Сны о моем любимом, старом Мелекессе

Игорь Казанцев 3
История дома на Абловой.

(по воспоминаниям Марии Яковлевны Наумовой).

В далеком 1910 году, оставшись сиротой, соседка привела девочку 7 лет, к пекарю Прокофию Васильеву, что проживал на ул. Никольская (ныне Евг. Аблова).
- Ну-с барышня, - иронически заговорил с ней Васильев, - Первым делом, потребуется от тебя послушание и покорность. Поступаешь ты не  в какую нибудь лавочку, а хлебную пекарню. Поэтому марку мою ты должна поддерживать. Поняла? Второе, жить будешь рядом, в комнатке, рядом с пекарней. Со двора без моего разрешения ни шагу. Никакие бывшие соседи  что бы сюда не заглядывали. Довольно тебе моей матери Матрены Егоровны, которая будет присматривать за тобой - кивнул он в сторону пожилой женщины в кружевном чепчике на голове. За баловство хвалить не буду, - продолжал свои наставления Васильев. - Веди себя аккуратно. Богу молиться утром и вечером. В молитвах поминай своих родителей, старших и своих благодетелей. Теперь иди. Проводите ее маменька.
Так поступила Маша в пекарню к Прокофию Васильеву.
Особняк, в котором жили Васильевы находился на ул. Никольская (ныне Евг. Аблова д. 94). Во дворе дома был разбит небольшой огородик и росли две яблоньки. Улица Никольская считалась одной из центральных улиц посада. В густой зелени на углу Проломной (ул. Ф. Дзержинского) и Никольской (ул. Ев. Аблова) стоял 2-х этажный особняк Серебрякова. Ближе к улице Конной, в которую упиралась Никольская был разбит большой парк при соборе Ал. Невского. В парке водилось много певчей птицы. Многие жители специально приходили в церковный парк что бы послушать соловьев.
- Слышь, как наш то заливается, - прислушиваясь к соловьиному пению, с гордостью говорил приказчик из магазина Н.А Климушина горничной из гостиницы В.Т. Башмачникова, - Самарский, должно быть залетел. Теперь всю ночь будет чесать, шельма.
Марию первым делом сводили в баню Ф. Козырева, остригли, обрядили в серое холщовое платье и отвели ей отдельную койку. В хлебной лавке ее поставили отворять дверь покупателям. С девяти до четырех Маша отворяла дверь и кланялась входившим покупателям, как китайский болванчик.
Каждый день Маша после ужина переодевалась в старое платье и шла помогать по хозяйству жене Порфирия. Осенью рубила капусту, убирала в огороде; зимой сгребала снег, колола лед на мостовой; весной набивала льдом погребицу. Не лежала  у Маши душа к такой жизни, но поделать она ничего не могла и по-прежнему продолжала подметать лавку, протирать прилавки и окна, бегать в трактир, который был расположен на углу улиц Конной и Никольской (ул. Ев. Аблова) за кипятком, подносить покупателям покупки. Протестовать и ослушаться — значило быть уволенной и остаться без куска хлеба. А устроиться в другое место, притом сироте, было нелегко в Мелекессе. Везде и всюду работники служили годами. Связывало их между собой и с хозяевами дальнее и близкое  родство. Поэтому работников со стороны, хотя бы очень опытных, принимались неохотно. А так как в торговом мире Мелекесса все знали друг друга, то работник, оставивший службу «по своему капризу» или «замаравший»  чем нибудь свою репутацию, нигде в посаде уже не мог получить работу, и оставалось ему одно — либо уезжать в другой город, либо возвращаться в деревню.
Только после двух лет  такой службы Маша была поставлена за прилавок.


(продолжение следует).