Любовь нечаянно нагрянет!
Если бы люди сходили с ума одновременно, то могли бы вполне ужиться вместе довольно хорошо. Глеб Середа давно понял, что на войне все участники кровавой бойни немного сумасшедшие, но убедился в этом только в госпитале, куда попал после эпического сражения под Курском. Он не погиб, как подумали его компаньоны по поиску сокровищ, а был ранен в правую ногу и в предплечье.
- Старики говорили раньше, - почему-то вспомнил киевлянин в тот момент, - когда ранен и ещё чувствуешь, что, жив, надо всех поминать: родных, близких, прощаться с ними надо.
Середа чувствовал, что ранен, а как серьёзно, не знал. Нога и рука не шевелились и обильно кровоточили. Боли почти не чувствовал.
- Значит умираю… - заторможено понял он.
Начал прощаться с мамой, она у него была самая близкая:
- Родная, прости! - потом чувствует, что сознание теряет и сильно встревожился. - Остальные же ещё есть…
Начал лихорадочно перечислять:
- Брат Женя прости!
С девушкой Олей он прощался долго и детально просил у неё прощения за обманутые девичьи ожидания. Потерял сознание с облегчением, наконец, всё закончилось. Проходит какое-то время, Глеб не знал сколько именно, но начинает проявляться сумрачное сознание.
- Я жив, - внезапно очнулся он, - но где нахожусь?.. На этом свете или на том?!
Вдруг рядом прогремел оглушающий разрыв, значит на этом свете, ведь на том нет войны. Пришёл немного в себя, пополз. Видит трое молоденьких солдатиков, лет по 18 сидят на пригорке. Середа слёзно попросил:
- Ребята, я ранен, но не знаю, как и где, посмотрите…
- О, слава Богу на месте ранений по две дырочки, - уверенно сказал один, - пули вошли и вышли.
Второй равнодушно добавил:
- Давай дань, за то, что мы тебя осмотрели.
Сопротивляться он не мог, они отобрали мешок и хотели взять автомат. Автомат Глеб им не отдал, потому что, если раненый пришёл без оружия – могли в госпитале не перевязать и наказать штрафбатом.
- А патроны и гранаты ребята берите... - разрешил он и пополз дальше.
Видит за поворотом дороги, санитар перевязывает раненого в живот, а другой бедолага, метрах в десяти, говорит:
- Иди меня перевяжи!.. Я истекаю кровью, тот всё равно умрёт, у него же там кишки наружу, а я выживу.
Раненый в живот оправданно возмутился:
- Я те счас в рыло дам! Ишь не выживу!
Середа не стал ждать своей очереди на перевязку и двинулся дальше. Дополз до опушки леса, там стоит милая сестра милосердия, лейтенант. Он, задыхаясь, попросил:
- Товарищ лейтенант, вот я ранен, перевяжи меня!
Она подозрительно спросила:
- А ты откуда?.. Из какого батальона? О, ты не наш!
- Как не ваш?.. Я же красноармеец. Где же наши?
- Я почём знаю?
- Девушка, - жалобно попросил красавчик Глеб, - перевяжи Христа ради!
Та сжалилась над ним и наскоро перевязали.
- Жди здесь, - отложила его в сторону, - дед придёт, он раненых возит в тыл.
Середа сначала лежал один, а потом три крепко израненных человека добавилось. Приезжает дед с повозкой, берёт тех, которые тяжело ранены и повёз, а ему говорит:
- Ты до утра спокойно полежишь...
Потом он ещё приехал, и ещё раз, и так до самого вечера. Возит всех, пока Глеб лежит. Увезёт тяжелораненых, других туда подвезут, а его успокаивает:
- У тебя ничего страшного, с тобой ничего не будет.
Середа окончательно разозлился и строго пригрозил:
- Дед, я те щас дам!.. Видишь автомат? Бери меня, а то застрелю.
Тот неохотно погрузил шантажиста и они поехали, а уже темно стало. Вдруг один из раненых как закричит, словно привидение увидел. Оказывается, дед задремал и въехал в сосну, и тому стволом сосны ногу вывернуло.
- Дед, ты изменник Родины, - орёт дважды раненый, - мы сейчас тебя расстреляем за это, почему мне ногу сломал?
Он оправдывался колоссальной усталостью:
- Я пять дней не спал, не могу уже…
- Ну и что, вы его расстреляете, - буркнул раненый в голову сержант, - а кто нас повезёт дальше, вы же дорогу не знаете.
- Не будем трогать деда... - успокоившись, решили они.
Поехали дальше. Ехали-ехали и вдруг телега перевернулась набок. Одним колесом стоит на дороге, другим колесом в яме. Два раненых без сознания свалились в глубокую лужу и уже натурально забулькали.
- Давай вытаскивай их! - закричал Глеб и помог вытащить утопленников.
На скором суде установили притихшему деду – изменник родины, расстрелять.
- Ну, дед, на колени вставай. - Приказал кто-то.
Опять вмешался здравомыслящий сержант:
- А мы куда денемся? Ночь, темно. Не надо деда трогать.
- Да он диверсант немецкий…
- Пять дней не спал, ну что с ним делать?.. Конечно, трогать его не надо.
- Только давай, не садись больше в телегу рядом с нами, - согласился с доводами Середа, - а бери лошадь под уздцы и веди её сам.
Тот так и довёз их до госпиталя под самое утро. А там от госпиталя одно название - палатка. Даже света никакого нет, просто гильза, сплющенная на конце, маленького калибра, чадящий фитиль едва тлеет. Завели Глеба в палатку, и санитар говорит:
- Ну-ка, покажи рану!
- Только к ней ткань присохла… - заранее предупредил раненый.
Тот взял и как рванёт окровавленную одежду, Середа от боли громко вскрикнул.
- Что ты ойкаешь, тут тебе не детский сад… - усмехнулся небритый санитар. - Некогда нам с каждым неженкой заниматься.
Сестра милосердия подошла, посмотрела открывшуюся рану и милостиво разрешила:
- Можно забинтовать его.
Она просмотрела всех прибывших, искала самострельщиков. В сторонке от палатки горкой навалены свежие трупы, сверху лежит солдат, красивый такой, и новые сапоги у него. Умный сержант, прибывший с Глебом по фамилии Копытов, предложил:
- Давай сапожки снимем!
Сапоги у него были практически рваные, а мёртвому обувка не нужна. Он стал стягивать сапоги, а солдат очнулся и закричал:
- Ой, братики пришли, спасли меня, слава Богу!
Их втроём провели дальше, там оказались ещё санитарные палатки. Рядом с самой большой их начали перевязывать. Навстречу вышел на перекур хирург, видать, всю ночь простоял у операционного стола. Лет под 30, уже мастеровитый, своё дело знающий. За ним вышли две щебечущих ассистентки. Они устало присели на зелёные снарядные ящики под выцветшим плакатом:
- «Всё для фронта, всё для победы над врагом!»
В это время от шоссе съехала в овраг ещё одна санитарная подвода, на ней сидело три человека.
- Средний из них, похоже, что раненый, - присмотрелся Середа, которому, наконец, обработали раны. - Двое пытаются взять его под руки, но он их отталкивает и идёт сам.
Всё происходит на рассвете, с горки спустился в овраг туман, белый, как молоко и такой холодный, что даже в сапогах кажется, что идёшь вброд через горную речку.
- Ещё раненые идут! - кивнула на них измазанная кровью медсестра.
- Когда же это закончится? - доктор достал из кармана коробку «Казбека», берёт в зубы папиросу, достаёт спички.
Этот раненый приближается, без пилотки, кудрявый, кажется, что у него рыжая борода, и вдруг сквозь туман проясняется, что это не борода, а пузырящаяся кровь. У солдата от лица остался только лоб и глаза, красивые голубые глаза, а ниже глаз всё было оторвано, лицо, шея, всё вниз была сплошная кровавая рана.
- И в таком виде он оставался в сознании и дошёл от подводы сюда! - ахнул потрясённый Глеб.
Сестрички бегом кинулись к нему, взяли под руки, повели. А он, когда их увидел, сделал такой жест, будто взял стакан, показал, что он хочет пить.
- А ему пить нечем! - одновременно побледнели они.
Хирург сильнее других, ощутив, какой это анатомический ужас, неожиданно упал, потеряв сознание от зрительного шока. Ассистентки подхватили его на лету, папироса выпала, он так и не успел прикурить её, рассыпалась коробка «Казбека».
- При входе в операционную палатку раненый взял с тумбочки медсестры девичье зеркальце, глянул в него и умер от разрыва сердца… - шушукались потом девушки. - Фельдшерицы прибежали, а он уже мёртвый.
Днём их с Копытовым отправили в настоящий госпиталь. Здесь Глебу сделали «самолёт» - приспособление, посредством которого взятый в гипс перелом кости предплечья от прошедшей навылет пули должен находиться на уровне плеча с опорой на подрёберье. Недельку отлежал, освоился.
- Жить можно, но скучновато, - признался он серьёзному сержанту.
Кроме раненых с передовой там лежали солдаты из сытых тыловых частей. Рядом с ними положили одну неординарную личность. Уделан он был, не дай бог кому-нибудь. Нога сломана, рука тоже, весь какой-то израненный, но самое главное, как только от операции отошёл, начал материться как сапожник. Вот, что он им поведал:
- Я шофёром в штабе служу. Познакомился я с солдатской, Надькой зовут. Верите, нет, мужики, но любовь с первого взгляда существует. Как будто искра между нами какая-то проскочила. Только в машину запрыгнули, она меня в шею целовать, а руки, ох и шаловливые. Я на газ давлю, тороплюсь на квартиру, а она руками шурует, так что у меня круги перед глазами. Тут-то мне столб дорогу и перебежал.
- Ишь ты, какой шустрый! - вставил Копытов.
Было непонятно, к кому относится замечание – то ли к любвеобильному водителю, то ли к тупому столбу.
- Долбанулись так, что я пять минут не мог понять, что где и к чему... - закончил шофёр. - Машина всмятку, всё болит, она стонет… Надька, кстати, в соседнем женском блоке лежит, вот немного поправлюсь, покажу вам, что за девка. Врач говорит, у неё бедро сломано и сотрясение мозга, но обещает, что до свадьбы заживёт. Вот только машину жалко!
Через неделю он стал ходить, правда, при посредстве костыля, но резво.
- Слышь, мужики, я сегодня Надюху видел, тоже кондыбает потихонечку. Но самое главное, что, когда поговорили, мне кажется, я её ещё больше хочу! - заверил он, вернувшись с обеда.
Вечером он пропал. Давно прошёл отбой, а его всё не было. Где-то в
полпервого ночи из коридора раздался страшный грохот, потом какие-то
крики, топот и всё стихло. Водилу завезли на каталке, часа через два.
До обеда он спал, но соседей смутило, что повязок на нем добавилось, и вид был довольно бледный.
- Надька, она ведь тоже меня хотела, - сообщил раненый, когда очнулся. - Я её попросил, чтобы после отбоя, часов в двенадцать вышла. Сам разведал, что процедурная в это время свободна. Потащил её туда. Полчаса пристраивался, а вы думаете в гипсах, это легко? Я её на операционную каталку положил, каталкой двери припёр. Гипс ей наложили на бедро, ну прям до… Пришлось растяжку делать, бинтом за шкаф с медикаментами подвязал. Сам тоже корячусь, нога ведь в колене не сгибается, а рука в локте. Подставил тумбочку, ногу закинул на неё, рукой зацепился за какую-то этажерку с пробирками. Вроде начало получаться. Тут в дверь медсестра торкнулась и орёт санитару: «Коля, двери заклинило!» Тот амбал здоровый, как двинул! Каталка перевернулась, на нас этажерка упала, потом шкаф и Коля, будь он неладен! Надька молодец, даже не стонала, но врач сказал, что у неё повторное сотрясение и два ребра хрякнуло! А у меня вывих тазобедренного сустава. Как быть-то, мужики? Я ведь её до сих пор хочу!
Лежащий на соседней койке Середа, вытерев смешливую слезу, с полным серьёзом посоветовал:
- Ты бы на неё табличку повесил!
На недоумённый взгляд влюблённого, он прояснил:
- Ну, ту, что на всех столбах висит знак «Не влезай - убьёт!»
Сам Глеб всё чаще задумывался о желанном женском обществе.
- Но как это сделать, - мучился он сомнениями, - ведь с «самолётом» будет трудновато?
Подобное сооружение затрудняло движения раненого до полного сращивания кости и снятия гипса. С таким «крылом» невозможно и мечтать о бабе, но очень уж хотелось, да и предварительная договоренность с молодой санитаркой уже была.
- Раз водитель смог – смогу и я! - решился смазливый парень.
На следующий день они встретились в бельевой каптёрке за полночь, целовались, обнимались, а когда дошло до самого главного, то в её трусиках оказалась не резинка, весьма дефицитная в военное время, а обычная тесьма, завязанная прочным узлом.
- А вдруг кто войдёт!? - твердила она, надеясь на последнюю защиту.
- Я дверь надёжно подпёр…
Партнёрша не предпринимала действий к устранению преграды, а у него здоровая рука была занята удержанием возлюбленной за талию, чтобы не убежала. Глеб решил для снятия трусов сомневающейся молодушки использовать одну из свободных нижних конечностей.
- Хоть нога целая! - спасительно подумал он.
Зацепив злополучную тесьму большим пальцем левой ступни, солдат сделал рывок вниз, позабыв, что уже с год не стриг ногти на ногах, которые хищно загнулись вниз, как когти у дикого льва, и распорол ей кожу на животе от пупка до «хохолка».
- Убивают! - пострадавшая громко вскрикнула.
На помощь тотчас явился здоровенный санитар Коля. Увидев кровь на плачущей девушке, он зло избил беззащитного страдальца, который не мог ни обороняться, ни тем более нападать.
- На фронт тебе надо! - только шипел Середа. - Ишь отъел ряху!
Об необычном происшествии узнал весь госпиталь. Начальник твёрдо пообещал виновнику в лучшем случае штрафбат за нарушение режима и попытку изнасилования. Глебу роль штрафника показалась даже милостью, поскольку насмешки и позор он переносил с большим страданием, чем раны, и не показывался из палаты.
- Танцуй! - спустя неделю, в палату забежал весёлый Копытов.
- Чего это? - буркнул он.
- Вышел приказ о присвоении тебе звания Герой Советского Союза! - радостно сообщил сержант. - За героизм во время Курской битвы.
- С каких делов?
- Какой-то генерал видел, как ты в одиночку остался прикрывать отход своей части…
Начальник госпиталя теперь стоял перед ним по стойке «смирно». Даже зазноба пришла поздравить героя, и после снятия гипса была у них бурная счастливая ночь в той же бельевой с вспоминанием пережитых неудач.
- Нога только разболелась… - признался он Копытову.
Любовные нагрузки растревожили почти зажившую рану Глеба, та загноилась, и пошло воспаление. Ему отрезали правую ногу, и после продолжительного пребывания в госпитале он демобилизовался в недавно освобождённый Киев, где узнал, что вся его семья давно погибла.
продолжение http://www.proza.ru/2015/08/28/23