Двое суток поездки в непривычно комфортабельном купе пролетели, как один миг. Светка с детства любила ездить в поездах. А это путешествие оказалось действительно необыкновенным. За границу Салогубы ехали впервые. Никогда ещё не бывали они и в Белоруссии. Света очень жалела, что не будет возможности посетить Брестскую крепость, овеянную трагедией и славой первых дней Великой Отечественной войны. К этому пласту героического времени своей Родины Светлана относилась всегда с особым благоговением. Но на таможне у неё пропал весь исторический пафос. Таможенной проверки Салогубы не боялись. Документы у них были в порядке. Ничего запрещённого они не везли. Сами чисты, как стёклышко. Поэтому, когда таможенник спросил у них, не везут ли они валюту, Владимир безо всякого ответил, что везут на двоих двести DM, подаренных в прошлый приезд отцом, гражданином Германии. Это они и в декларации указали.
— Не положено! — сказал молодой таможенник, глядя поверх их голов.
— Как «не положено»? — удивилась Светка. — Совсем без денег положено ехать?
— По закону полагается по 70 DM на человека, — услышала она бесстрастное пояснение.
— И что нам теперь делать? — растерялась Светлана. — Их же сейчас нигде не поменять. Поезд скоро отходит. Но вы понимаете, что нам просто две таких бумажки по 100 подарили? Мы даже не задумались о том, что их нужно где-то разменять. Нам же хотя бы на туалет нужны деньги. Там, говорят, туалеты платные.
— Понимаю, но помочь ничем не могу! Закон есть закон.
— А если я 100 марок отправлю назад в Ростов, к примеру, к нам не будет претензий? — поинтересовался до этого угрюмо молчавший Владимир.
— Не будет, если квитанцию покажете.
— А ты успеешь, Володя? — заволновалась Светка. — Отстанешь от поезда, учти, что я по-немецки знаю только «хэндэ хох» и «Гитлер, капут»! Возьми с собой хоть свой билет!
— Хорошо! Не переживай! Я мигом!
Таможенник отошёл от Салогубов. Володька рванул на вокзал. Светка вышла в коридор вагона. После осмотра всех купе пассажирам это позволили. Светлана не находила себе места. Ну, что ты будешь делать! Очередная напасть! Хоть бы он не опоздал! Свёкор не собирался встречать их в Берлине. Договорились, что Володькиного знания немецкого языка хватит для того, чтобы доехать из Берлина в Росток самостоятельно. А что она будет делать, если окажется одна в незнакомом городе, где говорят на чужом для неё языке? Она и по-английски уже вряд ли что сумеет сказать, хоть когда-то имела отличную оценку по этому предмету. Отсутствие практики сказалось…
Издалека Света увидела вихрастую голову мужа. Слава Богу! Теперь он уже не опоздает, это точно. Хоть в последний вагон, но заскочит. Где этот таможенник, чтобы перед ним отчитаться? Ещё его искать? Она оглянулась по сторонам. Таможенник был в другом конце вагона. Значит, подойдёт, когда увидит Салогуба.
Володя вошёл в вагон неспеша, отдуваясь после пробежки по вокзальному перрону.
— Отправил? — спросила Света, вытирая ему пот со лба.
— Отправил. Вот квитанция.
— Слава Богу! Ну что, звать таможенника?
— Это зачем ещё? — удивился Володька.
— Как зачем? Чтобы квитанцию показать!
— Сам подойдёт, если ему нужно будет.
— Ну, не знаю! — пожала плечами Светка. — По-моему, он уже уходит.
— Ну и пусть уходит. Скатертью ему дорога!
Светлана всё-таки бросала призывные взоры в сторону таможенника. Она даже привстала на цыпочки, чтобы он увидел её и вспомнил о них. Салогуб смотрел в окно. Таможенник, не глядя на них, прошёл мимо и вышел из вагона. Поезд тронулся. «Странный этот пограничник, — подумалось Светке. — Пообещал проверить и не подошёл».
— На, держи! — муж протянул ей купюру в сто марок.
— Я обронила их? — переполошилась Светка. — Из кармана выпали?
— Ага, у меня из кармана они не выпали! Совесть ты моя ненаглядная! — засмеялся Володя.
— Так ты не отправил их? — наконец дошло до Светки.
— Что я, ненормальный? Надо же на что-то покупать билеты из Берлина до Ростока!
— А что за квитанция тогда у тебя была?
— А это я Витьке открытку с видом Брестской крепости послал заказным письмом.
Поезд мчался во всю прыть. Салогубы не отходили от окна до темноты. Бескрайние белорусские просторы берёз и хлебных полей сменились калейдоскопом польских делянок-разносевов. Польскую границу и таможенный досмотр прошли без приключений. Их только спросили, есть ли у них сигареты и водка, на что Салогуб искренне ответил, что он не курит и не пьёт. На него подозрительно посмотрели польские пограничники, но ничего не сказали. Светка с интересом рассматривала поляков. Где-то здесь у неё живут родственники по линии Волевских. Интересно, какие они? Пшекают... «Пшепрошу, пани!» Папа считает, что она похожа на Славуцких. Но дедовы сёстры говорили, что она самая настоящая Волевская! Светка вспомнила, как однажды, ещё в школьные годы они о чём-то заспорили с дедулей. Бабуля, чтобы из искры не возгорелось пламя, сказала:
— Витя! Ну что ты споришь? Она же лучше тебя знает! — и, обернувшись к Светке, добавила: — Не обращай внимания! Делай, как вам объяснили в школе. Дедушка у нас неграмотный.
Дня через два они смотрели по телевизору фигурное катание. Показывали список призёров Чемпионата Европы, написанный на английском языке. Светка ещё не успела прочесть фамилию победителя, а дедуля проговорил: «Ондрей Непала, Сергей Четверухин».
— Деда! Ты знаешь английский? — вытаращилась на него внучка.
— Да это по латыни написано! Я же поляк всё-таки! И латынь когда-то давно учил в школе.
— А бабуля говорит, что ты неграмотный! Ба! Вот это неграмотный у нас, латынь знает! — закричала она...
Пересекли немецкую границу. Какие красивые домики за окном! Просто игрушечные! Непривычные черепичные крыши. Совсем не похожи на их сибирские избы или дома в донских станицах. Зелень и цветы вокруг домиков какого-то неправдоподобно яркого цвета. У немцев речь гортанная, противная, сказала бы Светка, если бы не боялась обидеть людей, к которым ехала в гости. Она поёжилась. Чего их понесло в эту страну? Здесь всё чужое и непривычное. Лучше бы с сыном съездили на Чёрное море!
Берлин! Мрачноватый город, на первый взгляд. Выгрузившись на перрон Остбанхофа, Салогубы неожиданно увидели нервно вышагивающего Владимира Романовича, отца Володи.
— Па! — крикнул ему Володька. — Мы здесь!
Салогуб-старший бросился к ним. Обнял сына, невестку:
— Ну, слава Богу! С приездом! Я боялся, что не встречу вас.
— У вас что-нибудь случилось? — спросил Володька. — Мы же договаривались, что ты встречаешь нас в Ростоке. Я тут для жены экспресс-курсы немецкого провожу, на случай, если она потеряется. А то спросил её, что она будет делать, оказавшись вдруг в Берлине без меня, так она ответила, что отдастся властям! Я тебе отдамся! — шутливо погрозил пальцем Володя Светлане.
— Да это у вас случилось, а не у нас! — ответил ему отец. — Но если вы приехали, да ещё такие весёлые, я спокоен за вас. Пошли на поезд!
Проходя мимо киоска, где продавались газеты, Светлана краем глаза увидела почти в каждой из них фотографию с лежащим Феликсом Дзержинским на земле. Значит, сбросили всё-таки! Что это? Заигрывание демократов с народом или новый курс жизни? Наверное, и то, и другое.
В поезде до Ростока Светлана молчала. Может быть, это и не вежливо, но говорить ей не хотелось, и она дала возможность пообщаться отцу с сыном.
— Устала, Светочка? — участливо спросил её свекор. — Ну, ничего, скоро приедем, отдохнёшь! Вам тут такую программу приготовили!
Светка улыбнулась, действительно почувствовав усталость последних дней.
В Ростоке, выйдя на привокзальную площадь, Владимир Романович оглянулся по сторонам и помахал кому-то рукой. На обочине дороги, невдалеке от них, стоял новенький автомобиль. Вышедшая из него женщина махнула ему рукой в ответ.
— Ева Браун собственной персоной! — негромко схохмил Володька, обернувшись к жене.
Отец услышал это и легонько хлопнул его по заду, как маленького.
— Ты же говорил, что у вас «Трабант»! Насколько я разбираюсь в автомобилях, это на него не похоже. «Фольксваген», что ли? Вот это да! — восхитился сын.
— Да, совершенно верно! — не без гордости подтвердил отец. — Недавно приобрели. Это результат объединения двух Германий. Мы с Евой как-никак профессорско-преподавательский состав университета. Правда, после недавних событий у вас, боюсь, что я могу оказаться не у дел! Кому нужен будет русский язык? Ну, знакомься, Светочка! Моя жена Ева!
— Guten Tag! Willkommen nach Deutschland! — радушно поприветствовала их Ева.
— Мы сейчас отправимся к Петеру, — сказала она по-немецки, а Владимир Романович перевёл.
Отец предупредил сына, что сегодня он полностью возьмёт на себя обязанности переводчика по случаю того, что гости устали с дороги и напереживались из-за путча. Но в дальнейшем тому придётся самому разговаривать на немецком и переводить всё Светлане.
Петер, окончив лесную академию, жил и работал в семидесяти километрах от Ростока в лесничестве. Оказывается, эта профессия и должность лесника передалась ему по наследству от его отца, с которым Ева когда-то давно разошлась. А тому — от его отца, деда Петера.
Подъехали к старинному двухэтажному кирпичному дому с острой крышей, стоящему на краю леса. Владимир-старший распахнул огромные деревянные ворота, немного напоминающие тесовые ворота на старых сибирских заимках. Ева посигналила. Машина въехала во двор. Нет, это был не двор, а огромная зелёная лужайка. Из дому на лужайку к машине выскочила собака. Однажды маленький Витька уговорил их с Володей пойти на выставку собак. Свете очень понравилась порода, название которой она постаралась запомнить. Эрдельтерьер, назывались собаки, похожие на ту, что выскочила к ним навстречу. Только эта была гораздо меньшего размера. Так, во всяком случае, показалось Светлане. Следом за ней вышел высокий парень с белесыми волосами. «Настоящий ариец!», — подумала Света, вспомнив фильм о Штирлице и обрусевших немцев, с которыми дружила Лариска Романцова. Она и замуж вышла за одного из них, став Ларисой Арне.
Петер как старого друга и брата обнял Володьку. Крепко пожал руку Светлане. Пригласил их в дом. Объяснил, что гости будут жить на втором этаже. Петер пытался говорить на русском языке. Говорил он плохо, но старательно и забавно. Этим парень сразу расположил к себе Светлану. Дай Бог ей когда-нибудь так говорить по-немецки!
— Сейчас у нас будет сладкий стол, — сказал Петер. — Минут через пятнадцать спускайтесь.
Салогубы приняли душ, переоделись, вытащили подарки в виде русского электросамовара, хохломских ложек и матрёшек. Спустившись вниз, они услышали русскую народную песню «Из-за острова на стрежень» в великолепном исполнении. Светка с Володькой переглянулись. До чего же приятно! Их провели в старинный овальный зал. Усадили за овальный стол, покрытый белоснежной скатертью. Стулья, на которых они сидели, были тоже старинные с высокими резными спинками, чуть ли не выше головы. Ева принесла фруктовый салат, политый взбитыми сливками, — диковинку для сибиряков, бутылки с сухим белым вином, необыкновенный бисквитный торт со свежей малиной сверху под толстым слоем красного желе. Салогубы поняли, какие они голодные. Странно, почему их начали кормить с заду наперёд? Но всё равно, вкусно. А русские мелодии и песни сменялись одна за другой, как будто они сидят за столом в «Бункере» сочинской «Жемчужины» и слушают выступление ансамбля «Берёзка». К торту Ева подала крепкий кофе без сахара. Светка, которая даже чай не пила без молока, постеснялась спросить, пьют ли немцы кофе с молоком? Володька, взбодрённый вином, стал рассказывать, как они восемь месяцев оформляли документы для поездки в Германию. С каким трудом купили билеты на поезд. И тут у них в стране случился путч! Как ловили они каждое слово московского радио в поезде. Что видели на Лубянке... Их слушали, и в ответ только периодически издавалось протяжное «О-о-о!» После Володиного рассказа Владимир Романович пригласил их прогуляться по лесу, пока готовится ужин. Выйдя из дому, он крикнул: «Амзель!» Прибежала собака, похожая на эрдельтерьера, закрутилась волчком у его ног, увидев поводок в руках.
Лес напомнил Светлане тайгу. Только очень уж ухоженной и расчищенной была эта немецкая «тайга» в отличие от сибирской или якутской. Почти на каждом шагу стояли то домики для животных, то кормушки.
— Это лесной заповедник? — спросила Светлана свёкра.
— Да нет, обычный лес.
Амзель спугнула маленького оленёнка. Он выскочил из кустов, посмотрел на них и убежал от греха подальше. Зато белки нисколько не боялись ни собаки, ни людей. Светка наслаждалась природой, жалея, что всего этого не видит их сын. А Салогубы вели свой разговор. О путче и его последствиях, о дальнейшей судьбе Советского Союза, о жизни в Красноярске, о матери Володи.
Вернувшись в дом, они узнали, что их приглашают в каминный зал. Ну, такого Светка с Володькой ещё не видывали в своей жизни! По стенам зала висели оленьи рога разных размеров, кабаньи головы. На полу лежала шкура медведя. А на сундучке, на который усадили рядом с камином Светлану, — шкурка зайца. Им подали шашлык из кабана с красным вином. И всё это было под негромкое звучание музыки русских классиков. Говорили по-немецки, забывая перевести Светке. Но ей это было совершенно безразлично. Она наслаждалась родной музыкой, понимая, что здесь её ждали, ей рады и сделают всё для того, чтоб ей было хорошо в гостях. И она была очень благодарна хозяевам за это. Оказывается, в сундучке, на котором Света сидела, хранились берёзовые поленья. Ей пришлось однажды подняться, чтобы Петер вытащил несколько штук и подбросил их в камин. Полешки весело потрескивали, напоминая печку её детства в Алдане. Скоро Салогуб-старший с женой, откланявшись, отправились в свою спальню. Молодёжь осталась, продолжая начатый разговор. Хозяин принёс большие старинные фотоальбомы. Светка придвинулась к мужчинам, чтобы посмотреть с ними фотографии. Вот отец Петера на нескольких снимках с Эрихом Хонеккером, который много лет руководил ГДР. Увидев фото группы охотников из второго альбома, Светлана снова вспомнила «Семнадцать мгновений весны».
— Салогуб, неужели это Геринг? Тебе не кажется? Ну-ка, уточни у Петера! — попросила она.
Петер, услышав знакомую фамилию, согласно закивал головой: «Да-да! Это Геринг! А рядом с ним мой дед. Он тогда служил здесь лесником».
— Петер! А если бы сейчас была война… Представь, ты идёшь по лесу и видишь его, — она показала в сторону Володьки, фантазия Светки заработала на всю мощь: — Он убежал из концлагеря, прячется в немецком лесу, но попадается на твоём пути. Что ты делаешь?
— А я с ним знаком, как сейчас? — похоже, Петер всерьёз включился в её игру.
Володька только переводит свой удивлённый взгляд с него на жену.
— Не знаю, как хочешь! — отвечает Светлана.
— Я бы его накормил, переодел и отпустил. Больше я ничего не смог бы сделать, — после нескольких секунд раздумья ответил Петер. И добавил с жаром: — А тебя, Света, я бы накормил, сделал бы тебе документы на имя немецкой девушки и женился бы обязательно!
— Спасибо, Петер! — с чувством пожала ему руку Светлана, всю жизнь ненавидевшая рукопожатия. Что поделаешь, если у немцев это принято?
— Ребята! Пора спать! — засмеялся Володька. — Боюсь, у вас скоро начнётся братание, как у десантников с народом во время путча!
На следующий день Владимир Романович и Ева уехали в Росток — дела! А Петер после завтрака сказал, что повезёт их куда-то. Куда, Володька никак не мог понять. Его словарного запаса не хватало на это. Но он прекрасно понял, что Петер предлагает им взять с собой купальные халаты. Для наглядности тот сам взял свой махровый халат и, свернув его, сложил в сумку. То же самое проделали и Салогубы, порадовавшись, что накануне им совершенно случайно удалось купить в Ростове по замечательному импортному махровому халату. Володя ещё не хотел брать их с собой, потому что они занимали слишком много места в чемодане. Но Светлана настояла, дабы не ударить в грязь лицом в Европе.
Проехав несколько километров по лесу на машине Петера, они оставили её на стоянке и пошли пешком по тропинке почти полностью вырубленной лесополосы. Петер шёл впереди, за ним Володя. Замыкала шествие Светлана. Салогуб бубнил:
— Я не понимаю, что за слово он всё время повторяет? Что оно означает? Сколько можно идти? Куда вообще он нас ведёт, этот немецкий Сусанин?
— Иди уж молча, если язык плохо знаешь! — подсмеивалась над ним жена.
— А! Понял! Он, видимо, говорил про дюны! — Володька переступил следом за Петером небольшую песочную насыпь и осёкся.
Светка, чуть не споткнувшись об него, обошла мужа стороной и тоже потеряла дар речи. Перед ней раскинулся великолепный песочный пляж. Но в первый момент ей показалось, что на пляже обезьяний питомник. Все загоравшие на песке люди были абсолютно голыми! А неподалеку, как ни в чём не бывало, плескалось волнами море.
— Вот это да! Приплыли! — проговорил Володька.
Петер, делая вид, что не замечает удивления гостей, разложил махровый халат на песке, предлагая Салогубу последовать его примеру. Отгородил невысокой ширмочкой из простыни на колышках их территорию, и, оставшись в чём мать, то есть Ева, его родила, уселся на халат. Проходящий мимо них пожилой мужчина, тоже совершенно голый, с ребёнком на руках, поднял в приветствии руку, обратившись к Петеру: «Морген!» Тот ответил ему так же. Неподалёку от них голые молодые люди, встав в кружок, перебрасывали волейбольный мяч. Две обнажённые девушки лет шестнадцати играли в бадминтон.
Первой опомнилась Светка. Она бросила свои халаты на песок, нарочно громко закашляв при этом.
— Салогуб! Не посрами советский народ перед Европой! Раздевайся! — сказала она мужу.
— Совсем? — спросил Володька. — А ты?
— Конечно, совсем! — ответила она ему. — А я болею! Или ты хочешь, чтобы незагоревшее тело в местах купальника выдало меня с головой? Как по-немецки сказать «я болею»?
— Их бин кранк! — ответил ей Салогуб, раздеваясь.
— Их бин кранк! — повторила Светлана, обратившись к Петеру, заглушая свои слова очередным приступом кашля.
Вскоре Володька вполне освоился с необычным для себя положением. Он даже сходил к морю и окунулся, сообщив, что вода не холоднее, чем у них в Енисее. А Светка сфотографировала его в голом виде, пообещав показать эту фотографию всем знакомым. Но сама она так и просидела до вечера в сарафане, усердно кашляя и прикрываясь махровым халатом.
На следующий день то ли от самовнушения, то ли ещё по какой причине у Светланы на самом деле заболело горло. Петер ушёл на работу. А Володька весь день просидел у её постели с гитарой. Он пел все те песни, которые она любила слушать в его исполнении в студенческие годы. «Была тебе любимая, была тебе любимая, была тебе любимая, а стала мне жена!», — пел Салогуб. И пылающей от жара Светке хотелось плакать. Он пел «Я тебя своей Алёнушкой зову! Как прекрасна эта сказка наяву!» А Светлане виделась она сама, сидящая на берегу Томмотского озера, где вместо белых кувшинок плавают оранжевые жарки, и козлёнок, которого она держит на верёвочке, превращается не в братца Иванушку, а в Володьку Салогуба...
* * *
Поправилась Светка так же неожиданно, как заболела. Проснулась на третий день своей болезни и почувствовала, что она совершенно здорова. Это очень обрадовало всех, потому что в ближайшее время им с Володей предстояла поездка в западную часть Германии. Юдит, выйдя замуж, жила в небольшом городке недалеко от Дортмунда. Мать и брат редко виделись с ней. Но сейчас у Юдит был юбилей, и по этому случаю со всех концов объединённой Германии к ней съезжались родственники и друзья. Правда, Петер не мог позволить себе этого из-за работы. Но мать выехала пораньше, чтобы помочь дочери подготовиться к приёму гостей. Салогубы остались в Ростоке с отцом. Он водил их по городу, по музеям и магазинам. Немецкие магазины для Салогубов из Советского Союза были так же интересны, как музеи. И хотя отец снабдил сына специально приготовленными к их приезду деньгами, Володя и Света больше смотрели, в буквальном смысле раскрыв рты, на витрины с колбасами, мясом, одеждой, обувью и игрушками, чем покупали. После пустых полок советских магазинов обилие и разнообразие товаров в местных супермаркетах поражало их.
Как-то вечером Салогуб-старший пришёл домой весьма смущённым и сообщил сыну с невесткой, что его коллеги очень хотели бы встретиться с ними. Сначала Светка оробела и подумывала отправить с этой почётной миссией мужа, но потом всё-таки решила не бросать его одного и пошла в университет вместе с ним. Она была уверена, что ей, незнающей немецкого языка, придётся всё время молчать и улыбаться, как манекену. Но оказалось, что многие из собравшихся в аудитории, хорошо владели русским. Салогубы снова повели свой рассказ о том, как они восемь месяцев оформляли документы, как узнали о путче, как ехали в поезде, что видели в Москве... Их забросали вопросами. Завязалась оживлённая беседа на русском и немецком языках. В конце встречи кто-то спросил Салогубов, не собираются ли они поменять место жительства? Они не сразу поняли, что речь идёт об их переезде в Германию. Столько напряжения было во взглядах немцев, пока они ожидали ответа русских! Явственный вздох облегчения услышала Светлана после того, как Володька с достоинством советского человека произнёс, что они сейчас нужнее Родине. А она нужна им. Нормальные люди свою мать не бросают, какой бы она ни была и как бы к ним не относилась. Все зааплодировали ему, стали объяснять, что в Германии свои трудности после объединения, растёт безработица, много проблем, с которыми пришлось столкнуться им, восточным немцам.
***
На юбилее Юдит Салогубы вновь были гвоздём программы. Подъезжавшие родственники и друзья именинницы собирались по нескольку человек в компании, хозяйка подводила к ним своих гостей из Советского Союза, знакомила, и Володька опять начинал рассказ об их поездке в Германию. Он так устал, что иногда его память как будто вырубало что-то. Он оглядывался по сторонам, словно искал помощи суфлёра. И тогда уже Светка, которая выучила почти наизусть то, что он говорил немцам, шептала мужу: «Ахт монат...» или «Вэн вир фарен нах Дойчланд, бай унс — путч!» Салогуб хохотал, моментально вспоминая свой накатанный рассказ, и продолжал поражать им воображение немцев. И здесь все интересовались, не думают ли Владимир и Света покинуть Родину? И то же напряжение видели Салогубы в глазах спрашивающих. И так же все, услышав их ответ, одобрительно хлопали по спине Володю, вполне соглашаясь с ним.
Володьке за эти два дня столько раз пришлось повторять свой рассказ, что, возвращаясь назад в Росток в машине одного родственника Юдит, который взял с собой Салогубов и двух пожилых женщин, тётушек юбилярши, он, вероятно, не поняв их вопроса к себе, снова начал, как запрограммированный: «Вэн вир фарен нах Дойчланд, бай унс — путч!» Потом вдруг резко оборвал себя на полуслове, опомнившись, с ужасом глянул на Светку и спросил шёпотом:
— Старуха! Это что, новые гости?!
Светлана закрыла лицо руками, пытаясь скрыть дикий хохот, рвущийся из её груди.
— Салогуб! — чуть не плача от смеха, простонала она. — Нам пора домой, иначе ты рехнёшься!
С отцом и Евой прощались в Ростоке. В Берлин молодые Салогубы должны были ехать одни. Ева и Владимир Романович уже возили их на экскурсию в этот город. Поэтому никто не сомневался, что Светлана с Володей, который легко ориентировался везде, куда попадал во второй раз, поднаторевшим за месяц общения с немцами в языке, прекрасно смогут без помощи отца ещё раз прогуляться по столице Германии и спокойно отправиться с уже знакомого перрона Остбанхофа на Родину, домой. Нашлявшись по Берлину, когда до отправления поезда в Москву оставалось часа три, Салогубы разделились. Светлана решила сходить в Мариинкирхе, поставить свечу за упокой души своего дедули. У них в Красноярске в бывшем костёле теперь органный зал, свечу не поставишь. Володьке не хотелось уходить с мягкого, нежно ласкающего лицо осеннего солнца в холодный полумрак собора. Договорились встретиться у фонтана на Александр-плац через час.
Володя ещё раз прошёлся под липами Унтерденлинден, дошёл до места, где недавно была граница Восточного Берлина с Западным. Постоял у большого чёрного креста и плиты с югославскими фамилиями. А эти-то здесь при чём? Возле него остановилась красивая светловолосая женщина средних лет, немного напомнившая ему Светку. Что ж, его жене уже несколько раз говорили, что она похожа на немку. Так что Владимир не удивился и этому сходству. Немка пристально посмотрела в его сторону, и он решился.
— Простите, — обратился он к ней на немецком языке, — вы не знаете, при чём здесь югославы?
— Вы югослав? — ответила она ему вопросом на вопрос.
— Скорее, нет, чем да! — улыбнулся ей Салогуб, а сам, пожалуй, впервые подумал о том, что в нём есть кровь сербских предков, если верить записке матери, родившей его тридцать три года тому назад.
— Удивительно! Но ведь вы не немец?
— Я знаю, что мой язык выдает меня сильнее, чем внешность! — засмеялся Володька. — Вы угадали. Я не немец. Я русский.
— Русский?! — изумилась немка на чистейшем русском языке. — Я тоже русская.
— А вот вас я принял за немку. И ваша внешность, и разговор у вас чисто немецкий, на мой взгляд. Я, правда, всего месяц в Германии, и могу вполне ошибиться... — Салогуб с радостью перешёл на русский язык.
— Я много лет здесь живу. Наверное, поэтому.
— Мой отец тоже несколько лет тому назад, женившись на немке, перебрался в Германию. А с чего вы взяли, что я югослав? — поинтересовался Володя.
— Так! Воспоминание молодости! Вы очень похожи на одного югославского музыканта, Милана Стойковича. Не слышали о таком?
«Слышал!», — чуть не брякнул Салогуб, но, вовремя спохватившись, отрицательно покачал головой. Конечно, он не слышал ни о каком югославском музыканте Милане Стойковиче! Где бы он мог услышать о нём?
— Ничего удивительного! Он был известен в конце пятидесятых. Но я знала его, когда он был моложе вас. И видела не так давно уже гораздо старше. Вам сколько?
— Тридцать три! — ответил Володька.
— Возраст Христа! — улыбнулась женщина. — Хороший возраст.
Не рассказывать же этому русскому парню о том, что у Милана в Югославии есть сын почти такого же возраста, как он. Об этом она узнала недавно, встретив Стойковича на одном из приёмов в посольстве. Его сын, как и этот парень, похож на Милана. Отец с гордостью показывал фотографию своего первенца. Удивительное сходство бывает порой у совершенно чужих людей! И у неё есть где-то в России сын, которого она родила тридцать три года назад. Но об этом никто не знает, даже его отец, Милан Стойкович.
Медленно шёл Володька Салогуб рядом с красивой соотечественницей, которую принял поначалу за немку, по тихой улице Берлина. Они подошли к фонтану Нептуна. Светки ещё нет.
— Бросьте монетку в фонтан, чтобы ещё раз сюда вернуться когда-нибудь, — неожиданно протянула женщина пфенниг Володьке.
Подул ветер, и прядь волос выбилась у неё из прически, упав на глаза. Она подняла свободную левую руку, чтобы поправить волосы, и Володя увидел на её сгибе родимое пятно, совсем как у него самого на левой руке. «Бывают же такие совпадения у совершенно чужих людей!», — усмехнулся Салогуб.
— Спасибо! — взял он монетку из её рук и бросил на дно фонтана.
— Я желаю вам счастья, земляк! Для нашей Родины сейчас, вероятно, наступят трудные времена, — махнула она ему рукой на прощание. И вдруг спросила. — Как вас зовут?
— Владимир! — махнул и он ей в ответ. Увидев ищущую его Светку, заторопился к ней. — И вам счастья!
— Спасибо! — ответила она его стремительно удаляющейся спине, а сама ещё раз подумала: «Бывают же в жизни совпадения!»
Счастье! У неё всё есть. Обеспеченная жизнь. Муж, дочь, маленький внук... Многие называют её счастливой. Но кто знает, что такое счастье? Может быть, это, когда тебя не мучает ночами грех содеянного? Надо ещё раз сходить в церковь!
***
Салогубы возвращались из Германии на Родину, в Советский Союз. Правда, немецкие газеты пестрели броскими заголовками: «Советский Союз пал!», «Советский Союз умер!» Немецкое радио недавно предрекло: «Советский Союз ожидает инфляция в тысячу процентов!» Салогубы как раз садились в машину к родственнику Юдит, когда впервые услышали это сообщение. Немцы сочувственно смотрели на Свету с Володей. А те не сразу поняли, какие перемены в их жизни сулит этот малознакомый им экономический термин. Теперь думы одолевали их. Что ждёт дома? К чему они вернутся из отпуска? Какой будет их новая жизнь?
И ещё Володька запоздало подумал о том, что зря не расспросил он ту красивую женщину про югославского музыканта Милана Стойковича! Вдруг он и вправду его отец? Чем чёрт ни шутит? Хоть что-то знал бы о нём, если уж не как о человеке, то как о музыканте. Может, это его гены в нём сказались и привели в музыку? Правда, игре на гитаре он научился у того отца, которого всю жизнь считал и считает родным. А заманчиво всё-таки было бы хоть одним глазком взглянуть на своих биологических родителей! Какие они? Что ему от них передалось, чего нельзя ни дать, ни отнять воспитанием или образом жизни? С матерью вряд ли удастся встретиться, так на отца бы хоть издали поглядеть...
Салогубы сидели на одной полке двухместного купе поезда Берлин–Москва, и каждый из них думал о своём. Светка неожиданно прижалась к плечу мужа и проговорила:
— Володечка! В гостях хорошо, а дома всё-таки лучше, правда?
— Правда, Старуха, правда!