Мужчина страдал за столиком в кафе.
Это было понятно сразу, потому что губы были сжаты в узкую полоску, скулы напряжены, а руки сминали большую тканевую салфетку. Он ее то складывал, то расправлял чтобы снова сложить-было понятно, что так он стремится справится с волнением.
И скорее всего со слезами отчаяния.
Отчаяние было не написано на его лице, а размашисто нарисовано, крупными, яркими густыми мазками масляной краски, потому что акварель с этой эмоцией справилась бы плохо, а так- четко, броско, понятно.
Официант интуитивно уловил момент когда можно подойти к посетителю, он наблюдал за ним исподволь, не нарушая личного пространства.
Мужчина вздохнул, справился наконец с волнением и заказал кофе и коньяк. Через пару минут коньяк вылился в крепкий, черный кофе без сахара ….
Он много лет вообще не пил спиртное, даже в малых количествах, это был его выбор, просто потерял интерес к алкоголю, и это было не судьбоносное решение как у алкоголиков, а просто - решение.
Но сейчас он хотел обжигающего вкуса и нуждался в обезболивании, обезболивании души.
Кофе и коньяк показались ему в этот момент спасением.
За час до этого.
Ему чуть за шестьдесят, он полон сил, уверен в себе и доволен собой и своей жизнью.
Он всегда любил женщин, а они любили его и он думал, что так будет всегда.
В Москву его привели дела, ему лучше и проще было передвигаться в метро.
- Мобильность - хорошее слово и хорошее качество- любил он повторять своей секретарше.
Спускаясь в подземку он вспоминал студенческую молодость, отвлекался от забот и тревог, отстранялся от мира. Ему нравилось ездить в метро. В этой своей слабости он никому ни разу не признался. У всех свои странности, у него- такая.
Гул приближающегося поезда, глянцевые стены, разношерстные пассажиры, такие разные и такие интересные, отстраненные и задумчивые, дремлющие и бодрствующие.
-А читают все меньше и меньше, спят все больше и больше- с грустью отметил он.
Ехать надо было прилично. В метро он очень редко садился, даже если было много свободных мест, ему нравилось ощущать движение электрички, создавалось чувство единения, как-будто он тоже мчался в темноту разрезая воздух и покачиваясь из стороны в сторону. Так и в этот раз, свободные места были, но он остался стоять.
Прищуренным взглядом он обвел пассажиров и сердце его внезапно ухнуло, покатилось вниз к коленкам вызвав знакомую внутреннюю дрожь- дрожь страсти и восхищения.
Женщина была необычно красива. Из той породы которая обладает магнетизмом, когда взгляд сначала цепляется, а потом нет сил совсем его отвести.
Нет, она не была юной, а пребывала в состоянии уже набравшего силу и распустившегося цветка, когда он находится на грани полной отдачи красоты и прелести, сразу за которой начнется увядание....
Взглядом он очертил ее силуэт, скользнул по легкой ткани элегантного платья, задержался на декольте и на пару минут потерял ощущение реальности.
Даже так, на расстоянии полуметра, он ощутил бархатистость кожи, фантазия нарисовала аромат и он захотел чтобы воздух зашевелился и убедил его, что он прав- донес тонкие нотки духов и отпечатанный шлейф собственного аромата красавицы.
На его счастье вагон сильно качнулся и он уловил так обожаемый им аромат духов, в котором сочетается легкость и прозрачность, утонченные нотки пряности и что-то еще, что он не мог распознать, но что было так важно для него.
Ему вообще было очень важно как пахнет женщина и каким голосом говорит.
Он мог влюбится в чарующие нотки голоса и чарующие нотки аромата, терпеть не мог вульгарность, как в голосе, так и в запахе. Самым вульгарным он считал перебор с парфюмом, когда сначала заходит сильный аромат и только потом-женщина.
Идеальным он считал, когда спустя секунды осознаешь ее дурманящие свойства, замечательно, когда голос так же, как и духи — не визгливый и не вызывающий.
В эти секунды он был уверен, что и голос у дамы-чарующий.
Она заметила настойчивый взгляд и смутившись, отвела глаза в сторону. Это подстегнуло кавалера: заметила, негативных эмоций не выказала, значит- можно быть и настойчивее.
И он снова пустился гулять взглядом по аппетитным формам уже открыто, практически нагло. Взгляд его перевоплощался то в губы, то в руки, ласкал, нежил и он явно ощущал то теплое вздрагивание шеи, то тяжесть груди в руке. Она поймала его взгляд, покраснела, чем обнадежила его еще больше.
Игра взглядов продолжалась несколько минут, и вот наступил момент когда он уже готов был заговорить с нею, как красавица опередила его, подняла еще более чем ранее, смущенный взгляд и красивым, глубоким голосом достаточно громко произнесла:
-Простите, садитесь...дедушка...
Пассажиры очнулись от дремы, зашевелились и смотрели заинтересованно и он ощутил множество взглядов обращенных к нему.
Тысячи осколков разорвавшегося мужского мира пронеслись у него в голове, разнеслись по всему телу, парализовали и лишили сил и голоса. Он неуклюже развернулся, так и не найдя в себе силы ответить, ринулся в так вовремя открывшиеся двери вагона.
Он не понимал, на какой станции метро он вышел, его мысли не были одеты в слова, просто что-то сильно стучало тысячами молоточков в голове, пульсировало, перекрывало дыхание.
Практически интуитивно он забрел в кафе и даже не смог оценить его презентабельность, потому как в эти секунды это было для него не важно.
И только через несколько минут он смог сделать заказ: кофе и коньяк.
Спустя час.
Коньяк и кофе выпиты.
Приговор зачитан и даже приведен в исполнение:"Ты старик, дружище, ты старик!"
Но даже не смотря на осознание, глубина разочарования настолько велика, что по красивому, тронутому годами лицу текут скупые, мужские слезы.
Еще он понимал, что с этого дня ненавидит метро.