педалей, правда, давно уже нет – кнопки, но его это не смущает. Он там вроде как за старшего из блатных по одну сторону секции, по другую козел КПЦ – завхоз, значит, может, как и по-другому должность называется, но суть одна – козел – для всех хорошим не будешь, так сказать. Там и нормы мужикам закрывать надо - кому сколько, и работы распределять - кому полегче, а кому и потяжелее. В общем – козел.
    Тут, понимаешь ли, все от человека зависит – лучше человек на козлячей должности, чем козел среди людей, вот и возле него пару осужденных. А меня посередине секции, на верхнюю нару.
  - Ляка приколист,- говорит,- не купе, понимаешь ли, человека красит, кидай вещи сюда, секция, говорит, нормальная и люди как люди.

                Приятель Вася

    Васяня  - тот, что со мной с осужденки приехал, под шумок подсуетился и тоже переехал за мной - ко мне в секцию. Передач я тогда почти не получал, так - письмецо, да, может, бандеролька, когда-никогда - заедут.
    А тут Васяня, говорит, Санек, что на зоне делается – тихий ужас, разреши,- говорит,- возле тебя кости кинуть, в смысле расположиться, мол, вместе легче будет.  Так возле меня появился приятель Вася - по масти мужик. Сам он из села – Поповцы вроде, если бы не он, то я бы и не знал, что так бывает.
    В общем - освобождаются люди из зон, и часто бывает, что некуда им ехать, а режим - вот у нас - уже строгий, и освобождаются уже не в первый раз, и, значит, опыт какой-никакой - а есть. Освобождаешься - то нужно же где-то и остановиться, чтобы сразу по новой из-за глупости какой не заехать. И вот перед освобождением начинают прикидывать там - кто куда, может, по знакомым кто есть. Тут - в селе том Поповцы - у кого-то не то родственница, не то заочница – подруга, и он туда приехал, а у той еще подруга - и той парня нашли. В общем, в селах все разъезжаются, а тут прибывают и прибывают, и вот уже несколько сел в той местности сиженного контингента насобиралось, и у них, понимаешь ли, даже партийная принадлежность объявилась – пьющие с пьющими дружат, наркоманы с наркоманами.
  - Так Васяня и говорит,- половина села одни, половина другие, и там чуть ли не война между ними за контроль над селом – Дикий Запад по-украински. Вот, говорит, братва его - Васяню - уважает, греет - передачи там собирают, родным приехать помогают, а если кому из его знакомых в зоне - в Стрижавке помочь, так он теперь ко мне, понимаешь ли - за справедливостью.

                Изолятор

    Выходили мы на промзону с ним и вместе взялись с изолятором дорогу наводить – строить. Значит, наплели из ниток шнуроков длинных - метров пятьдесят – сто, и из духового (трубка) ружья стреляли в окна изолятора, изолятор - три этажа – прям крепость. Там принимали и по этому шнурку затягивали грева - сигареты, чай, ничего запретного, так - необходимое. Перелазили через забор из пром в жилзону и наоборот. Нет чем на промзоне заняться - пришел на барак - отдохнул, понимаешь ли, кемарнул часок-другой. Было раз - поначалу прапорщики заметили сначала в жилой зоне – ну, мало ли там, в санчасть остался или со свидания пришел - кто ж его знает, ходит по локалке себе человек, и все тут. А через пару часов в промзоне увидели, оно-то, конечно, тоже мало ли чего - причин может быть множество, но это уже был повод проверить мое передвижение. И для начала им нужно узнать - расспросить - как это я - то там, то здесь. Вот они, прапорщики, за мной по промзоне вокруг жилки пару кругов нарезали. Я же на морозе – они зовут, а я - да-да, сейчас - жди, только шнурки поглажу и ходу на другой рабочий сектор - по шуршам - то там тормознусь, то там, думал, перебесятся и их попустит, ан нет - не то в столовой, не то в шурше какой поймали. В общем - на вахте они уже карточку мою отыскали и отложили. Ну и особого нарушения я никакого не сделал - где там кто меня видел, обознались, да и все тут, запрещенного ничего не переносил, так - ходил, мало ли – по работе, понимаешь ли - за электродом отправили. Но они же - прапорщики-то, целую маштабную операцию развили по поимке неуловимого.
    В общем, ДПНК – дежурный помощник начальника колонии – ответственный за все происходящие и как бы контролирующий настроение в массах и отдельные случаи - закрыл меня на сутки в изолятор без оформления для разбирательства. Имеет он право, но ДПНК там четыре или три посменно и каждый не заморачивается, а сутки мне подписывает. И это не в общей камере, а в рабочей - ни кровати тебе, ни табуретки, бетонный мешок с туалетом и все.   
    Сразу - как кинули в рабочку эту, застегнули руки в наручники выше кисти на мышцах и ушли. Проходит время, а руки-то немеют, я переживаю, чтобы чего мне там не онемело. Потом ночью, хорошо - безрукавочка у меня была с овчины, я ее на бетон постелил, курткой укрылся - и спать, как в беспризорном детстве – утром просыпаешься и вроде как так и должно быть – бетон, решетки, ты под ключом, и ни каких тебе планов на завтра - прожить бы сегодня.

                Расставание с Викой
               
    Приезжала ко мне на свидание Вика, приходила с моими родственниками, и я уже было подумывал с ней расписаться, чтобы она могла приходить ко мне на длительные свидания.
    Как-то раньше поделился со знакомыми, что так, мол, и так, если женюсь - то это уже на всю жизнь.
  - А мне и рассказывают, что Соколик разузнал, кто ко мне на свидания на тюрьме приходит, и, освободившись, помог ей с работой - устроил ее в Москву проституткой. Оно вроде как подальше, чтоб поменьше кто знал и, понимаешь ли, Москва – побольше платят, чем в Виннице. А я как раз Вике стихотворение отослал – <<Банальная реальность>> - задушевное такое. Ну и пришлось написать еще одно – стихотворение –


    Вике

Одной из многих
                В моей жизни -
Виктория,
                "Любовный плен".
Так, не дождавшись
                Окончанья,
Ты снова ищешь
                Перемен!


Весна пришла, поют нам птицы,
Звучит весенняя капель.
Любви покорнейшие жрицы
Выходят к ночи на панель.

И сам того не замечая,
Я вспоминаю день былой,
Когда с тобой, в хмелю, родная,
Я обретал в душе покой.

Тогда весна была свободой,
И день за днем я в ней сгорал.
Я предпочел идти дорогой,
Которой, впрочем, понимал,

Срослись с тропою мои ноги,
Назад уже не повернуть,
А за плечами только сроки,
Но и не в этом стиха суть.

Сейчас в твоих руках, родная,
Котенок, нежный мой цветок,
Увы - уже наверно тая,
Как белый мартовский снежок,

То чувство - что зовем любовью,
Та прелесть, моих сладких грез
Ну, а весна сравнится с болью -
Недосягаемости звезд.

Тех звезд, что светят днем и ночью
И вечно манят в грех любви,
Почти наги они весною
И глаз от них не отвести!


    То было наше последние свидание. Спросил я ее, чем занимается - так, между прочим.
  - Она ответила, что швеей в Москве устроилась - подружки помогли. Мы поняли друг друга, поблагодарил я ее за мимолетное явление в моей жизни, за красочные переживания и пожелал всего самого лучшего - может, с кем другим ей повезет больше.
    Решались в будущем разные вопросы, приходили разные люди пообщаться с Духами, и это были далеко не простолюдины.
  - Первый мой вопрос был, как там Соколик и дружит ли кто с этой мразью беспредельной. И если дружит кто, то Духи сразу же щемили и Соколика, и его приятелей - как только могли. И всем, кто обращался к Духам, они запрещали хоть как-то Соколику помогать, или иметь с ним хоть какие-то отношения.  Дошло до того, что Соколика завалили, весточка пришла со свободы - помер, понимаешь ли. 
      
                Зима

    Наступила зима, и нас перевели всех с улицы в помещение цеха КПЦ, на улице-то что делать.
    Вот, значит - шурши все заняты и мужики - что у станков стояли да уже освобождались - Васяне показали, где переодевались. Выставили они краном свои сверлильные станки в ряд у стены, чтобы там получился проход между станками и стеною - метров 10 в длину и несколько в ширину. Сварили из железа ящички, стол и поделали лавочек, пол из щебня, электричество проведено, что еще надо. Мы ужи эти спиральные покидали, в цеху минус 20 – 30, а мы в рубашках за станками - в камышах, понимаешь ли - чаек варим, за жизнь там, за еще какие вопросы говорим. То на кран к Ильичу в гости – панораму сверху посмотреть, покататься, то в конце цеха административный корпус и там пару шурш, туда прогуляться. К вечеру, глядишь - съем с промки, на барак.
    На бараке зимой почти все в помещении, опять же - жарки, шкварки. За ужей прапора гоняют так из нихромовой спирали печурки, если заводская - то по зеленой пользуешься, а если самодельная - то отбирают, надо договариваться. 

                Мояк за Хозяина

    До весны, значит, так и просидели, а там на столовой зоновской и готовить-то - не из чего.
    И как в зону приезжают, вопросы какие к Духам решать, то начальство сразу, мол, караул - до приезжих тузов - помогайте зоне с работой. Александр-то и знать ничего не знает - ему гипнозом мозги прочищают, в купе с ним человек специально для этого поселен, если какая лишняя информация просочилась - он сразу гипнозом стирает. Правители те на свободе только Духа потеряли - сразу к Александру – Молодому, его поранили, Духи пришли, и они забирают Их с собой. Но Духи-то видят - что там, возле Александра, за бардак.   
    Вот и говорят они местным начальничкам, что если Александр лично приложит свою руку к созданию плитки тротуарной, фигурной - мелкая такая, сейчас по улицам стелется. То тот - кто будет иметь ее у себя во дворе и размышлять, ходя по ней, того мысли Они будут слышать и принимать во внимание, понимаешь ли - от Духи.
    Сразу как-то даже не решались вольнонаемные промзоновские такой слух-то и пустить по свободе, а потом думает начальство колонии, что им терять, взяли да поделились вроде в шутку, в стрижавских начальнических кругах, мол, сидит у них Молодой Хозяин и Его Духом страной правят, а его взаперти и под гипнозом стерегут и что, мол, Он пообещал Свое присутствие за покупку Его творения в виде тротуарной плитки. Нашелся покупатель и заказал себе количество метров квадратных, ему необходимых для тротуаров во дворе, и как завдаток – предоплата или расчет уже - загнал машину – <<ЗиЛок>> с бочкой комбижира, тушей коня какого-то и крупой.
    Начал бригадир - что в секции со мной - собирать бригаду для лепки плитки, раствор, значит, в формочки накладывать в пластмассовые, а ей отстоятся там - чтоб раствор схватился - нужно время.
    И вот, значит мы в выходные, сказано же в Писании, что и в субботу работать можно - выходим на промзону, чтобы нас в будние дни никто не отвлекал от ответственной работы, и лепим плитку. А всю неделю на бараке ждем - пока она там схватится и освободятся формочки для новой партии. Налепили мы плитки тротуарной, заказчик довольный - рассчитался, а там, гляди, и весна в разгаре, да саман пошел.

                Каннибалы молдавского цеха

    Приятель Вася говорит мне, пошли, мол,- чего покажу, под махорку веселого. Махорку давно уже не курят и словом этим коноплю маскируют, чтобы лишние - уши не грели. Травка вредная, конечно, но как антидепрессант - хорошо помогает отвлечься от тяжких будней, да лишних мыслей. Приводит меня, значит, в Молдавский цех - там по железу запчасти к тракторам и еще чего-то на Молдавию производили. От цеха одна коробка осталась, станков нет и где вентиляция на крыше – окна – повыбиты и можно по столбикам на крышу пробраться. Там тебе солнышко светит, никто не тревожит, прапорщики все внизу, с вышек тебя не видать - травки в сигарету приколотили, покурили, хорошая, повеселело, понимаешь ли - на ха-ха пробило.
  - И Васяня мне говорит, мол,- пошли чего покажу. Я же помню, обещал подвеселить - иду. Спускаемся, значит - по столбикам, и ведет он меня к расположению бывшей административной части цеха. Там было несколько этажей, сейчас только дырки в стене от балок да свет струится через дырявую крышу. Проем в стене - где были двери, за ним костер, на огне чан с водой и из него кости торчат от той лошади видно - большие, бедренные. Но тебе-то это откуда знать, сидят там вокруг огня доходяги – одни кожа да кости и глаза навыкате - того гляди выпадут. И взгляд у всех такой голодный - они как по сигналу на шум повернулись, кого там варят в котле - откуда знаешь, может, какого любопытного тоже поймали или сам пришел. Кости те так на кости от ног похожи, вроде как мясо только отодрали. Сам-то - накуренный, восприимчивость повышенная, и начинаешь соображать, что во избежание утечки информации скушать могут и тебя.
    Показал мне Васяня эту картину, и пошли мы опять на крышу.   
  - Спрашиваю, чего ж там прикольного.
  - Ты бы себя со стороны видел,- отвечает Васяня. А так рассказал мне, что есть контингент на зоне, что на бараках их уже не принимают и администрация с ними что делать не знает, вот и живут бомжами на промке. На вахту раз в сутки отмечаться приходят, а если не пришел - то прапорщики знают, кто где из них почивает, и сами проверяют, жив или как.
 - В общем, Санек,- сказал Василий,- это они тебя махоркой угостили хочешь верь, хочешь нет, им-то тяжелее всех было - из них первыми в кузове зону покидают, а тут видишь - кости от ног того коня. Они на столовке питание свое сухпайком получают и тут варят. Одному из них родственники бандероль высылают, вот узнали, что куришь, решили тебя угостить, травка-то хорошая?
 - Да, пойдет,- ответил я. Не знал, конечно - за них, а за травку спасибо.
               
                Грева от родственников

    Сижу, значит, начали родственники и ко мне приезжать почуть – чуть, передачи привозить, но, как всегда, не хватает, да и в общак нужно уделить, не придешь же с пачкой сигарет да заваркой чая.
  - Говорю с пацанами,- как быть, чтобы такого не сильно хитрого да хлопотного удумать, чтобы по возможности на все хватило.
  - Приятель один говорит - ты, Санек, это - на свободе на сходняках воры давно уже бизнес разрешили. В зоне-то на атоварке закурить нет, по пару пачек в руки дают, скажи, значит, своим, чтобы табак россыпью на свободе покупали, на него - количество в передаче не ограничено, и стоит он недорого.
    Вот - что в общак, а что барыге - на консервы да чай поменяешь, глядишь, и до следующей передачи хватит.

                Свидетельство

    Сам по себе свидетель – это как бы не друг арестанту, но есть свидетельство Божьей славы в жизни человека, и чтобы хоть как-то отблагодарить Бога за Его явление в жизни того человека - Христиане  свидетельствуют об этом – рассказывая знакомым о том, что именно Бог сделал в их жизни.
    В общем - вот и мое свидетельство.
  - Как я уже и говорил, сижу, значит, я - как и обычный человек, и многие вещи хоть и вижу и, может, даже и совершаю, но потом мне стирают в моем сознании моменты, касающиеся моей Избранной личности.
    Так вот - общался я с верующими, и они мне говорили, что если сильно надо чего-то, то это можно попросить у Бога. Но чтобы быть уверенным в том, что то, что ты просишь, сбудется - нужно дать что-то взамен – принято так. Ну, что от тебя Богу может быть нужно – смирение, покаяние, да хоть бы нормальное поведение, и обычно в таких случаях дают обет – за совершение того-то или отречение от того-то.
    И вот я как-то ночью просыпаюсь от того, что тяжело мне дышать, боль такая в грудной клетке. Ранее такое было при воспалении легких или ангине, и вот я в размышлениях. Если заболею - то туда не успею, да там меня обойдут, и вообще болеть не по мне. А чтобы не заболеть, думаю - брошу курить, но как? И тут мысль за верующих - их советы и за обет.
    И вот я такой мысленно обратился к Богу: Господи, помоги не заболеть, а я, значит, брошу курить табак вообще,- и лег спать. Не знаю - может, Бог решил, что бросить курить - это и есть моя просьба вместе с тем, чтобы не заболеть, но получилось вот что. Значит, встаю я утром, курить как бы не очень хочется, но знаю, что голод - что никотиновый – курить хочется, что обычный – кушать хочется - сам по себе идентичный и курить бросать легче всего на полный желудок. Вот, значит, иду я в столовую и беру у хлебореза буханку хлеба, чтобы было - что зажевать, если курить захочется. И, значит, иду на барак. Останавливаюсь возле калитки своей локалки и зову прапорщика - чтоб открыл.
    А он вместо того, чтобы меня впустить, идет открывать соседнею локалку, там, мол, пол отряда пришло. Я все понимаю, но такая грубость меня подтолкнула на мелкое нарушение - спорить я с ним не стал. А подошел к калитке – забор из решетки - в нем ворота, и в них калитка. Выдернул, понимаешь ли, штырёк один, и ворота разъехались в разные стороны. Вот я и потопал на отряд, а этот вертухай за моей спиной что-то кричал – товарища звал.
  - Прибегает другой, чуть ли не на голову меня выше, на сале откормленный, догоняет и говорит, что это ты маленьких – невысоких обижаешь, давай, мол,
 меня попробуй обидеть - и тянет на вахту.
    Позвал я помощника своего по быту, отдал ему хлеб, наказав, чтоб с дружками своими съел минут за пять - ничего не знаю - и пошел с прапорщиком.
    Заходим, значит, на вахте в комнату для досмотра, и он такой начинает с пресса и выше, выше, уже и грудину пробивает кулаками, мол, сейчас получишь. Не знаю, честное слово, сама как-то вылетела троичка, двойка – боковой и прямой попали точно – в бороду, а третий так уже - в лоб. Этот боец на жопу, сидит - бабочек собирает. А я присел, за голову взялся: оказание сопротивления сотрудникам – от трех до восьми, а у него еще и шишка на лбу – легкие телесные -  минимум, пятерик, а то и все восемь. Он еще подскочил, хотел на меня, значит, накинуться, но я тоже встал, и он убежал в дежурку. Я, значит, к дальней стенке, присел - ну, думаю, чем дальше - тем веселее.
    Приходит старший над прапорщиками – лейтенант - уже до пенсии дослуживается, и сразу ко мне.  Такой случай - видать, думал, какого здоровенного дебошира потревожили, а тут я, значит - маленький, худой. Бить в общем не стали сразу, посадили в обезьянник – клетка на проходной и вызвали старшего опера из областного управления.
    Тот, значит, приходит и говорит:- Александр мы тебя даже бить не будем, а проведем  показательный суд в актовом зале – соберут осужденных. И влепим тебе лет восемь, чтобы другим не повадно было, и пошел себе опер тот где-то в зону.
    Вот сижу я там - в обезьяннике, уже и ночь, и что-то так мне тяжко стало, думаю - тут сроку пятерик был - отсидел половину только, сейчас еще восемь накинут – будет десять, на этой пайке вряд ли досижу, хотя, может, зону сменят, но кто сказал, что там будет лучше. К Богу-то уже обращался, что терять-то, и опять, только уже настоящая молитва получилась, мол, и хорошим буду, и воровать, как освобожусь - не буду, и, конечно, не буду курить табак. Его я так и не курил с первой молитвы.
    Идет, утром значит, отрядный наш – Якушев Олег Валентинович, в прошлом тоже служил где-то там,- и говорит мне: ану, пошли на отряд. Ну, прапорщики клетку открыли, иду я, значит, на отряд. 
  - Валентинович и спрашивает, а что это я на отряде не ночую, по вахтам сбиваюсь.
  - Я ему и говорю, что мол, так и так, не хотел, значит, случайно вышло.
  - А ты,- говорит он мне,- не переживай, опер тот оказался Якушева друг и крутить меня – срок добавлять никто теперь уже не будет, а вот на изоляторе посидишь,- добавил он усмехаясь.
    Что ж уже - помолился я и в этот раз и пошел на санчасть, прихватив с собой пачку сигарет. Ну, чтобы освобождение - больничный взять, нужно что-то дать. А чтоб при случае таком - неприятном, то пачкой сигарет-то и не отделаешься.
  - Мне завхоз больнички так и говорит, мол, нереально.
    Я ему сигареты всунул и говорю, мол, иди. 
    Прибегает завхоз - довольный такой, завел меня в кабинет без очереди.      
    Доктор мне градусник под мышку - меня в коридор, потом позвал и даже на градусник не смотрит, лоб потрогал, ой, болен,- говорит. Написал освобождение и оправил на отряд.   
    Спрашиваю завхоза больнички, мол, в чем дело.
  - Говорит завхоз: узнал доктор, кто под раздачу попал-то.
    И сказал завхозу: очень вредный прапорщик, есть, говорит,- Бог на белом свете. 

                Юбилей Макаренко

    Так вот - время шло потихоньку, я писал  стихотворения – написал Маме, Истинно, Отцу - с Днем  Рождения, Мой ангел, еще там несколько. Написал вступление к Книге Бриллиант, теорию воспитания мысли и молодежно балдежный роман.
 - Пришел ко мне завхоз и сказал, что государственная администрация службы по осужденным – в Киеве - самые главные - на юбилей Макаренко – 2002 вроде или 2003 год - решила стихотворения на книгу поэтическую насобирать - по осужденным.
  - Мол, и за колючкой люди, таланты, пишут. Так что - мои стихотворения по любому в ту книгу кто-то из начальства уже отрекомендовал. И получается: или я соглашусь и буду их автором, или откажусь - то кого-то другого назначат - выбирать мне, а отрядный обещает устроить меня заочно в школу - в 11-й класс, чтоб образование было. Ну, думаю - хоть и неприемлемо в общественных мероприятиях участие принимать, так мне же не перед генералами с листочка выступать, пусть, думаю, печатают. Выбрали они два стихотворения из моих – <<Маме>> и <<Истинно>> - чтобы предложить для печати в книге.
    Проходит чуть-чуть времени, приходят опять ко мне и говорят, что стихотворение <<Маме>> будет напечатано под другой фамилией, мол, сидит сынок министерский, папа у него зерном заведует в Винницкой области, и они себе выбрали, им мол, очень даже нравится.
  - Я говорю, что очень даже за них рад, только стихотворение <<Маме>> я уже отправил домой и поздравил ее этим стихотворением с 8 Марта. И во избежание недоразумений, чтобы кто не подумал, что я лгун и дарю чужие стихотворения берите говорю, <<Истинно>>, тоже сильное, хорошее и такое жизненное – поучительное стихотворение - это, мол,- разрешаю и могу даже подарить. 
  - Начали мне,- да кто ты такой, что ты себе позволяешь.
  - Я говорю: для начала Хозяин.
  - Какой такой хозяин,- спрашивают меня.
  - Хотя бы этих стихотворений,- отвечаю я,- для начала. А во-вторых, стихотворение посвящено Маме и уже ей подарено, ну, никак не могу вам помочь.   
  - Они мне, мол, письмо не дошло, мы его перехватили и из письма за стихотворение и узнали, так что за это можешь не переживать.
  - Я говорю: верю в нашу почту, и раз отправил, то, значит, дошло.
  - Они говорят:- А мы тебе с дипломом поможем - за 11 классов, учиться, понимаешь ли, отправим.
  - Говорю,- с дипломом мне Банюк-младшой вопрос решает - отрядный наш, а вы, говорю,- сильно хитрые, вообще ничего не получите. 
  - Они говорят: это мы еще посмотрим, и ушли.               
               
                Побег

    Примерно в это время на зоне происходили некоторые события. Я значит жил на 9-м отряде – второй этаж барака, а на первом 2-й и 4-й отряды - их прогулочный дворик с другой стороны здания, в окно можно в гости зайти. И там жил один винницкий паненок, прозвище у него такое какое-то восточное, из Поднебесной. И вот он с приятелями нашли, понимаешь ли, запломбированный подкоп - существовавший еще с советских времен. Как там что, но состоялся побег, и из зоны убежало человек 5, вот точно не помню.
    Кипишь был, их поймали, но это такое, а вот к зоне проявилось повышенное внимание, проверки там - то по режиму, как так - куда смотрели, то с опер части с теми же вопросами. Решался вопрос с блататой - кто такие. А у блатных за все платится - понимаешь ли. Из общака последние соки выжимают - чтоб раствором мака уколоться или оперу уплатить, чтобы тот его на яму не закрыл - в изолятор. А то же ломки – в системе сидят и без опиума могут и умереть, ну, может, и не умереть, но спрыгивать с ломки тяжело.
  - Значит, Духи говорят - со смотрящим за зоной и администрацией - ану - на праздники такая-то такса, и кто не уплатил – яма.  И выстроились блатные в очередь в кабинет оперчасти листать по 50 баксов, смотрящие за общаком и бараком – по 100. Листали аж бегом, и это на столовке жрать нечего, а как куму – оперу - так пожалуйста. Было пару человек, может, денег не было, может, и вправду платить-то за что, отказались.
    А Духи - второе свидетельство, на зону как раз ОМОН пришел, заходили пару раз на территорию и стоят за забором - команды ждут.
    И объява по блатным от администрации колонии - сдать общак – снести на вахту, кто не сдаст - тому гаплык. Нашлись несколько порядочных смотрящих и раздали общак мужикам на отряде, там были и торбы с чаем и с сигаретами - разделили и раздали.
    А администрации говорят: деньги у вас есть – купите сами. Этих, значит, перевели в другие области на нормальные зоны, а тех, что посносили общак на вахту, и закрыли в изолятор всех. Осталось там на зоне несколько основных - чтобы беспредела не произошло.
    Как-то было еще - блатные указ издали всю наличность со свиданок им - понимаешь ли - приносить, мол, тяжело, надо ж куму за нахождение на отряде листать. И Васяня - приятель мой со свиданки - какую-то гривну там, чтобы самогона прикупить, приныкал, а блатные это усекли - и ко мне.
  - Что это у тебя за приятель, мол, нехороший.
    Говорю,- преступник, видать, потому сюда и попал.
    Никто тогда Васю не трогал, но Вася нервничал сильно и мне, мол, Санек, ты-то куда смотришь, вор, понимаешь ли, что за постановы беспредельные.
  - Говорю,- не я за лагерем смотрю, раз надо - может, и есть в этом необходимость, не вечно же это будет продолжаться, а насчет лично твоего случая с них спросят, и так спросят - аж повсераются.
  - Вася: ты только, мол, говоришь, а кто ж с них спросит? Но то, что я сказал, он запомнил, знал, что слов на ветер я не бросаю. В общем, поменяли нам начальника колонии и поставили Магомаева Магомеда Расуловича – реальный Магомед. И начал ОМОН шерстить отряды, а блатоту на тюрьму перевели и пороть - дубинками по заднице, как и положено провинившихся, понимаешь ли. Привозили потом на другой барак с крытой с области - с кладовки смотрящего Колю.
    И ему Духи сказали, что чтобы на тюряжке перестали клепать блатных, он должен этот вопрос с Васей решать.
    И вот стою я в лакалке, а Васяня, веселый такой, подбегает, мол, Санек, там такое, Коля приехал и Васе, мол, что ж ты каракатому нажаловался, видео показывал, где с этих спрашивают.
  - Вася говорит, я же об этом не просил, чтобы их прапорщики-то били, а пусть хоть так - деньги-то на свободе даром на передачи не даются.

                Мое тюремное творчество

    И вот приходит время книги, говорят вышла, должна была называться – <<За гратами>>, а назвали вроде – <<Каяття>>.
  - Отрядный говорит,- фамилия там твоя, а дальше как-нибудь уже сам. Приходят со Стрижавской школы учительницы проводить у нас уроки и принимать экзамены, там - программы обучения, задания разные и потом экзамен.
  - Ну, я так, промежду-прочим, мол, стихотворения пишу, и им зачитал мое творчество.
  - А они, мол, это стихотворение – <<Маме>> - написано другим осужденным,- и называют какого-то там Алешу. Началось там разбирательство, ими так для себя, может, я врун. Написали в книге под моей фамилией, отрядный же уже бумаги передал и менять не стали, написали, мол, это его псевдоним и фото его туда влепили. Приехало ко мне наше начальство – Украины.
  - Говорят, ты, мол, Александр, трансценденталист, и вы, трансценденталисты трудитесь на дядю – старшего, а тебя вообще в живых как бы и нет. Ты, мол, в самолетной катастрофе еще тогда разбился и по бумагам тут вообще кого хочешь записать можно. А насчет книги - так вступление ее Азаров уже своим творчеством как монографию на премьерское кресло представил, и ты, мол, обещал Азарову, когда просил от него сына Галке - Севу - что дашь ему книгу. А если и не нравится тебе при этом Президенте в тюрьме сидеть, так ты думаешь, если вы деньги на сберкнижках сперли, то новый Президент к тебе лучше будет относиться - вообще в дурку упрячут.
  - Говорю, мол, все что написал – все мое творчество - все будет опубликовано в моей монографии, и лишнего там нет, а чтобы не думали вы, что так легко Книгу ту написать и любой из вас справиться с этим может - вот есть у меня молодежно-балдежный романчик, и он тоже будет в этой книге – в монографии. А насчет книги Азарову - так это я из первых экземпляров, не ему - так второму Галкиному сыну подарю экзэмплярчик – пусть перепечатывают хоть десять, даже поподписываю! 

                Рассуждения о истинном
    
    У, ты какой умный,- говорят,- может, ты еще и скажешь, почему это в Ведах утверждается, что все одушевленное - и животные и растения, а в научном мире утверждается - что только животного происхождения. 
  - Отвечаю, душа - что – мыслящее сознание - осознающее окружающие пространство и осмысливающее его в силу своих возможностей. Вот взять, к примеру, слепого человека – он как бы все понимает и осознает, но реального видимого представления не имеет - так как не владеет этой способностью.
    Растение – живое – зерно –  рост – сформировался вид – плоды, и если учесть, что все есть трансформация энергии и Он во всем присутствует, то и там есть Он и индивидуальная Искорка тоже - только имея  другое внутреннее строение, оно отличается своим восприятием мира.
    Получается, здесь разница таится в одних и те же словах - но с разным смыслом.
    Наука рассматривает одушевленное тело как разумное – хоть чуть – чуть мыслящее существо.
  - А религия одушевленное тело рассматривает как сущность, способную воспринимать окружающий мир и трансформироваться не только от старости – коррозия, ветшалость, а и в росте, зрелости – что и указывает на присутствие в объекте сознания не иначе как мыслящей сущности – души.

                Записи из моей зоновской тетради

    Проявлялись у меня способности и к точным наукам, вот хотя бы наблюдательность – обратим внимание на некоторые основы – время, оборот Земли вокруг своей оси и вокруг Солнца, скорость света и самый быстрый - неопознанный летательный аппарат.
    Возможно ли преодолеть время техническим путем при помощи какого-нибудь устройства, и как это себе представить.
    Вот если разогнать объект быстрее скорости света и при этом не преодолевая расстояния – представим себе летающую тарелку, которая вращается на одном месте, как юла. И в зависимости от направления вращения по отношению к вращению Земли вокруг своей оси – если вращаться, повторяя вращение планеты Земля по продвижению суток - по времени в будущее или же в прошлое - в обратном направлении, может, и получится перемещаться.
    Возможно, так они и перемещаются во времени, и, может, есть еще какие точки отсчета - для преодоления расстояния, но чтобы это осмыслить, нужно иметь представление предмета - темы - целиком или иметь возможность объединить сознания - умы - рассматривающие эти поля деятельности в одно целое.

                Особенности моего содержания
   
    Было еще, на утренней поверке называли фамилию Трелисер и звали меня - мол, оглох что ли.
  - Говорю,- Третьяков я, и на другие фамилии не ведусь.
    То же - прапорщики там кипешивали.
    Сошли на меня Духи и говорят им: будет он тут стоять, пока карточку с его фамилией нормальной не принесете, надо вон - дождик пройдет и водицы он напьется, а кто что удумает, да хоть прикоснется к нему - смерть. Было там еще пару родовитых, хотели силой взять, да обломались сразу, принесли карточку, зачитали мою фамилию – Третьяков, и я пошел, вроде и не было ничего, как Духи сходят, Они управляют моим сознанием, а как уходят - то я ничего и не помню. Могут, конечно, явиться и чтобы я это осознавал, но у меня путь, как и у Исуса – человеком - без сверхвозможностей, значит, пройти его надо.

                Смена режима

    Вот, значит - ОМОН как приехал, локалки позакрывали, бараки переименовали, был 9-й - стал 16-й. У меня как раз приятель новый появился, сам-то он еще раньше на отряд к нам приехал, каратист вроде – Боб - Игореня Бобийчук - если мне память не изменяет. 
    Сидели пока на бараке, на промзону не выгоняли. Придет ОМОН в локалку, всех на улицу повыгоняют, все, что можно, попереворачивают, ищут что-то, значит, вечером на отряд - в помещение. Так мы просидели вот не помню - месяц или несколько, пусть будет месяц - все вместе. Основной состав ОМОНа потом уже вроде уехал, а несколько их сотрудников на проверках и так по дежурству какое-то время присутствие свое как бы показывали - мол, если что, то мы рядом.
    Начала зона по новой налаживать свое производство. Заработал ДОЦ на полную мощность, отремонтировали цеха, привезли несколько столярных станков и начали распускать бревна - стволы деревьев на доски, производить заготовки на паркет, ящики по сезону деревянные сбивать.
    Поначалу-то я спортом занимался, Игорек меня тренировал, мы, значит, в секции косметический ремонт удумали, не знаю, кто там чего, а я, значит, по электрике - провода по стене кинул и розетку к купе своему установил, чтобы своя была. Потом начали выводить на промзону. Это вроде, чтобы не отвыкали, работы как таковой для всех еще нет, вот мы как самые без профессий, понимаешь ли - не квалифицированные - в цеху отремонтированном - от дождя, от ветра законсервированные - дожидались разнарядок на поднятие стрижавской целины - понимаешь ли. Ну и Боб, значит, решил движенье навести, зона то уже  - Красная, и если движ босяцкий сильно заметен будет, то сразу светят неприятности, понимаешь ли, а если схвачено у администрации все - то движенье явно не босяцкое получится. Оно, может, поначалу и организовываться вроде как порядочными, а потом, как ты уже подключился, и окажется - что не все там и по-порядочному, то и заднюю попробуй еще включи.
    В таких мероприятиях за пять минут можно так запачкаться, что и всю жизнь не отмоешься.
    А Боб мне:- Санек, давай до Литовца в секцию, банду понимаешь ли, сколотим.
  - Вот бывает же случай в руку,- говорю,- у меня с Литовцем с начала моего нахождения на бараке не сложилось. Да,- говорю,- подхожу, как только приехал на отряд - к турнику в локалке, а эти там – один профессиональный футболист, Литовец - Кикбоксер, еще там пару качков, думал, будем вместе спортом заниматься, а они такие важные - прям не подходи. И все - я с ними с тех пор так - на расстоянии вытянутой руки, только если что-то там порешать. А дружба раз уж не сложилась - то уже и не получится. Как-то так  Бобу объяснил, что не переношу, когда кто-то сильно важничает. 
    Боб не ожидал, начал нервничать, мол, он постарше, больше моего в жизни видел и, мол, они с Литовцем уже все порешали, что же получится - впустую разговоры.
  - Я говорю,- ничего не знаю, со мной никто не советовался, а Литовец мне не враг - но и не друг, у нас с ним характеры разные, все, говорю, вопрос закрыт. Боб меня как раз немного натренировал - эспандеры организовал, методы тренировки пооткрывал мне ранее не ведомые, в общем, заставлял не лениться. Значит, концовка разговора у нас в купе происходила - лицом к лицу, он метр восемьдесят четыре и, соответственно, за восемьдесят килограмм весом – восемьдесят четыре - плюс, минус. Я, значит - метр семьдесят четыре ростом и семьдесят, семьдесят три весом. За него слухи ходили, что он с приятелем возле одного авторитета до этого сидел, а тот за зоной смотрел. Что у него тогда пик достижений был - сто два кило весом и ни капли жира, турник, брусья - на раз-два, титулы у него какие-то вроде даже по карате имеются. И тут он передо мной, значит, совсем не маленький.
  - И я заднюю включать не привык - стою, значит, и говорю,- как хочешь, видно, нам не по пути. Он такой меня разок припечатал, я, значит говорю: не понял, он второй ... И понеслось - он меня, я его. Пошли там, значит, боковые, нижние, с прямого-то сильно не ударишь, клинчует - понимаешь ли. Я в такие моменты как-то на автомате, ситуацию обдумать не успеваешь. Начали ножки у Боба подкашиваться, он раз - и свалил из купе, да и из секции в коридор, а там сразу же вторая лестница за нашей стеной, и слышим - там что то упало. В купе напротив пацаненок Хмельницкий - вроде  разбойник - Литовца приятель - побежал глянуть.
  - Приходит - говорит: там Литовец в коридоре стоял, а Боб почему-то на лестнице упал с пролета.
    Меня, значит, после этого перекинули на другой - соседний отряд - пока еще в нашей локалке - 15-й вроде, а Боба к Литовцу в секцию - раз уж просился.
    На зону за это время приехал Алексей, завхоз больнички Клементов - по новой посадили, и поселился на 17 отряде. Он, наверно, и рассказал прапорам, что тренировал меня на Климентах, что они мне спарринг на вахте с сотрудником своим устроили, в общем, приходил он пару раз ко мне в гости на 16-й отряд, еще когда возможность такая  была. А на 15-м я значит - в третью смену на плитке бетонной, на промке - печурку в комнатке ночью топлю, чтобы не замерзнуть, значит, и книжки читаю - просвещаюсь, а днем мужики в комнатке той плитку заливают - большую квадратную, надо ей, чтоб она тоже не мерзла, сохнет там какое-то время.

                Курс литературного обучения            

    Вот и работаю в ночную смену, мне как раз при Магомеде книгу дали изучить о русской литературе. О всех видах прозы - романы там, повести, рассказы, о поэтическом творчестве – вершине литературного искусства и главное - там в книге этой было указанно за ожидаемое научным обществом явление Книги - предсказанной Нострадамусом и решении - какой именно по содержанию она должна быть по мнению научного совета Советского Союза.
    Что это должна быть монография, исполненная в повестях с романом и стихотворениями, количеством необходимых глав и присутствием в ней теорий с законами.
    И если там будет расположение 12-ти римских цифр в оглавлении, отображающие индивидуальные тексты по своему характеру, выделяющиеся из общей письменной массы - что и затребует римские цифры - то это будет самая малая монография по количеству листов и в тоже время с самым большим достижением – Профессорская.
    Вот, значит, перечитал я эту книгу несколько раз, как мне сообщили, да и в ней указанно - учебник для последнего курса литературного факультета в вузе и что надо отметил в тетрадочке - имеется у меня с моим творчеством несколько рукописей.

                Теория бесконечности

    Начал, значит, я со старой русской мудрой просьбы –

Послать туда,
Не зная куда,
И принести  –  что?
                –   Науку!
         
    Как-то так оно мне увиделось, и записал я свою мысль касаемо точных наук:
  - Если учесть, что физические законы рождены энергией и эта энергия им подчиняется, то находим подтверждение тому - что - Всякое вещество - существующие по этим законам - изначально есть энергия!
               
                Энергия – Вещество

    То есть Вещество - трансформирование энергии во всевозможных ее видах. Замкнув цепь трансформирования в круговой последовательности, имеем Вечное движение.
    Отсюда вывод - физически возможно локализовать и произвести за нужное время реорганизацию, равную постоянству, и получим бесконечность. 
    Беря это во внимание, что процесс вечности (время) замкнут в круговой последовательности и есть возможность, локализовав все это и используя процесс бесконечности, воспроизводить вечное движение за нужное нам время – открывается возможность передвижения в этой последовательности! Возможно - как в перед, так и назад!
    Моя теория написана в моих записях (тетрадь) - 2002 год в Стрижавской колонии СВК-81.         

                Турне по отрядам

    Значит, пробыл я некоторое время на 15 отряде, и перевели меня на 1-й этаж, где 12-й и 14-й отряды - находящиеся со своей локалкой с другой стороны барака. Начал ходить я на промзону в другие цеха, потеплело и плиточка значит уже не мерзла. Был там такой на отряде - Залева, как бы странно прозвище его не звучало – Питерский Хохол.
  - И говорит мне Залева:- Киря, там Алексей тебя к себе на отряд – 17-й зовет перевестись, ты бы оставался у нас, что тебе кататься  по всей зоне.
    А Леха, значит, работает в отдельно стоящем цеху по металлу,- говорит,- Санек, переводись к нам в цех, у нас и тренажерчик имеется для занятий спортом, и норму есть кому делать - только плати. Ну, думаю, чтоб не переехать на тот отряд - там новая обстановка, новые люди, да и с Лехой из-за проститутки ссориться же не буду, нужна, понимаешь ли, более веская причина.
    Значит, перевелся я на 17 отряд и начал ходить на промзоне в цех, где Леха работает, а там бригадир, понимаешь ли, свое наворачивает. Так что я, значит, на отряде остался, а работу попросил другую, цех оказался сырой - кашляю, чихаю, того гляди еще чем приболею. В общем - перевели меня в стройбригаду, что работала по всей промзоне, вроде как реставрацию производит - обветшалых цехов, ну и там - где чего.
    Еще одну зиму брал в этой бригаде на административном корпусе КПЦ, его, значит, от цеха отделили и, сделав отдельный вход, организовали там ширпотреб – по дереву. Нарды, шахматы  разные, столовые принадлежности – хлебницы, доски для резки продуктов и все резное - фигурное. И там на первом этаже душевую оборудовали - нужно было кафелем все обложить, еще что-то там провести, подвести и укрепить. Вот, значит, на верхнем этаже шурши с резчиками по дереву, и меня туда - чтобы я, значит, внизу не мешал душевую строить процессом сочинения стихотворений.
    И вот там я и написал несколько, на жилзоне еще подходили с заказами на определенную тему.
  - Говорю, чтоб душевные получились, писать буду своим близким, знакомым, чтоб визуально представить себе мог, кому посвящается, а вы, пожалуйста, дарите кому хотите, только не говорите, что это вы авторы моих произведений. Есть же поздравительные открытки в стихах, и причем одинаковые, а тут эксклюзив - от автора - с подписью, и получатель автоматически становится очевидцем рождения нового творения.
    Написаны мной были следующие стихотворения:

              Сестренкам - один на всех
 
 Лишь ты одна, моя родная,
 Моя сестренка дорогая,
 Среди приятелей, подруг
 Лишь ты одна - мой верный друг.

 Со мною в сердце ты всегда,
 Душа тобой моя светла.
 И нет на свете красивее,
 Тебя прекрасней и милее.

 Пусть тучки лик не хмурят твой,
 Веселье, радость - водятся с тобой.
 Судьба исполнится счастливых дней,
 Не трусь, Котенок -
                Ну же -
                Будь смелей!
 
   Некоторые стихотворения, написанные мной на Стрижавке, но вот на каком бараке, не помню.


                Новый год!

 Пусть вьюга воет за окном,
 Пусть мрак на улицы спустился,
 Но праздник вот стучится в дом,
 Он к Вам с мороза торопился.

 Впустите же его скорей,
 С собой за стол его сажайте
 Весельем, радостью - бодрей
 Такого гостя угощайте.

 Пусть насладится с Вами он,
 Пусть станет Вам еще роднее,
 И верьте - словно сладкий сон
          Он будет    -   
                Матери нежнее!

          

      Отцу. С днем рождения!

Отец! Твой день -
               Он раз в году бывает.
Он словно тень -
               Бег Твоей жизни отражает.
И как всегда -
               Без измененья,
Он настает   -
               Твой день рожденья!

С ним я Тебя и поздравляю!
                Все наилучшее - Тебе желаю!
      


               Гражданину УССР

Чому це ты чоло понурыв,
В глыбокы подумкы занурыв,
          Та й погляд в никуды здийняв.

Чи не тому, що розумиеш,
В чому, зизнавшись, аж зумлииш,
          Що не того ты так чекав.

Кому-то, друже, зирки сяють?
Чию то долю освитляють?
          А тэ байдуже, бо не нам.

Не нам казалы обицянкы,
Не ридний земли выхованкы,
          Оманой льстылы батракам!

    Были написаны еще за этот срок заключения стихотворения – <<Мой Ангел>>, <<Источник счастья>>, <<За гратами>>, <<Отражение в осени>>. Вместе со вступлением Книги Бриллиант и теорией воспитания личности был написан и закон - омерность, теория бесконечности, молодежно-балдежный роман. Произведения – стихотворения, теории и законы, которые указаны только названием, полностью отображаются в Книге Бриллиант или в сборнике стихов – Цена Жизни – Глубина Таланта.

   Сидел на 17 отряде Женя – смотрел за зоной, на день рождения получил в подарок от меня стихотворение – <<Молитва арестанта>>.                .

                17 отряд

    Сидел, значит, я уже на семнадцатом отряде, поначалу в секции с козлом Лешей. По сравнению с усиленным режимом - строгий сильнее влияет на людей, так сказать - меняет их мировоззрение.
    Как только Леха приехал на зону, был на карантине, я, значит, заходил пару раз его там проведать. Тогда же сидело там еще два винницких паренька, и вот я их как бы вместе подружил, к одному из них приезжали часто. А так вместе - им полегче было, общаться все равно с кем-то надо - козел, не козел. Леха потом на 17-й перевелся и первое время был там завхозом отряда, а этот - что передачи получал - тоже попал на 17 отряд и хранил свои передачи какое-то время у меня на 16-м отряде - кино да и только. С Лехой они не подружились.
    Второй паренек сидел со мной еще на малолетке, там мы и познакомились, стал потом завхозом зоны и Леху на промзону выгнал на станке - по железу вырезать. Они-то - как приехали в зоне еще голод был, и этот, с передачами, на свою голову их пригрел, ну то такое - там пока второй тот завхозом зоны не стал - все вопросы Леха решал, и если бы не он, кто знает, где бы они оказались. Леха вроде и козел, и авторитета особого нет, но когда знают, что инструктор рукопашного и одной рукой подкову гнет, да сидит – ударил, и от того терпила в больничке умер, то как-то сильно не наглеют. Вот возле него-то они и смогли осмотреться, что в зоне за движение, да что по чем. 
    Я-то на другом отряде, и на няню не похож. Но вот и я на 17-й отряд заехал. То на промке меня не по специальности устроить хотят - понимаешь ли, я специальность-то еще на то время себе не выбрал, да и не спешу с таким ответственным занятием, надо же хорошенечко все осмыслить, а меня, понимаешь ли, торопят.
    То на отряде у Леши друзей и хлебников - что тараканов развелось. Поселили меня к нему в секцию, и, значит, я с ним в приятельских - но не очень. Рассказывал он мне, как Юрца по тюряжке встречал - подельника моего, тот с дружками сидел, у одного, понимаешь ли, бизнесмена - мерин отобрали, и они под подозрение попали, под следствием посидели да за недоказанностью вышли. Еще там разного, за свободу, друзья его – тот же Валерка - что-то не сильно навещали, а я, значит, добрая душа.
    Женя - смотрящий за зоной - по своим соображения забрал к себе в секцию, как раз где-то тогда меня и перевели в стройбригаду. А что, бригадир, значит, бегает - наряды там раздает и получает, а тебе только присутствовать, где положено - чтобы прапора где не поймали. Работа то на всех, кому какое дело как вы ее работаете, главное - работа работается, и все довольны. 

                Вопрос за свободу

    За это время знал я уже, что Президент у нас в стране меняется. А что, родные мои в Винницу смогли вернуться и передачи привозить, что ж не помочь людям - я то все равно в тюрьме и на Президентское кресло не претендую.
    Побывало мое сознание в Москве, не то лично под гипнозом возили, не то в ком-то, трнсценденталисты разумные - те умеют. Помню только - потом, как в Стрижавку вернулся, приезжали россияне посмотреть на меня, родовитого. В сауне отдыхали - я, как всегда, под гипнозом, меня там девчонки чуть ли не линейкой всего измерили - родинки там, шрамики мои - попереписывали,  Литовец там по такому случаю тоже свою шкуру парил.
    Так вот - иду, значит, я с промзоны, на вахте нас останавливают обычно, чтобы по карточкам сверить, а тут и говорят мне,- голову поверни влево – там цех, и к стене лестничный марш приварен. А там дядька, высокий такой, высматривает наследника – Меня, значит. Правители-то, как власть менять – сразу к наследнику - с Духами общаться приходят.
    Случай-то какой – бабушка во мне, как они говорят,- проходной двор для Духов устроила и дедушка помог - чтобы Корона не слетала.
  - Азарова знаешь,- спрашивают. Видишь - вон - на лестнице стоит,- и должность его называют.
  - Я говорю:- Не смешите, что он тут забыл. Мне-то гипнозом стерто, кто я, и в тюрьме прячут, чтобы благословение мое кто другой, не из мучителей моих, не увел. А у Духов на этот счет свое мнение, они, значит, как маяк за меня - за Молодого Хозяина сделали, так и нашли нового претендента на Президентское кресло, а те свободу для меня, значит, Духам пообещали, но как нынче принято - свободу вперед - вот.
    Те-то - правители нынешние - видят, что оберегают меня извне, и сразу Азаров приехал,- сказали мне,- что тоже - освободить может и освободят, но чтобы власть не менялась, у них вроде как свои претенденты есть. А мне что - за меня Духи стоят и у Всевышнего все, значит, на Личном Его контроле, я особо и не вникаю, что да почем, если я и не под гипнозом, то потом гипнозом все равно все постирают.
    Эти новые претенденты свободу когда обещали - то сказали, мол, ты, Александр только не влезь ни куда, а то потом и мы помочь не сможем, а так не переживай - скоро выйдешь. 

                Труд

    Перевели меня, как потеплело, на новый участок работы. При выезде из промзоны на свободу весовая для грузовых автомобилей стояла, как безденежье настало - так первым железо на металлолом ушло. Потом, значит - глину начали там копать, что ж ее возить, если своя есть, а бетонное основание решили, значит, разбить.
    Мне, значит, вручили кувалды, лом, и сварили, а может, на кузне сделали - булаву - 18 килограмм - лично взвешивал. Железный шар на металлическом пруте - кусок лома, а по бокам еще и пластинами приваренными укреплен, чтобы амортизировало и если что - то шар не сразу отлетел. И вот я, значит, булавой этой весовую разбиваю. Заливали ее еще при Советском Союзе и цемента в раствор не жалели, метр в длину да пол в высоту с шириной, в неделю если пройдешь - сможешь разбить, то хорошо.
    Босякам в КПЦ новый труд придумали, зарики – брусчатка. Привозят гранит огромными кусками - его, значит, молотом на куски, а из кусков квадратные зарики по размеру. С виду - красота, декоративные – одно загляденье, а как сделать? Значит, отряд проштрафившихся – злостных нарушителей режима содержания. Посередине цеха это новшество – кладбищем прозвали – участок, размеченный табличками с номерами, и каждый осужденный за каким-то закреплен. Сидят там и по норме зарики эти выстукивают. Ходит там, значит, бригадир со списком, и даже в туалет по записи и выделенному времени отпускают. И за всем этим прапорщик наблюдает. Туман гранитной пыли – метр, а то и полтора высотой, чтобы кого увидеть и позвать, нужно встать с табуретки.
  - Зима не зима,- говорят,- если трудишься, то мерзнуть не должен.
    А мне, значит, на свежем воздухе - красота, рядом саманы лепят, из тырсы дубовой с пилорамы тропинку мне мужики насыпали - как на море по песочку, и я, значит, булавой по лому в точку помахал, а лом куски от бетона откалывает. Поработал, уморился и на тасы, вперед – обратно - по песочку из тырсы, чаек, значит, и опять булава. А то - саманы на машину покидать, так и приближалось время к моему освобождению.

                Большая локалка

    Вот значит - раскидывают отряд наш - мурчащих, значит. Кинули меня на большую локалку, на ней барак - три этажа и шесть отрядов. В локалке той Грозный, значит, сидит, тоже было - в картишки он проигрался, и пришел черед ему платить, а он, значит, не посчитал нужным. Он как в спецконтингенте или как там у них – гипнотизер, ему субстанцию постоянно приносили и волосы разрешили длинные носить - вроде как фамилия у него боярская. А у меня, значит, не фамилия, меня можно и налысо стричь, чтобы гипнотизировать удобней было.
    Так вот - что он там удумал, не знаю, видать, хотел не так, как я - Шварцу попустил, а спросить по всей строгости, но в самый ответственный момент субстанцию не поднесли, и предстал он пред получающими как обычный смертный, без сверхвозможностей. Вот уж эти уголовники на сходняке разложили все по полочкам, обосновали, так сказать, Грозного несостоятельность, а потом даже слушать его компромисные предложения не захотели, а взяли да прибили объявив фуфлыжником. И вот кидают меня на отряд, где он сидит, и вроде как восстановил он свой авторитет, тех, значит, свезли с барака по другим зонам, общак те – сигареты и чай - мужикам раздали, а не на вахту отнесли, и их, значит, свезли с зоны. А Грозный с гипнозом нужный, значит, востребованный и опять при блатных. Распределили меня на отряд и ложат к завхозу в купе на верхний ярус, значит, вроде как не так удобно.
  - Приходят от блатных,- говорят,- тебя, Санек, Грозный в гости зовет, заходи,- а я как раз перидачку получил.
  - Говорю, кому надо, пусть приходит,- и в купе чаю заварил.
    Завхоз меня распрашивает, как это ты, Александр, вроде и мурчишь, и работаешь, и ничего, а мужики вон - с Грозным саманы лепят и тебе не ровня. Понятно, их саман продается, да и вон в зоне теплицу или что еще из самана строят, но и тот щебень, что ты крошишь - тоже добавляют в бетон - что в цехах на полу заливают.   
  - Говорю,- мне работа в радость - зону ломаю - так сказать, пример показываю. Каждый бы так - по камушку, да по кирпичику - глядишь, через неделю и не стало бы зоны.
  - Почухал завхоз свою потылицу,- говорит,- да, разница существенная. Положили меня на нижнюю нару, и ждал я, пока обратно на 17 переведут - водичкой холодной обливался, турник, значит, брусья.

                Опять 17 отряд

    Некоторые думали, что я на большой локалке так и останусь, а я значит - как переводить стали - сразу обратно на 17-й.
    С Женей, значит, мы поссорились, мне то домой - на свободу, а ему с Алексеем еще сидеть, а может, еще чего. И вот меня перед освобождением года за пол начал Магомед – начальник колонии в изолятор закрывать, видать, чтобы зона раем не казалась.
    И значит - сижу я, а как нервничаю - то меня на голод пробивает, может, из - за того, что курить бросил. На передачи лимит, и при нынешнем режиме все строго. Можно на соседа какого по бараку - передачу оформить, если к нему не ездит никто, что положенной возможности получить передачу пропадать-то - возможность-то такая есть у человека, а возить ему не возят. И ему там чего перепадет - своего рода даже такса образовалась. Вот, значит, нашел я себе, на кого передачу загнать, и письмецо через отрядного на свободу - к своим, как бы и не запрет - но зачем лишний раз провоцировать администрацию.
    Алексей, понимаешь ли, просек эту ситуацию - отрядный решил с ним посоветоваться, а Леша ему - да – да, конечно – конечно, почему бы и не помочь, а сам к начальнику колонии - поощрение зарабатывать.
    Мол, есть информация о нарушениях. Передача приходит, а человека того, на кого она оформлена моя передача, берут и на другой отряд переводят, а там уже ведут за передачей.
    Ситуация, конечно, не из приятных, я, значит к отрядному - тот на морозе, иду к локалке, говорю прапорщику - веди к начальнику оперчасти, тот начальник у меня еще на малолетке опером был - знакомы, значит.
    Долго что-то они за меня там решали, вызывает, в общем, опер - через продолжительный отрезок времени.
    Говорит:- Ну, что, Александр, с чем пожаловал?
    Говорю:- Нехорошо получается, и чтобы без вашего ведома - в жизни не поверю, все-таки начальник оперчасти.
    Мне он говорит:- Так не положено ведь, вот и отобрали.
    Говорю - положено, не положено,- это, говорю, не запрет, даже не лишние килограммы чая с сигаретами, это, говорю, пенсия военнослужащего - мать сына любит, взяла у отца и привезла на зону в виде передачи - не общак, не ворованное, кому как не вам знать. Сидите тут в кабинете, все контролируете - вон костюмчик какой на вас солидный - офицерский.
    А он мне: говорит:- Я, Александр, не офицер, я, говорит,- мусор.
    Тогда,- говорю,- вопросов больше нет,- и ушел. Что-то мне подсказывает, что жулики там в кабинете у опера с его разрешения тогда видеосъемку или прослушку наладили. Думали, видать, меня на чем прихватить - долго я ждал в локалке, пока вызовут. И видно было, что за мусора того из его кабинета тогда информация просочилась.
    А отрядного с письмом тогда на проходной поймали и меня, значит, стали обвинять в его проколе.
    Пришел начальник по социальной работе - он же главный отрядный и, мол, откуда за письмо узнали, если не от тебя – ко мне, говорит он типа больше ни с кем об этом не говорил, зачем ему. Битых полчаса я отрядного разговором подводил, пока он сам не признался, что с Алексеем – завхозом советовался.
    И то - признался только тогда, когда ему замполит – начальник по социальной работе - сказал, что если так оно и есть - кто другой стукачок и начальник колонии, получается, об этом знает - ведь стукачь ему лично информацию рассказал. То выходит, если честно в этой ситуации не признаться, с кем на эту тему он говорил, то доверие начальства к нему - начинающему отрядному - будет утеряно навсегда, и, в общем, дальше там по их ней части.  За Алексея, значит, всплыло - кто да как.
    И когда я уже освободился,- то говорили,- что Магомед решал в областной управе вопрос о передачах и по его инициативе в 81 зоне сняли ограничения с продуктов питания вообще. Там - чай, сигареты, может, чего еще, то там есть лимит. Но как было раньше 35 килограмм передача на 75 суток - что-то такое, то килограммы стали - не ограничено.               

                Освобождение
               
    Досиживаю я, значит, последние дни на Стрижавке, некоторые доброжелатели говорят, что я вообще не освобожусь.
  - Другие приходили,- говорили,- что на свободе приставят ко мне кого-нибудь, может, девчонку, и будет она меня водить да контролировать, а я, значит, даже знать ничего не буду, а того гляди опозорят еще как-нибудь ужасно - типа лучше до этого не доводить, а остаться в тюряжке. Как вспомню, аж смешно - куда уже хуже. И я, значит, внимания ни на что не обращаю, жду освобождения.
    Житомиряне называют меня уже – Граф Керенский, признали во мне, понимаешь ли.
    И настал этот день - июль 2004 года, по бумагам 24 число, но там по воскресеньям не выпускают - значит, на день раньше, у меня там как раз что-то с выходными связано - но точно не помню. Помню, что долго меня не выпускали.
  - Сначала вообще мороз, вертухай сказал, что нет такой информации, потом вывели меня за вахту на промзону и сказали ждать и еще кого-то со мной - тоже освобождался. Там мы еще простояли некоторое время. Но главное - что движение пошло, а значит, вот - вот уже свобода. 
    Я, значит, в кроссовках каких-то, штаны спортивные - <<адидас>> и кофта черная - легенькая. Встречали меня мать с отцом, мы еще прошлись немного - и домой, а дома уже я увидел и Толю.