Высшая точка Памира, пик Исмоила Сомани с высотой 7495 м.
=========================================
Это было около шестидесяти лет тому назад. Я только начинал свою научную деятельность. Меня, как специалиста-палеоботаника, включили в состав геологической партии, которой предстояло провести плановые геологические исследования в малодоступных высокогорных районах Памира. В начале июня 1960-го года, когда был укомплектован отряд, подобрано снаряжение и все материалы, необходимые для работы в высокогорьях, ранним утром экспедиционная машина двинулась в путь. Путь предстоял очень длинный и непростой.
Нам предстояло проехать через жаркую Ферганскую долину и город Ош (его называют – «Воротами Памира»), через Алайский хребет с его еловыми лесами и медовыми горными травами, через просторную Алайскую долину с сочными альпийскими лугами, через заснеженный Заалайский хребет (его принимают за границу между Тянь-Шанем и собственно Памиром), перевалить через перевал Кызыларт, высотой 4280 метров. И только тогда перед нами, как контраст всему предшествующему, откроется Памирское плато с его скудной пустынной растительностью, с сухим ветром с песком и пылью, с жгучим ультрафиолетовым солнцем, заснеженными горными хребтами, окружающими плато.
Благополучно преодолён весь этот путь. И вот мы – на Памире. Основной базовый лагерь был разбит на берегу высокогорного озера Каракуль. Каракульская котловина представляет собой огромный провал в земной коре, заполненный водами рек, стекающих с ледников и снежников окружающих гор. Здесь, на высоте 3916 метров, образовалось озеро. Геологи считают, что оно возникло 1,5 – 2 миллиона лет назад. Зимой озеро надолго покрывается толстым слоем льда, как Байкал. Но озеро слабосоленое.
От базового лагеря намечались радиальные маршруты, разные по сложности, но иногда настолько трудные, что, лишь закончив их, думалось, наверно второй раз я этот маршрут не преодолею. Особенно мне запомнился изнурительный переход в долину реки Баляндкиик, на границе между Восточным и Западным Памиром. Это был первый мой маршрут в горах Памира, и я, поэтому, откровенно переживал за предстоящее.
Выход готовился от лагеря, располагавшегося на юго-западном берегу Каракуля в месте впадения в озеро реки Музкол на высоте 4000 метров. Проникнуть в долину Баляндкиика можно было только через труднопроходимые перевалы горных хребтов, высота которых намного выше 4500 метров. Наш маршрут в это урочище лежал, в частности, через перевал Кокуйбель, высота которого в перевальной седловине составляет 4834 метра. Сформированный отряд состоял из пяти геологов, трёх рабочих, памирских таджиков. На всех нас - восемь лошадей.
Ранним июльским утром караван встал на тропу. Солнце, только что выглянувшее на востоке, из-за Сарыкольского хребта, светило нам в спины и словно бы подгоняло нас. Шли размеренно, не спеша. В высокогорье ходить быстро не рекомендуется, так как – разреженный воздух, дышать трудно. Дорога на запад, вверх по долине реки Акджилга, поднималась полого и спокойно. Постепенно по направлению к перевалу тропа делалась всё круче и круче. Затем она стала змеиться мелкими серпантинами, поднимаясь от днища долины на склон и, наконец, почти потерялась в подвижной осыпи.
Незаметно прошли отметку 4500 метров. Солнце постепенно, крадучись, перевалило за полдень и светило уже с другой стороны, с запада. Но до темноты было ещё далеко. Лошади шли трудно, хотя мы их уже вели на поводу. Изнурительный подъём по осыпи отнял много времени и сил. Пешим ходом, тяжело дыша, сильно замедлив темп подъёма, двигались вверх и вверх. Через каждые десять – пятнадцать метров приходилось останавливаться и ждать, когда успокоится сердце. Здесь, на высоте около 4700 метров трудно идти вообще, а ещё вести за узды завьюченную и дрожащую от напряжения лошадь – труднее вдвойне. Массивы скал, сложенные кристаллическими окварцованными сланцами, разрушаются, а у их подножья образуются огромные несцементированные, подвижные осыпи. Сделаешь несколько шагов и вновь сползаешь по осыпи назад, а отдышавшись, снова идёшь вверх. А до перевала было ещё далеко.
Вот с запада медленно наползла тень гор, солнце явно покидало нас, сразу стало холоднее, даже морозно, хотя был летний месяц – июль. Но это была и высота! Руки сводило от холода, но спина взмокла от напряжения. Наконец тропа вышла на последний небольшой водораздел, и мы увидели долгожданный перевал, вид которого явно разочаровал всех нас. Каждый очередной, кто подтягивался из-за косогора к обзорной точке, молча, всматривался вперёд и немного левее, затем успокаивал дыхание и, чертыхаясь, спрашивал – что будем делать? Оказалось, что перевал был накрыт многолетними слоями фирна и льда и неприступно обрывался в нашу сторону оледенелыми острыми козырьками с гигантскими сосульками.
Провести именно здесь навьюченный караван было невозможно, хотя на карте, составленной ещё в 1930-ые годы, тропа была показана прямо через седловину перевала. Видимо, тогда этого снега и льда на перевале не было, или было, но не столько, как сейчас. Но за годы, прошедшие после составления карты, т.е. за тридцать лет, лето становилось всё холоднее и холоднее, а снег, не успевавший к зиме стаивать, постепенно накапливался и, наконец, закрыл перевал довольно мощным слоем льда и фирна. В первой половине каждого дня толща льда обогревалась с востока, таяла, а во второй половине дня, когда приходила тень, и делалось морозно, сосульки нарастали. Но нам, всё-таки, нужно было двигаться кверху, вперёд.
Нужно было быстро принимать решение, т.к. приближался вечер, а ночь в горах после коротких сумерек приходит очень быстро. Мы оказались на очень неудобном перепутье. Спускаться назад было невозможно, да и надвигалась ночь, а впереди – оледенелый перевал. Медлить было нельзя. Что делать? - Принятое решение заключалось в следующем. Справа от обледенелого перевала, выше на метров сто, скалы были сложены древними кристаллическими сланцами. Они залегали так, что плоскостями напластований наклонно уходили как бы во внутрь склона, а выступавшие выходы их образовывали что-то наподобие узеньких карнизов. Слабая, еле заметная их истёртость местами говорила, что этой «тропой» уже пользовались. Навьюченных лошадей здесь, конечно, провести было нельзя. Они могли зацепиться вьюками за скалы и свалиться в обрыв. Лошадей пришлось развьючивать. Хурджумы (перемётные суммы) и спальные мешки, другие вещи перенесли осторожно через наиболее опасный участок. Но лошади и развьюченными не хотели идти, упирались, боялись, ноги их мелко дрожали. Выйти из положения помог опытный проводник-памирец. Он предложил следующее.
За узду каждой лошади поочерёдно привязывали верёвку настолько длинную, чтобы с ней можно было перейти самое опасное место. Затем оттуда осторожно подтягивали верёвку к себе, а чтобы лошадь пошла смелее, другому нужно было держать лошадь за хвост и двигаться ей в след. Понимая, что впереди и за нею есть люди, она хотя и робко, но шла.
Удивительные всё же существа эти – лошади. Здесь, в поднебесье, на высоте около 5000 метров, они все восемь почти в темноте шли с величайшей осторожностью по узенькому скалистому карнизу и ставили свои избитые на острокаменистой осыпи в кровь и дрожащие копыта именно туда, где можно было найти опору. Пугливо озираясь в мрачную темноту обрыва, они благополучно прошли опасный участок. Заснеженный и обледенелый перевал остался ниже нас, немного в стороне.
Устали все, и люди и животные. Нужно было спешить, ибо через полчаса наступит ночь. С трудом завьючили заново лошадей и двинулись. Вот уже на почти черном небе появились первые холодные звёзды. Они, как ледяные кристаллы, усиливали ощущение суровости поднебесных ночных гор.
Наконец мы вышли из подветренной стороны перевала, за перевал, на открытое место. И тут бешеный ветер с запада, со стороны Баляндкиика, порывами ударил нам в лицо. Дул он безжалостно, почти не прекращавшимися упругими шквалами, и, казалось, что вот-вот свалит всех с ног. Нужно было срочно и быстро спускаться вниз. По мере спуска, мы миновали полосу сильного перевального ветра, здесь он заметно стих. В темноте ещё спускались некоторое время с передовым фонариком. Наступила ночь. Над нами было бездонное чёрное небо, море молчаливых, мерцающих звёзд и чётко размеченный туманный хоровод вечного Млечного Пути. «Раскрылась бездна звезд полна. Звездам нет счёта, бездне – дна». Глядя в такое небо, задумаешься.
Остановились где-то на высоте 4500 метров, на западном склоне перевала. На ощупь развьючили измученных лошадей, ослабили им подпруги и задали овса. На каменистом склоне отыскали подобие площадки, с трудом поставили трепетавшие на ветру палатки. Не раздеваясь, голодные, замёрзшие влезли в спальные мешки. Постепенно шум палаток стал стихать, отдаляться, глохнуть и, наконец, утонул во сне.
Утро было тихим и морозным. Солнце, за ночь прошедшее под нами, вновь вкрадчиво светилось с востока, откуда мы пришли, робко тронуло нежным малиново-сиреневым оттенком скалы и позолотило громады заснеженных гор дальних вершин. Поразительно чистое, бездонное, темно-голубое небо, какое может быть только высоко в горах, в это раннее утро было каким-то таинственным. Издалека, из соседнего ущелья, доносился шум водопада, выбивавшегося из-под ледника, но он смягчался и словно поглощался тишиной гор. Камни, редкие кусты, сникшие на утреннем безветрии палатки, - всё было покрыто изморозью. Когда я выглянул из палатки, то увидел удивительную картину. В отдалении, в метрах тридцати от нас на слегка сизой от инея лужайке, около родника, мирно паслись горные козлы-киики. Они ещё не почуяли, что здесь люди. Но заметив постороннее движение, быстро скрылись за ближайшие скалы. Слышался отдалённый и близкий свист сурков. Это – утренняя перекличка. Неповторимая красота этого сурового высокогорного утра была молчаливым вознаграждением за вчерашние трудности, за бешено бившееся сердце и за пронизывающий морозный ветер на перевале.
Тени гор сокращались. Солнечный луч коснулся палаток. Лагерь проснулся. Начался новый день. Сняли палатки и увидели, что спали на относительно пологой части осыпи, на камнях. Однако же – выспались. Новые сборы, навьючивание лошадей, другие заботы. Теперь – вниз, вдоль всклокоченной и пенной реки, к теплу, к лугам, к цветам, ниже, ниже, к намеченному месту базового лагеря. Уже в полдень, у слияния рек Баляндкиик и Зулумарт был поставлен лагерь на хорошем ровном месте, и на возвышенном участке, т.к. к вечеру реки Памира сильно вздуваются от тающих ледников и снежников, а это бывает опасно. Вчерашние трудности забыты. Шумно, по-деловому обсуждаются планы маршрутов, распределяются между отрядами. В каждом отряде геолог, его помощник, рабочий, задача которого следить, чтобы правильно были завьючены лошади, чтобы не забыть для неё овса, а для себя – провизии, чтобы у лошадей под седлом не было потёртостей и т.д.
В одном из первых маршрутов нам с В.В.Лоскутовым необходимо было проникнуть далеко на запад, вниз по Баляндкиику, этой бурной и непостоянной в своём буйстве памирской реки. Медленно двигаясь вниз по течению и делая на карте и в полевом дневнике заметки, мы постепенно дошли до того места, где восточнопамирский пустынный ландшафт довольно резко сменяется сильно расчленённым альпинотипным рельефом. Здесь реки буквально пропиливают западный бок Восточнопамирского плато, почти, как водопады, обрушаются и несут огромные камни, глыбы, гулкие удары которых друг о друга слышны даже через рёв реки. Здесь уже было по-летнему тепло, а поэтому появились небольшие деревья арчи-можжевельника, кусты шиповника, жимолости.
Сориентировавшись по карте, мы поняли, что оказались на том месте, где ещё в 1927-м году, может быть, сидя на берегу этой реки, делал свои заметки известный русский геолог и путешественник Николай Леопольдович Корженевский: «Боковые притоки Баляндкиика многочисленны на этом участке; в летнее время они представляют бурные клокочущие реки с трудными и опасными переправами. Последнее обстоятельство усугубляется ещё тем, что все они текут в очень глубоких (до 200 метров) и узких оврагах, разделённых узкими же гребнями, поросшими редкими деревцами арчи. Крутизна склонов этих оврагов достигает 60°, благодаря чему переход через них является главным препятствием при следовании с Западного на восточный Памир долиною Баляндкиика».
Именно здесь остановили нас бешено клокотавшие потоки, а шум воды у берега был таким сильным, что разговор заглушался настолько, что для того, чтобы что-то сказать и тебя услышали, нужно было кричать во весь голос около уха. Здесь тропа кончалась. Дальше пути не было.
А там, западнее, в долину Сельдары с самых высоких гор Памира, с хребта Академии Наук, высшая точка которого составляет 7495 метров (см. фото), сползает крупнейший в Северной Евразии горнодолинный ледник Федченко длиною около 77 километров.
В середине дня маршрут был в общих чертах описан, на карту были нанесены контуры полей древних ледниковых отложений, отобраны образцы на микропалеоботанический анализ. Нужно было возвращаться назад. На возвратном пути был заход в одно небольшое боковое урочище. Продвинувшись по нему, мы заметили издалека, что вверх поднимается пар. Подходим ближе и видим, что по относительно пологому склону, густо соединённые между собой, заполненные горячей минерализованной водой, как бы рассыпаны травертиновые (минерализованные) блюдца. Из многочисленных трещин по склону сочится горячая вода. Это говорило о том, что мы стояли на том месте, где глубоко в земную кору уходит глубинный тектонический разлом, по которому поднимаются горячие минерализованные растворы. Температура воды была близка к 80°С, а поскольку на такой высоте вода закипает при температуре 85-90°С, то можно сказать, что на поверхность выбивался кипяток. Вероятно, здесь проходила граница между двумя крупными подвижными тектоническими блоками Восточного и Западного Памира.
Мы в работе потеряли много времени, приближался вечер. Стало ясно, что засветло до лагеря дойти не успеем. Поэтому было решено здесь заночевать, а утром быстро вернуться в основной лагерь. Задали лошадям овса, поставили палатку для ночлега. Наш помощник рабочий-таджик собрал в округе сухой кустарник, устроил очаг, сготовил еду и чай. Сумерки снова быстро сгустились, и снова на чёрном небе теснились чистые кристаллы холодных звёзд. А утро было ясное, слегка морозное, бодрое. Оно нас подгоняло, и вскоре мы прибыли в наш лагерь.
За дней десять все отряды завершили намеченную работу в долинах Баляндкиика и Зулумарта. Теперь – сборы и в обратный путь. Сгруппировавшийся отряд двинулся к Каракулю, в основной лагерь, но не через трудный Кокуйбель, отнявший у нас много времени и сил, а через тоже высокий (более 4600 метров) перевал Тахтакорум с хорошей горной тропой. Спустились в долину реки Танымас, где нас дожидалась машина. Погрузили снаряжение, освободили лошадей от груза, загудел мотор, и уже во второй половине дня мы были в основном лагере на Каракуле. А к ночи рабочие, налегке, пригнали к лагерю весь табун лошадей. Им тоже предстоял отдых в два-три дня.
Вид у всех нас был весьма экзотический: на высокогорном ультрафиолетовом солнце, в сухом воздухе Памира лица быстро загорели, обветрились, облупились и стали шершавыми носы. Но нам в радость была и палатка-баня, где можно было привести себя в порядок и расслабиться. После изнурительной более чем недельной работы был двухдневный отдых, полная свобода действий. А в последующие три дня нужно было привести в порядок полевые записи, усилить на картах контуры полей разнотипных отложений, составить подробную опись образцов, тщательно их упаковать, обсудить результаты проделанной работы и наметить ближайший новый маршрут.
Я рассказал о моём первом маршруте, о встрече с Памиром – с этим гранитным океаном, горные хребты которого, как застывшее грозное цунами, надвинутое с юга, со стороны Гималаев, молчаливо глядят в дальний космос. Иногда они вздрагивают, двигая эти волны по уходящим вглубь Земли тектоническим разломам. И это движение не утихает и продолжается на протяжении тысяч и миллионов лет. И тревожит тех, кому судьбой было суждено связать свою жизнь с этим исполином.