Пари
Фургон подъехал к дому, остановился напротив красивого лепного балкона, редкого по архитектурному стилю. Без приевшихся кариатид или атлантов, скорее в испанском стиле, весь белоснежный и с необычно лёгкой кружевной вязью.
Шофёр вышел из кабины, влезая в кузов фургона, не спеша снимая прорезиненный тент. Второй, пожилой пассажир, тоже вышел из кабины.
Народа на улице практически не было. Воскресенье, начало одиннадцатого. Разгар лета, середина июля, утренние липы цвели, заполняя медовым запахом эту старую чистую улицу.
Шофёр наконец закончил убирать тент, спрыгнул с борта, а что ему. Молодой. Пожилой смотрел с завистью на крепко сбитого шофёра, лет тридцати, ему бы сейчас его годы. Хотя и грех ему было жаловаться. В свои шестьдесят шесть лет выглядел подтянутым, с копной непослушных седых волос. Одни брови и ресницы говорили о том, что в молодости он был жгучим брюнетом.
Вздохнул про себя как-то горько — подумав, как быстро пролетели годы.
Подъехал пикап с тонированными стёклами, вбок отъехала дверца, и из неё вышли две девушки с футлярами для скрипок, и лет пятидесяти невысокий полноватый мужчина. Во фраке с бабочкой, пыхтя, вытаскивая большой футляр для виолончели. Девушки были в концертных платьях из черного бархата, красиво облегающие их юность.
Тем временем, шофер играючи вытащил из кузова фургона импровизированную лестницу, и не с перекладинами, а с настоящими ступеньками. Редкие прохожие удивлённо смотрели, как чуть выше среднего роста седой мужчина, помогал подняться по лестнице этой троице, с концертными футлярами, в кузов фургона.
Каково было удивление прохожих, увидевших застеленный ковер со стульями, и белоснежный рояль в кузове фургона, ставший импровизированной сценой.
Стойка с микрофоном перед стульями и закреплённый микрофон у рояля.
Седой проверил микрофоны, щёлкнув по ним пальцем. Посмотрел на музыкантов, те с невозмутимым лицами в ожидании смотрели на седого.
Видно было, что он тут главное лицо.
Он сел на табурет, наклонившись к роялю с хрипотцой неожиданно произнёс.
-Леопольд, подлый трус, выходи.
Вроде произнёс негромко, но на всё ещё не до конца проснувшейся улице, его фраза отражаясь от стен, казалась громоподобной.
И те прохожие, которые остановились, с интересом и жадным любопытством смотря на все эти приготовления, чуть не подпрыгнули от этой странной и такой нелепой фразы.
Кое где отодвинулись занавески и шторы, и недоумённые лица смотрели на необычную машину.
Седой кивнул головой музыкантам, и потрясающий аккорды вальса Доги (из кинофильма - Мой ласковый нежный зверь) заполонили пространство улицы, вплетаясь в запах полыхающих цветом лип, с летним теплом зависшим над городом и этой дрёмной улицей.
Ошеломлённые прохожие замерли, разом утонувшие в красоте вальса.
Седой весь слившись с музыкой исходившей из глубины его души, вплетаясь в клавиши рояля, невероятным чудом раскрыл окна стоявших напротив домов и изумлённые, разом проснувшиеся жители, ничего не могли понять.
Уже заканчивались последние аккорды вальса Доги, когда открылась дверь белоснежного балкона и опираясь на перила балкона, вниз, на импровизированную сцену смотрела пожилая ухоженная женщина, в розовом шёлковом халате.
На её лице застыла странная улыбка - восторга, неверия и даже страха. Седые, чуть подкрашенные фиолетовым цветом волосы окружали её прекрасную голову неким нимбом. И эти невероятные, всё ещё, молодые глаза.
Седой встал, смотря на женщину, его сердце билось, как ненормальное — он смотрел прямо в её глаза и тонул, как тогда, сорок лет назад.
-Анна Леопольдовна, лично для вас, впервые, исполняется моё произведение.
Он сел на табурет.
Виолончель тихо вплетаясь в затихшую улицу и тишина была такой вязкой, оглушающей. Глуховатый, чуть утробный звук виолончели был так уместен этой тишине.
Седой взмахнул рукой и тихая рулада его аккордов нежностью и проникновенностью заполнила сердца замерших людей.
Скрипки неожиданно, резко вошли в канву музыки, дисгармонируя этой нежности, внося какую-то будоражащую напряжённость. Седой замер и невероятное крещендо взорвало эту тишину, швыряя её в небеса.
Господи, лето, жара, счастье, ошеломляющий запах лип, разве можно спать?
Мелодия рвала сердца, наполняя их восторгом ощущения жизни.
Потрясение и удивление легли улыбкой на просветлённые лица.
Женщина на балконе, тихо плакала, смотря на седую голову старого гордого дурака, который сорок лет назад добивался её руки, и она по гонору своей молодости бросила ему в лицо.
-Когда научишься играть на рояле и сочинишь музыку, я стану твоей женой.
Он тогда, ошеломлённый сник, и уходя ей бросил.
-Я принимаю, твоё пари, но когда я приду, ты станешь моей женой.
И он исчез из её жизни. Ждала его два года, он уехал из города и пропал, она потом долго корила себя за глупую фразу.
Своего Васю похоронила семь лет тому назад. Две дочери и внуки которых она так любила. Но иногда, а в последние годы всё чаще, вспоминала сумасшедшие глаза Серёжи.
Всё это пронеслось у неё в голове, слушая невероятную музыку гения, которого никто не знает.
Седой, резко взмахнув руками, застыл, всё еще там, в уже исчезающих звуках своей сонаты.
Наконец поднявшись, поднял голову обратился к этой красивой женщине.
-Анна Леопольдовна, я выполнил условия пари?!
-Серёжа, ты старый дурак. Да, ты выиграл пари.
-Леопольдовна, - он опустился на колено.
-Будь моей женой.
24 августа 2015.