48. Микалоюс Чюрлёнис

Владимир Морозов 5
ИЗ СБОРНИКА "РАССУЖДЕНИЯ О ЖИВОПИСИ".


             ГЛАВА - 48. МИКАЛОЮС ЧЮРЛЁНИС.


             Две главы, - эта и следующая, - посвящены западной живописи ХХ века. Но если в следующей пойдёт речь о разных художниках и разных направлениях, то в этой - только о Чюрлёнисе, художнике редкого, необычного дарования.

     Формально Чюрлёниса (1875 - 1911) можно было бы считать не западноевропейцем, а нашим соотечественником, так как его родина Литва входила в то время, как и часть Польши, в Российскую империю. Но образ жизни, образ мыслей той части империи (а значит, и искусство) в силу исторических причин более находились под влиянием западноевропейской, а не российской культуры.


            Сам Чюрлёнис знал и любил русскую живопись. Когда же он в 1908 году приехал со своими работами в Петербург, то, встречая отовсюду горячие похвалы, всё же заметил, что хотя его работы и хвалят, но не понимают их, не чувствуют их так, как чувствовал он.

     В Петербурге были в моде символизм, оригинальничанье; работы Чюрлёниса символистичны и оригинальны - чего же ещё? Но сам-то он вкладывал в свои произведения гораздо большее и хотел, чтобы это приняли. Но это даже не увидели. Увидели лишь модную форму и похвалили её. Он был очень огорчён.

     Обычные художники этой моды идут от формы. Кстати, многие и сейчас так творят, - не только в живописи, но и в других видах искусства тоже. Берут оригинальную форму (причём, не всякую оригинальную, а ту, какая сейчас в моде) и обычное, уже и прежде известное содержание подают не в прежней форме, а в этой, новой. Уже известный смысл одевают в модную "одежду". Да, впечатление необычности возникает. Но ведь это же очень поверхностно, это не действительно новое, а новый "макияж" старого. Это не глубоко и не трудно. И хвалить таких "оригинальщиков", по-моему, не за что.

     Чюрлёнис же принадлежал к тем, кто выходит к новой форме через другой путь. Он искал новые смыслы, новые содержания, а форма получалась необычной сама собой, от её соответствия этому новому содержанию. Вот эти-то новые смыслы и не были, к сожалению, поняты модничающими современниками.


            И даже сейчас, когда многие знатоки заявляют, что Чюрлёнис ими наконец-то открыт и принят, и красиво величают его "быстро промелькнувшим гением", им всё же и сейчас недостаёт такой же глубины зрительской, какова была глубина авторская.

     Они втискивают его в какие-то любимые ими "измы". Называют его "мастером метафорического символизма", "предтечей экспрессионизма и абстракционизма", "основателем музыкальной живописи", "красочным сказочником" и тому подобное.

     Да, люди имеют такое свойство - обозначать неизвестное терминами известного, привычного. Почти всегда это ведёт к ошибкам. Как в старой притче, где лошадь определяла верблюда как "уродливую лошадь", а верблюд определял лошадь как "недоразвитого верблюда".

 
            Чюрлёнис ни к каким "измам" не принадлежит. Просто, может быть, преддверие такого великого ХХ века вызвало у немногих, наиболее чутких душой, сильное предчувствие новых мыслей и идей. Жизнь ещё не дала этим мыслям и идеям ясной предметности. Чем же их выразить как не экспрессивной метафорой?

     Я, конечно, не специалист, но мне кажется, что необычность Ван Гога, Врубеля и Чюрлёниса объясняется именно этим.

     Да, Микалоюс Чюрлёнис, кроме живописи, был ещё и поэтом, и музыкантом, и замечательным композитором. Но это было не причиной необычного вида его работ, а просто очень удобным дополнительным инструментом в достижении его живописных целей. Когда он творил живопись, он ни на секунду не переставал быть поэтом и композитором, и это помогало ему.



             В заголовке - его картина "Стрелец". Вот сайт, на котором можно посмотреть многие другие его работы:

http://www.bibliotekar.ru/k100-Chyurlenis/


Рекомендую обратить внимание на картины "Покой", "Мысль", "Ангел", "Дружба", "Сказка королей", "Жертвенник", "Весть".