Петухова Людмила Максимовна (р. 16.02.1929/1931).
Моя девичья фамилия Риккинен, крестили меня как Люти, сейчас я Людмила. Отец – Риккинен Петр Андреевич (1891-1937), мать – Риккинен Ева Ивановна (1900-1958). Мой дед по отцу был зажиточным человеком: до революции он содержал в Санкт-Петербурге «конку», у него работали конюхи, кузнецы, шорники… У деда была три сына: старший Иван, Петр (средний, мой отец) и младший Матвей. Среднему сыну он завещал свое дело. Возможно, это способствовало аресту отца. Отец с детства любил лошадей, поэтому в колхозе он устроился конюхом. Его арестовали 7-го или 8-го октября 1937 года. Без мужа и защиты осталась мать с 4-мя детьми. Это произошло в деревне Пески Слуцкого района Ленинградской области в деревне Тэрэля (по-русски Терелёво) Красносельского района Ленинградской области.
Детские воспоминания.
Ночью к дому подъехал «воронок». Приехавшие за отцом стояли молча. Он не стал будить малышей, нагнувшись, поцеловал меня на прощанье, сказал: «Слушайся маму, не обижай братиков». Спросонья я не могла понять, о чем речь. В памяти осталось прикосновение к щеке мехового воротника (отец был в пальто). Отец запомнился мне с родинкой в уголке глаза. Я рассказала об этом матери. Никогда у него не было родинки на этом месте. Это была слеза.
В 2012 году в городской библиотеке Череповца я взяла в руки один из томов «Ленинградского мемориала 1937-1938». Фамилии отца там не было. Но были двое однофамильцев из нашей деревни. Риккинена Адама Петровича я запомнила – это был двоюродный брат отца, он приходил к нам в гости. Школьный учитель физики и математики, он проживал в соседней деревне, арестован 25.06.1938, осужден по статье 58-6-10, расстрелян 3010. 1938. Рядом в печальном сборнике Риккенен Иван Абрамович, финн, крестьянин-единоличник, статья та же, казнен 06.10.1938. Вероятно, это кто-то из дальних родственников. В «Книге Памяти» о блокаде среди погибших десять человек с фамилией Риккинен.
О судьбе отца малограмотная мать не раз справлялась в сельсовете. Сообщить ей ничего не могли. «Будешь надоедать, и тебя посадят!» – таков был ответ. После ареста отца сельсовет запретил матери пасти корову на колхозном поле. «Где же мне теперь корову пасти?» – спросила она. «А хоть на крыше паси». Работа по уточнению и пополнению скорбных списков не окончена. Мне 86, а я все жду весточки о кончине отца. Есть одна маленькая зацепка. На какой-то свадьбе была мамина тетя Мария, она обмолвилась, что осужденных из деревни Тэрэля отвезли в Ладейное поле и там содержали в тюрьме.
До 1941г. мама работала на прежней работе официанткой – в столовой для летчиков в Пулково.
Финны – коренные жители Ижоры и Приладожья. До 30-х годов их именовали «ингерманландцы» (дословно: жители страны Ингер; Ингер – шведская принцесса, получившая от отца-короля в подарок эту область). Умелых финских мастеров привлекал Петр I на строительство Санкт-Петербурга. В 30-е годы XX века их было много на территории Гатчины, Пушкина, Павловска…
Посещая Финляндию в 80-90 гг. недалеко от города Раахе я встречала много однофамильцев. В 30-е годы в наших краях, в финских селах были финские школы, учителей для них готовили в Ленинграде.
В сельской школе я закончила три класса. Запомнился учитель русского языка, он учил нас три года. Звали его Иван Иванович Толпа, это был мамин брат, он окончил педагогический институт в Ленинграде, умер в 1940 году. Как я помню, у него было заболевание легких. До переезда в наши края он работал в деревне Манушкала – на границе с Финляндией. Дом, где он там жил был не приспособлен для жилья, там и началась его болезнь.
Запомнился дедушка, мамин отец Иван Петрович Толпа, он был дорожный мастер, погиб в 1939 году от несчастного случая на производстве – его задавило машиной.
Русские финны.
Заселение древних земель Прибалтики и Приладожья скандинавскими и славянскими племенами началось очень давно. В житии преподобного князя Александра Невского упомянут крещеный финн (ижорец) Пельгусий, предупредивший князя накануне битвы о появлении шведского отряда на берегу Невы.
Веками на этой земле волны скандинавской колонизации чередовались периодами русской. В подавляющем случае этот процесс носил мирный характер. Ещё в 30-х годах прошлого века земли русских поселенцев чересполосно соседствовали с финскими. Ареал проживания предков нашей героини – ингерманландев или «ленинградских финнов» – большая часть нынешней Ленинградской области, т.е. южное побережье Финского залива и юго-западная часть Карелии. Малочисленные группы этого народа сохранились в наши дни в Санкт-Петербурге, Псковской области, Карелии, Эстонии, Сибири. Это субэтнос или часть финской нации, проживающая компактно и говорящая на диалекте финского языка. Основная масса новых переселенцев из Финляндии (тогдашней шведской провинции) пришли на эти земли после мирного Столобенского договора между Россией и Швецией (1675), когда ослабленная Смутой Россия уступила спорные земли Швеции. Сюда ссылали провинившихся шведских дворян (для шведов это было нечто вроде Сибири), но основную массу переселенцев составляли малоземельные крестьяне – жители Западной Карелии. С ними на юг продвигалось лютеранство. Православное население (в т.ч. часть финнов) уходило на другие земли. Очередная волна русификации связана с эпохой Петра I, тем не менее в начале 20в. окрестности Санкт-Петербург были исключительно финно-говорящими.
Финны (чухонцы) великолепно вписались с систему обеспечения многотысячного города: трудолюбивые и чистоплотные, они поставляли горожанам молочные продукты (вспомним пушкинское из «Евгения Онегина»: «С кувшином охтенка спешит, под ней снег утренний скрипит», (Охта – финская деревня, в настоящее время район Санкт-Петербурга). Финны (чухонцы) поставляли в город овощи и фрукты, грибы и ягоды, плетеные корзины и лукошки, мясо, рыбу, промышляли извозом, сдавали дачником свои «мызы» на лето и обслуживали их. Кстати, название легких финских санок «веек» произошло от финского «вейкко» – этим словом (в переводе «братец») в Санкт-Петербурге подзывали извозчика. Широко распространен был нетрадиционный способ дополнительного заработка для финок – вскармливание и выращивание брошенных младенцев, которых, увы, как всякий большой город, Санкт-Петербург поставлял в изрядном количестве. В качестве «кормилицы» зачастую выступали чистоплотные и честные финки, жалование им платило государство. В 1917 году финнов в губернии числилось 160 000, в 1926 – 114 831 человек.
В 1919 году, как это всегда случается при ослаблении империи, имел место случай сепаратизма: Часть примыкавших к Финляндии районов с финским населением с помощью перешедших границу добровольцев попыталась отделиться от РСФСР и образовать республику «Северная Ингрия», которая продержавшаяся около года. С тех пор местные финны попали в категорию «ненадежных».
Национальная политика Советской власти перед войной была неровной. В 20-30-е гг. был взят курс на «коренизацию» местных финнов: образованы национально-административные единицы первичного уровня, возникло около 60 финских сельсоветов, 580 финских колхозов (1938), 261 финская школа I и II ступени (охват 70%, выше, чем в соседних русских областях), открыто 4 техникума.
С середины 30-х гг. начался перелом в национальной политике. В связи с приближением большой войны Сталин взял курс на русификацию «ленинградских финнов». Были отменены административные решения прежних лет: ликвидированы финские сельсоветы, закрыты лютеранские приходы.
В 1935-36 гг. по инициативе руководства Ленинградского военного округа было произведено выселение финнов из пограничных районов в соседнюю Вологодскую обл. и др. без права возврата. В 1940 году, во время советско –финской войны было принято решение о выселении русских финнов с территории на расстоянии 40 км от границы. Финны уходили со своих земель, сжигая собственные дома. В ВОВ две трети финнов оказались на оккупированной территории, примерно 60 000 были эвакуированы в Финляндию. К прежним подозрениям добавилось общее для всех недоверие к бывшим в оккупации.
Этот поэтичный и симпатичный народ не может жить без привычной среды обитания, без родного леса, валунов и чистейших озер, без Родины, вдали от родительских могил. После окончания войны началось стихийное возвращение выселенных финнов на родину предков. (о репрессиях см. см в статье «Ингерманландцы» в Википедии)).
Финно-угорские племена – коренное население Северо-Западного региона России. Тихая, практически бескровная колонизация края славянами происходила в двух направлениях: с востока – новгородцами (ушкуйниками), с юга – суздальцами. Вся земля к западу от Вологды была область «чуди заволоцкой». Об обращении зырян в православие рассказывает житие преподобного Стефана Пермского.
Остатки этих народов, сохранивших самобытность натерритории Вологодчины – это вепсы, компактно проживающие на территории Бабаевского района. Без этого финно-угорского этноса, которого новгородцы называли «чудью» невозможно представить себе развитие ладожских земель. В ХIХ веке вепсов насчитывалось 50 тысяч, в настоящее время – 6 тысяч. Десятки названий поселений, рек и озер на территории Вологодской области носят финно-угорские названия. Привожу только часть из длинного списка на территории Череповецкого района Вологодской области: Чепсара – Ирма – Казнакурьево – Кадуй – Кондаша – Кошта – Лапач – Лендобово – Лохта – Лумба – Маега – Мегрера-Марженга – Мыгра – Мыза – Менда – Матурино – Матинга – Малата – Пача – Перкумзь – Череповесь (древнее название Череповца) – Ружбово – Яхренга – Янгосарь – Ягрышь – Югский – Иголгумзь – Шубачь – Шайма – Чукша – Чум – Чудиново. Влияние угро-финское на формирование облика коренных вологжан не нуждается в доказательстве, тихо постойте в толпе на автовокзале, где больше местных, в церкви и т. Там вы обязательно встретите симпатичные лица типа «чуди белоглазой», прежде всего их выдают скулы, если вам повезет, и вы познакомитесь поближе, вас поразит открытость и сердечность этих людей: они толерантны и охотно признают приезжих за своих, если те этого заслуживают. Их терпимость, немногословие, сдержанность (в отличие от южан) происходит не от серости и забитости (здесь практически не было крепостного права); это следствие проживания на бескрайних, малолюдных лесных просторах, по берегам рек и озер, где нужно уметь ладить со всеми соседями и природой, чтобы выжить. Вековые привычки тесного общения с лесом, рекой, озером, к счастью, сохранились – этих людей отличает страсть к рыбалке, в первую очередь зимней, сбору ягод и грибов.
«Уже в это время началось смешение индоевропейцев с жившими здесь ранее племенами, а также с иной человеческой ветвью – угро-финнами, занимавшими ране большие районы Севера нашей страны, Предуралья и Зауралья… В дальнейшем потомками угро-финского населения стали многие российские народы Поволжья и Севера страны – мордва, удмурты, мари, коми и др. Все они в дальнейшем также являлись полноправными древними обитателями Восточно-Европейской равнины, как и славяне». «Население этой территории (Киевского княжества около половины ХIв.-прим. автора) было довольно пестрое; в состав его постепенно вошли не только восточные славянские племена, но некоторые из финских: чудь прибалтийская, весь белозерская, меря ростовская и мурома по нижнее й Оке…» (из «Русской истории» В.О. Ключевского)
Рассказы Л.М. Петуховой
Финская деревня Пески и русская Толмачево стояли рядом, их разделяла только дорога. Мой русский зять Алексей нашел в Интернете современную карту тех мест. Толмачи на ней есть, деревни Пески в настоящее время на карте нет (деревня Пески по тогдашнему делению Слуцкого района, в настоящее время – пригород Санкт-Петербурга). Южнее Песков, на горе, была деревня Пенти (Пентэля). Гора очень высокая, выше Пулково. В этой деревне до моего рождения жила моя семья. Перед войной на горе стали строить какой-то военный объект, нас переселили в Пески. Серьезных межнациональных конфликтов в деревне я не помню. Финны искони жили с русскими рядом, но стремились сохранить родной язык и веру. Бабушка ругала нас и наказывала, если мы говорили по-русски. Неграмотная крестьянка понимала, что с утерей языка теряется национальность. Где-то на улице русские дети задирали нас – дразнили чухонцами, мы в долгу не оставались – звали их скобарями. Это были безобидные бытовые трения по типу свой-чужой.
Вера Ферманн -подруга детства, друг по несчастью.
Из подруг детства запомнилась финка Вера Ферманн (возможно, эта фамилия пишется с одним «н»), наши матери дружили и до ареста отца работали посудомойками в столовой для летчиков (расстояние от нашей деревни до Пулковского аэродрома 2,5-3 км). Мать Веры – Анна Ивановна (1906?), финка, носила фамилию мужа, его звали Матвей, кто он по национальности, я не знаю. По каким-то причинам он покончил с собой в 1937(38) году. Я запомнила день рождения Веры – 15 июня 1930 года, в этот день арестовали её родителей. Я была в гостях у моей крестной Анны Ивановны Каппанен, Ферманны жили рядом. Арестовывать их приехали на машине. На дворе был 1941 год. Не поняв сначала, в чем дело, посмотрев в окно, крестная даже пошутила: «Что-то за женихи богатые на машине к ним приехали?». Я пошла к ним, дверь открыта, в комнате комод открыт и все вещи выброшены на пол. Производившие обыск прогнали меня: «Девочка, уходи, когда мы уедем, можешь приходить». Родителей Веры арестовали, девочку отправили в детдом, входную дверь их дома опечатали. Много лет спустя она вспоминала скоропалительное судилище – расправу, пародию на суд. «Тройки» в Ленинграде работали на износ, на каждого арестованного приходилось несколько минут. Анна вошла в комнату, где заседала «тройка», сказала фамилию, имя и отчество. «Вам десять» (подразумевалось – лагерный срок). «Не поняв, она поправила: «Нет, мне 38» (лет). «Следующий!» До 1954 года мы ничего не знали о их судьбе. Осужденная, её мать спаслась в Сибири от голодной смерти только тем, что работала на лошади (это было спецпоселение). Потихоньку, по горсточке она воровала у лошадей овес и украдкой жевала зерно. В Сибири она была с 1941 до 1954 (?) года, из лагеря вышла в 1952. О детдоме Вера вспоминает со слезами. В детдоме старшие дети, обижали её, не говорящую по-русски. Просто молча пнут и бегут дальше. Вера плакала, сидя на полу в углу. После реабилитации она вернулась в Ленинград, как пострадавшая от политических репрессий. Она получила квартиру на Московском проспекте (в настоящее время Вера еще жива). Они с матерью долго искали друг друга, нашли в 1953 году.
Блокада.
Как мы оказались в Ленинграде. Кольцо вокруг города сужалось, в сентябре 1941 года немцы подошли к Пулково. Мама была на работе. В деревню въехали несколько машин с русскими солдатами, приказали всем садиться в машины и ехать в Ленинград. Видимо, у отступавших военных была возможность прихватить с собой несколько штатских. Нас, детей, и бабушку погрузили последними. Вернувшись с работы, мать бросилась в Ленинград на поиски. Нам повезло – на нашу семью дали комнату в 3-х ил 4-х комнатной квартире на улице Подольской в Фрунзенском районе, мы получили карточки. Я даже запомнила имя бывшей хозяйки квартиры – её звали Бронислава Викентьевна (вероятно полька), о их судьбе после нашего отъезда мне не известно.
Нас у мамы было трое: я старшая (10лет) и братья 9 и 7 лет. Началась зима. Не было тепла, еды и даже воды. Пили неочищенную воду, принесенную с Невы в бидончике, взять посуду побольше не было сил, воду экономили. Мы не мылись всю зиму 1941-1942 г. Мама мокрой тряпочкой глаза нам протрет – вот и вся гигиена. Уходя из дома, мать строго наказывала мне, как старшей, давать братикам пить только по глоточку. Паек мама приносила одним куском: три порции по 125 г плюс 250 г, получалось 625 г на весь день на всю семью и больше ничего. Мама разрезала кусок на четыре равные доли и говорила: «Дети, берите», а сама брала себе самый последний кусочек. Хлеб был почти черный и сырой, т.к. муки в нем было 50-60 %, а что еще туда добавляли, не знаю. Как-то раз мама принесла кусок лошадиной кожи. Мы опалили шерсть, соскоблили её ножом и смололи кожу на мясорубке. Потом мама смешала всё это с хлебом и на олифе жарила котлеты. У нас был праздник три дня.
8-го сентября от бомбежки сгорели продовольственные (Бадаевские) склады. В огне сахар расплавлялся и смешивался с землей, застывая черной массой. Потом эту землю люди собирали и продавали стаканами. Мама тоже покупала, мы эти комочки сосали, если попадал камушек или стеклышко – выплевывали.
Рассказ Л.М. Петуховой.
Мать потеряла троих сыновей. Вильно (4 года) – умер от дифтерии в феврале 1941, от голода в блокаду умерли Рейно (7 лет) и Юхан (9лет) – оба в 1942-м. Вместо гроба их положили вместе в ящик от комода. Младший брат умер 6-го февраля, старший-8-го февраля 1942г. Норму хлеба в тому времени увеличили до 200 г в день, но у мальчиков организм, видимо, слабее. У них начался понос, и они ушли от нас один за другим. Через день по квартирам ходили из домоуправления: женщина и двое военных. Они выясняли, кто умер и забирали карточки умерших, чтобы те, кто еще жив, не могли воспользоваться карточками умерших. Каждый грамм хлеба был на учете. А мертвых оставляли. Мы с мамой свезли наших мальчишек на кладбище, там их завалили снегом – копать могилу не было сил. Пока мы шли, я видела, как по улице ехала машина, и в неё подбирали мертвых. Их тоже везли на кладбище и хоронили в братских могилах, для которых военные саперы взрывали мерзлую землю
Воздушные налеты. В подвале дома было бомбоубежище, и когда объявляли воздушную тревогу, первые три месяца мы туда ходили, но потом уже не было сил, да и не было смысла: артобстрел города с Пулковских высот по радио не объявляли. Наш дом стоял на улице Подольской (Фрунзенский район). Я тоже лазила на крышу (мне было 12). Зажигательная бомба разлеталась на куски, на краю крыши стояли два солдата, они сбрасывали осколки вниз лопатами. Мы, подростки, тушили загорания от мелких осколков лопатами и песком. Меня брали на крышу тушить зажигалки раза четыре. Потом немцы заняли Пулковские высоты и уже обстреливали город напрямую.
Статус блокадницы я получила только в 1991г. В связи с изменением имени и фамилии, истину мне пришлось отстаивать в Череповецком суде.
По «дороге жизни». Спасение.
Нас вывезли по «дороге жизни» 8 апреля 1942 года, лед уже трещал, вода стояла выше днища кузова. На льду до последнего стояли регулировщики. Ехавшие сзади машины ушли под лед с людьми. Выгрузили в районе маленькой рыбацкой деревушке Кобона на восточном берегу Шлиссельбургского залива Ладожского озера, погрузили в вагоны. В эвакуационном удостоверении местом, куда нас направили значился Красноярский край. Эшелон дошел до Тихвина, но эту станцию немцы разбомбили. Чтобы как-то спасти полуживых блокадников и разгрузить станцию, наши вагоны прицепили к воинскому эшелону, который вез солдат под Сталинград; помню, как нас в поезде кормили солдаты. Среди моих бумаг долго хранился полустёртый документ – эвакуационное удостоверение (1942), выданное Фрунзенским райисполкомом города Ленинграда на троих: мама, я и племянница Хилма, дочь папиного брата, и к нему два неоторванных посадочных талона. С трудом можно прочитать конечный пункт назначения – Красноярский край. Так волею судьбы мы попали вместо Красноярска в Сталинградскую область.
В тылу под Сталинградом. Новая семья.
О Сталинградской битве, предстоящей зимой, никто из нас не мог предположить. Куда и кому ехать в эвакуацию – тогда никто никого не спрашивал. Нас разместили в селе Караваинка, центе одноименного сельсовета Балыклейского района Сталинградской области. Караваинка – большое волжское село (Расстояние от Сталинграда-более 100км), оно длинной лентой тянется перпендикулярно к Волге.
От большой семьи остались я и мама, с нами была племянница отца – Хилма Ивановна Риккинен, ей был 21 год. После голода блокады мама была еле жива, не могла поднять руки. Её сразу же отправили в госпиталь в районный город Балыклейск, нас – в детдом, Хилма не могла оправиться от голода, на ногах у неё образовались страшные нарывы, она умерла летом 1942 года, похоронена в Караваинке. Осенью из госпиталя вернулась мать… На нас с Хилмой выделяли какие-то продукты, жили мы в избе у доброй тети Варвары.
Тут и началась путаница с моим возрастом. Метрики остались у мамы, видимо, они потерялись, она твердила, что при отправке в госпиталь она отдала их Хилме. Чтобы выдать мне новые, врачи определил мой возраст «экспертным путем». Возраст нужно было уточнить для поступления в школу, это сделали врачи в Балыклейске. Меня взвешивали, измеряли рост, смотрели зубы. Год моего рождения определили как 1931. На самом деле я родилась в 1929-м 16-го февраля. Из-за этой путаницы я переработала до выхода на пенсию два года. В 1985 году я встретила подружку детства Веру Ферманн. Разговорились. Она вспомнила, что я старше её (она родилась в 1930-м). За подтверждением я обратилась в ЗАГС Пушкина (бывший Слуцкий р-н), мне выдали 4 документа, но в Череповце чиновники меня огорошили: «А чем вы докажете, что вы – это вы?». Я плюнула и отступила. О причине смены имени и фамилии я расскажу ниже.
В то время на обломках разрушенных семей образовывались новые, нужно было как-то жить. За мать сватались два жениха примерно 50 лет. Её почему-то считали латышкой. Один жених — черный, чубатый кузнец, вся его семья погибла при бомбежке в Сталинграде, бывший буденовец Максим Романовский, другой – рыжий сапожник Андрей. Больной 42-летней матери нужно было к кому-то прислониться. Выбирать из двух женихов она предоставила мне. Я не любила рыжих и выбрала чубатого кузнеца (Романовского). Свой брак они зарегистрировали 1 января 1943 г. Максим Романовский был мобилизован, но был нестроевой (по возрасту или по какому-то нездоровью). Его работа была переходить по команде начальства из деревни в деревню и налаживать инвентарь (лемехи и т.п.). Мы кочевали вместе с ним. В одной деревне мы были примерно месяц. Запомнилось, как я раздувала кузнечный горн в деревенской кузнице. Отчим поднимал меня на руках, и я, опускаясь, своим хилым весом давила на мехи. Он попросил, чтобы я его называла папой, я быстро к нему привыкла. В другой деревне мы жили до полугода, потом отца направляли в другое место. За работу колхоз платил отцу продуктами. Местные относились к нам, эвакуированным хорошо. Говор их отличался от нашего. Слово «эвакуированные» было для них какое-то мудреное, они беззлобно звали нас «кувырканные». В их речи были попервоначалу непривычные слова: тыкву они называли «дураками», на бахче среди арбузов росла ягода «бзника» со специфическим вкусом, ей начиняли вареники, но с непривычки можно было расстроить желудок. Если вдуматься, нельзя не подивиться точности русского устного слова: мы действительно «кувырнулись» в жизни волею страшных обстоятельств…
Однажды где-то под Камышином мы пришли в деревню, откуда накануне выслали в Сибирь немцев Поволжья. Они покидали свои дома стремительно, многое из нажитого осталось брошенным. Я, ребено,к запомнила брошенные бочки с вкусными солеными помидорами – мы долго их ели.
Я проучилась в Караваинской школе 4 года. В Сталинградской области мы были до 1945 года.
Эстония. Пярну. Тарту. Мое замужество.
На прежнее место нам возвращаться не было смысла. Деревни нашей под Ленинградом уже не было. Не было и деревни Толмачи. С помощью переписки мать нашла в Эстонии сестру в городе Тарту (Софья Ивановна Иванайнен (урожденная Толпа), у неё было шестеро детей. Судьба потрепала её основательно. До войны их семья жила на станции Кондакопшина недалеко от Гатчины. В войну они оказались на оккупированной территории. По плану гитлеровцев эта территория должна быть заселена выходцами из Германии, поэтому их вывезли в лагерь Коола на территории Литвы, а оттуда репатриировали в Финляндию. После перемирия в 1944 году СССР потребовал от Финляндии возвращения репатриированных, но в родные места им вернуться не дали – принудительно направили в Тверскую (тогда Калининскую) область, они поселились в деревне Максатиха. К моменту нашей встречи они жили в Эстонии, старшие дети работали: Аня – в больнице, Ваня – помощником машиниста на железной дороге, Соня – ещё где-то; детей моего возраста звали Маруся (1930), Вили (1934) и Эльга (1932). В 1946 году мы переехали к ним в Эстонию. Жить там после войны было дешевле. Эстонский язык близок финскому, к финнам местное население относилось сочувственно, к русским – не очень, на то были свои исторические причины. В 1947 году я получила паспорт на имя Лютти Петровны Рикконен, в школе меня избрали комсоргом класса. Беда нагрянула в 1947 гожу в Пярну. По сталинскому указу начались гонения на финнов. Меня вызвали в милицию, там мой новенький паспорт жирно перечеркнули (аннулировали) и велели в 24 часа отправляться в Сибирь. Отец пришел с работы – я реву. «В чем дело?». Я рассказала. «Не реви, утро вечера мудренее». Наутро мы пошли в ЗАГС, и он меня удочерил, я стала Людмилой Масимовной Романовской. Власти от меня отступились. Справку Пярнусского горбюро ЗАГСа от 04.05.1952 г. я храню до сих пор. Мы прожил в Пярну год или больше – не помню. Там была работа, отец устроился по знакомству на кирпичный завод, от завода нам дали жильё – старый деревянный дом. Я тоже там поработала: накладывала на поддон сырые заготовки для последующего обжига.
На кирпичном заводе парторгом был некто Воединов, черноволосый, родом, видимо, с юга или Кавказа. Я была бойкой и активной комсомолкой, дружила с его дочкой, он меня знал как общественницу. В те годы в Прибалтике было неспокойно, в Эстонии вооруженных «партизан» было меньше, чем в Литве, но они были и это была серьезная проблема, с ними боролись солдаты НКВД и «советский актив». Дважды парторг Воединов брал меня, 17-летнюю комсомолку, на «спецоперацию» по ликвидации националистического подполья. Поехали на двух больших машинах. В составе группы костяк составляли солдаты, но были и активисты, в основном, русские. В первый раз на хуторе нас в дома не пустили, спустили собак, вторая поездка была посерьезнее. По этим хуторам от агентуры была наводка. Заметив мою растерянность, Воединов сказал: «Ты с нами не ходи, побудь в машине, если будут раненные, ты перевяжешь». На этот раз была стрельба, и в соседнюю машину погрузили двух-трех задержанных. На обратном пути не обошлось без приключений. Неопытный шофер умудрился залететь в кювет, машина легла на бок и водителю каким-то образом залило глаза бензином, он почти ослеп, ехал потихоньку, я сидела рядом и подсказывала, где яма, а где поворот. Так мы доползли до города.
Через некоторое мы переехали в Тарту. Возможно, это было связано с улучшением жилищных условий тетушки Софьи. Мать умерла в 1958 году в Эстонии (Тарту, мой второй отец Максим Ефремович Романовский умер там же в 1960 году. Я сохранила о нем самые теплые чувства, он любил меня и был хорошим отцом. Последствия смены фамилии, имени и отчества аукнулись мне в 1990г. при получении статуса блокадницы. Дело слушалось в Череповецком городском суде (судья Валентин Анатольевич Беляев) и завершилось в мою пользу.
Своего будущего мужа – Николая Петухова – я встретила в Тарту в 1951 году. Мой будущий свекор – Алексей Егорович Петухов – фронтовик (р. 1928), имел боевые ранения. Его родина – деревня Имшево Заякошского сельсовета Череповецкого района, в Череповец он переехал в 1931 году. Все пять братьев Петуховых воевали. После войны он долго лежал в Тартусском госпитале. В 1947 году в стране случился голод, в Эстонии было относительно сытнее, и он вызвал из Череповца жену с сыном Юрием, там мы и познакомились.
В Череповце.
Инициатором возвращения в Череповец был мой свекор. В Череповце мы с мужем поселились в августе 1952-го, брак регистрировали в 1953 году. Я была упрямая и глупая. Менять красивую фамилию Романовская на Петухову мне крайне не хотелось. Мы спорили и ссорились по этому поводу. Регистрация откладывалась. Первое время после смены паспорта я стыдилась своей фамилии. Один раз почтальон принес мне телеграмму и спросил Петухову. «Нет здесь такой!» – бойко ответила я. Мой свекор был человек тактичный, он ответил: «Вы извините, она недавно вышла замуж и ещё не привыкла к новой фамилии».
Муж поступил работать в строительную организацию «Мартенстрой», в 1954 году ему дали жилье – 1/4 деревянного дома в Панькино, на улице Загородная. Деревня Панькино сейчас район Череповца, западнее улицы Чкалова, где проходила улица Годовикова (в настоящее время это название присвоено другой улице – в Зашекснинском районе). С мужем Николаем мы прожили 29 лет, я родила троих: двух сыновей (1952 и 1957 г.р.) и дочь Ольгу (1965), муж умер в Череповце в 1982 году. Моих сыновей уже нет в живых. Младший сынок трагически погиб семи лет (попал под машину), старший сын после армии женился (он служил в Риге в погранвойсках), умер внезапно в 1984 году от заболевания сердца в возрасте 24 лет в Свердловске, похоронен в Череповце. Младшая дочь Ольга замужем, она инженер-конструктор, всю свою трудовую жизнь связана с «Северсталью». Внуков, к сожалению, у меня нет.
Трудовая биография.
Трудиться я начала рано – в Пярну (Эстония), об этом я рассказала выше. В 1948-52 гг. я работала на литейном заводе «Техник» в Тарту, профессия моя звучала смешно – «шишенница». Там отливали литые детали для труб разного диаметра – отворотки, тройники и т.д., «шишки» – изготавливали из формовочной смеси, их закладывали в формы, чтобы после заливки жидкого метала при затвердевании образовалась полость. Мы вручную набивали разъемную форму смесью. За хорошую работу мне выдали какой-то значок, удостоверение на эстонском (сохранился).
В Череповце моя жизнь началась с декретного отпуска. Десять лет (1955-1965) работала в ОРСе ЧерМК продавцом и кассиром в магазине № 9 на улице Металлургов, 11 – на углу ул. Металлургов и Ломоносова, буфетчицей в мартеновском цехе.
В 1965 году у меня родилась дочь Оля и я уволилась из ОРСа. Следующие восемь лет я работала в редакции газеты «Коммунист» сортировщицей. После вечернего выпуска нужно было разложить тысячи номеров газеты по адресам. В 5-00 один экземпляр отправляли в Москву, один – в Вологду.
С 1973 года я отработала восемь лет на «Эмальпосуде» на ЧерМК. Профессия моя называлась «мельник». Мы втроем обслуживали немецкую шаровую мельницу для тонкого мокрого помола фритты (сплав), после добавления красителя и воды получали раствор для покрытия эмалированной посуды. Старшей в бригаде была Надя Нечаева. Запыленность была в норме, но ручной тяжелой работы хватало: по технологии требовались частые промывки полости мельницы, фарфоровые шары разного диаметра выгружали на пол, промывали водой, в мельницу загружали лопатой.
Общественная работа.
На пенсии я перешла на общественную работу при совете ветеранов «Северсталь». Совет сначала размещался на улице Вологодской (там сейчас клуб «Ветеран», в 2004 мы переехали на улицу Мира, 27, в 2011г. – на ул. Жукова, дом 3.
Мы с коллегами организовали музей великой отечественной войны «Память сердца», «Клуб фронтовых друзей». Первым выдающимся организатором этой работы была Валентина Родина, затем идею подхватила А. Осипова. В настоящее время председателем номинально является Юркова З.И. (р.1925).
Финские корни. Финляндия.
Я дважды ездила на месяц в Финляндию по приглашению лютеранской церкви финского города Раахе. Я оплачивала только дорогу, проживание и питание – за счет пригласивших. Я жила в частном доме, в финской семье. Поразил один незначительный случай. Вечером, когда мы ужинали, в дом зашел взрослый сын хозяев. Меня удивило, что его не пригласили за стол. Я спросила, почему. «Он не предупредил, что зайдет, мы на него не готовили», – ответила хозяйка. Нам это было непривычно.
В Финляндии меня пригласили на местное радио рассказать о блокаде Ленинграда. Корреспондент долго расспрашивал меня, я ничего не утаивала. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что интервью по-фински транслировали на всю страну! (Первая мысль была: на границе, наверняка, арестуют и посадят). Мои хозяева о трагедии Ленинграда почти не знали. «Когда я слушал про эти страдания людей, у меня мурашки по коже бегали», – признался мне хозяин дома.
Поразила деловитость финнов даже в мелочах. Хозяева радиостудии быстро записали несколько кассет с моими рассказами, выручку от продажи отдали мне, я на эти деньги купила для дома швейную машинку, кофеварку и оригинальную настольную лампу.
Первая поездка состоялась кажется в 1986 году Об этом писала в газете «Коммунист» журналист Л.В.Гагарина. Второй раз я поехала в 90-е годы с дочерью Ольгой. Мы посетили металлургический завод Раутарукки в Раахе. Завод по нашим меркам небольшой, но очень чистый, все продумано. Запомнилось: асфальт вдоль рабочей линии (агрегатов) в прокатном цехе, мастер (специалист) едет на велосипеде в белой рубашке; любая крупная запчасть хранится на поддоне в герметичной упаковке.
Хозяева повезли нас показать Швецию. У них с этой страной –безвизовый режим. На пропускном пункте шведский полицейский только взглянул на наши номера и сделал разрешающий жест. Никакого досмотра и проверок. Нас это удивило, поскольку при пересечении нашей границы картина была другая. В Швеции мне пришлось обратиться к дантисту. Поразило качество обслуживания, вышколенный персонал, даже по коридорам врач ездит на какой-то самокатной каталке. Плату за лечение заплатила наша хозяйка из страховки, узнав, что мы приглашенные из России финны, ей сделали скидку. Следует заметить, что несмотря на более низкое качества, эта услуга в Череповце значительно дешевле.
Запомнилась одна история с соседом наших хозяев. У него никого не было, и он решил переехать в дом престарелых. Мне показали этот дом. Чистота неимоверная, у каждого проживающего своя комната, хочешь завести и расположить в комнате свои вещи – пожалуйста, хочешь принять ванну – только позвони и закажи дежурной (хоть дважды в день). Мы написали восторженный отзыв в книге посетителей. Этот старик предложил мне бесплатно занять его дом с бытовой техникой и жить там («Будешь навещать меня в доме престарелых»). Финны уговаривали меня остаться. Я задумалась. Моя дочь была категорически против такого варианта. Начались конфликты. «О чем это ты с ними по-фински долго разговариваешь?» – беспокоилась она. «Ты как хочешь, а я домой хоть по шпалам уйду!». По шпалам идти не пришлось, хозяин подвез нас на своей машине. Выборг встретил нас дождем, грязно… Ольга шутит: «Хоть грязь, но своя!».
В 90-е годы при мэре В. Позгалеве наш город стал побратимом финского горда Раахе. По случаю приезда финских гостей я была в числе приглашенных в Дом Искусств (ул. Сталеваров, 36). Большие люди с обеих сторон сказали соответствующие слова. Когда спросили: «Кто еще хочет выступить?», вышла я. Выскочил переводчик – переводить, я сказала, что переводить не надо, назвала себя и приветствовала гостей на финском. «А теперь я хочу спеть вам финскую песню, может быть, в ваших краях её уже не поют, но я запомнила её с детства». Я запела песню «Я стою на высоком берегу», тут же подбежал гармонист, с ходу подобрал мелодию, все были тронуты. Мэр при всех поцеловал мне руку, а его жена чмокнула меня в щечку, потом подошел кто-то из мэрии, меня пригласили в редакцию, так родилась статья в газете «Речь» корреспондента Юлии Светличной. (21.07.1993г.).
Через несколько лет в Череповец из Раахе приехали финны – евангелисты. Я была на их молитвенном собрании в евангелистской церкви за вокзалом. Они говорили и пели по-фински. И свершилось чудо: я, не говорившая 30 лет по-фински стала, узнавать слова песни. Я заплакала. Проповедь тогда говорил пастор Эско Раутео, его жена Марта подошла ко мне. «Чего вы плачете?» «Я говорю и понимаю по-фински».
В 1993-94 гг. мы, группа русских финнов в Череповце, загорелись сохранить для потомков остатки финской культуры. Нас было человек 12, помню, среди нас был известный металлург, начальник доменного цеха, Арнольд Икконен. Мы хором пели на финском (хоровое пение повсеместно развито у финнов и прибалтов), водили хороводы (пелейки), чаевничали. Наш народ не танцует парами, они пляшут в хороводе. Мы долго спорили, как назвать творческий коллектив и придумали поэтическое название «Березы и звезды». Собирались у одной женщины на квартире на улице Парковой. Это длилось около года, потом группа распалась. Одной из причин стал уход из жизни хозяйки квартиры.
Тянет, зовет родная сторонка.
В 90-е мы с дочерью поехали на мою родину под Ленинградом. Деревни Пески уже нет. Место я узнала по древнему валуну – он расположен между Песками и Толмачами. Деревни нет, а камень на том же месте, только сильно врос в землю. На месте нашего двора большая пасека. Недружелюбный, (даже агрессивный) хозяин вышел в окружении злых собак, зайти в ограду не разрешил.
ЭПИЛОГ
Прекрасный человек и мать, Людмила Максимовна живет одна в «однушке» в Череповце на улице Чкалова. Любимая дочь Ольга трудится на «Северстали», она звонит ей каждый день, следит за лечением и бытом, при необходимости берет к себе.
Здоровье её подводит. От болезней, от трудных воспоминаний она находит спасение в общении с людьми, в общественной работе. Она – одна из создателей музей фронтовой славы «Память сердца» при Совете ветеранов ОАО «Северсталь», много выступает перед молодежью с воспоминаниями о блокаде, о своем трудном детстве. От волнения не может говорить спокойно, слезы застилают ей глаза. Последнее время её выступление включают в программу в записи. Все чаще врачи долго не могут отрегулировать повышенное давление.
В начале нашего знакомства мы с ней загорелись узнать больше о судьбе её несчастного отца. Такую попытку она делала ранее (2008), направив запрос по месту рождения в города Павловск. Писала она в местный ЗАГС, ответ пришел в ЗАГС Череповца. Бумаги ей не выдали, ссылаясь на инструкцию (у нее по изложенным выше причинам изменены имя, отчество и фамилия). К сожалению, чиновники отнеслись к её проблеме формально. Людмила Максимовна после отказа просто заплакала и ушла.
В 2014 году Друзья Людмилы Максимовны, после консультации подготовили проект письма в ФСБ Санкт-Петербург, но отправить его не получилось: этому воспротивились родственники. Они хотели уберечь больную мать от лишних волнений.
У Людмилы Максимовны много друзей, её фото часто публикуют в газетах, её регулярно приглашают на встречи с молодежью, на телевидение, она член секции блокадников города. Недавно её избрали в члены правления ассоциации жертв политических репрессий при совете ветеранов города Череповца.
Из-за отсутствия в городе лютеранской церкви она заходит в православный храм, молится за мертвых и за живых, вспоминает всех добрых людей, встретившихся на её пути… Недавно сказала: «Как хочется съездить в Волгоградскую область в деревню Караваинку, поклониться детям тех, кто спас нас от голода в 1942-м…» Свою нелегкую жизнь она прожила достойно. Пожелаем ей здоровья я мира.
Примечания и справки:
1. Конка – основной вид городского транспорта в 19-м и начале 20 века. Вагон по рельсам тянули две лошади, ими правил извозчик. В Петербурге конка появилась в 1854г. По улицам катили открытые вагоны, вагоны с закрытым верхом или двухэтажные (с империалом). (Википедия)
2. Руны – письменность древних германцев в виде надписей, вырубленных на камне, найдены на территории нынешних Дании, Норвегии, Исландии, Грендландии).
3. Ингерманландия – территория большей части современной Ленинградской области, вдоль южного берега Финского залива и Юго-западной Карелии. Название происходит от имени шведской принцессы Ингегерды, которой отец- шведский король подарил эти земли в начале 11века. По другой версии оно происходит от финского Inkerimaa – «земля» народа «инкери» («ижорцев»).
4. Зажигалки – зажигательные (термические) авиационные бомбы предназначались для выжигания деревянных строений и деревянных конструкций каменных сооружений. При сбрасывании зажигалок с крыши кроме лопат применяли щипцы, в случае если бомба застревала в крыше, её извлекали щипцами, прихватив за стабилизатор, внизу, на мостовой её забрасывали песком или заливали водой. Случались и мелкие травмы. Легкие ожоги лечили марганцовкой, содой, водой в исключительных случаях- спиртом. Устройство зажигательной бомбы обеспечивало её поэтапное разгорание за короткое время, в это время нужно было её обезвредить(потушить). Горение запальной смеси на первом этапе обеспечивало температуру около 800грададусов, температура воспламенение термита(алюминий плюс железная стружка) –составляет примерно 1300градусов, горящий термит обеспечивает температуру более 2000град. (БСЭ)
5. Подготовка зданий (чердаков) к борьбе с зажигалками легла на плечи управдомов, как правило женщин. Нужно было покрасить все деревянные детали чердаков суперфосфатом (подсказка ученых), чтобы они не сразу загорались, поставить бочки и натаскать воды., сколотить ящики и наполнить их песком, занести лопаты и клещи. В этой работе им помогали дворники и свободные от работы женщины.
6. Кобона – небольшая рыбацкая деревушка на восточном берегу Шлиссельбургского залива Ладожского озера, конечный пункт ледовой «дороги жизни». В кратчайшие сроки была протянута ж.д. ветка , которая связывала Кобону с ж.д. линией Мга-Тихвин. Выгрузка полуживых блокадников с детьми и погрузка ж.д. эшелонов происходили в условия жесточайших бомбежек.
7. Этнос – группа людей, объединенных признаками: язык, культура, территория, самосознание.
8. Субэтнос – часть этноса, занимающая компактную территорию, имеющая диалектальную или культурно-бытовую специфику.
9. Секретный приказ Министра МВД СССР от 21.05.1947г. № оо544 «О мероприятиях по удалению из города Ленинграда и Ленинградской области лиц финской и ингерманландской национальности» (запрещал прописку этой категории в пригородах Ленинграда)
10. Пярну - небольшой приморский городок в Эстонии (53000жителей в 1985г.) порт на берегу Рижского залива Балтийского моря, ж.д. станция, курорт, легкая промышленность, машиностроительный завод.
11. Тарту – старинный университетский город, в 50 км от пограничного с Россией Чудского озера, 111000жителей (1985), прежние названия Юрьев. Речной порт (р. Эмайыги), ж.д. станция, легкая промышленность, машиностроение, культурный центр европейского значения.
12. Село Караваинка Дубовского района Волгоградской области – бывшая казацкая станица, название получила от странного вида каменных образований на обрывах Волги, по форме напоминающих каравай. В н.вр. число жителей 50-70, сохранился водопровод.
13. Бзника (бзнюк)-черный и желтый паслен.
Источники:
1. Википедия.
2. Никита Малыгин. Неизвестная блокада. СПб, «Нева», М, «Олма-Пресс», 2002г...
3. 14. Г.К.Жуков. Воспоминания и впечатления. в 3-х тт. 1987
4. М.И.Пыляев. Старый Петербург. СПб, изд. «ПАРИТЕТ», 2007г.
5. Юлия Светличная. Родина у Люти Рикконен там, где она не родилась и не жила. Газета «Речь» от 21.07.1993,Чер
6. Решение Череповецкого городского суда Вологодской области от 06.11.1990г. Дело 2-1818.
7. Энциклопедический словарь под. ред. Филиппова, 1901.
8. Л.В.Гагарина – «Радуюсь каждому дню», Череповец, г. «Речь» (1978-79гг.)
9. Сизоненко Т.В. и др. История Череповца , Череповец, 2006
10. Г.В.Виноградов. История Череповецкого края. Белозерск, 1925.11.
11. Ю.И.Чайкина Словарь географических названий Вологодской области, Вологда, 1993.
12. Л.М. Петухова. Мама жарила котлеты из лошадиной кожи. Череповец, газета «Речь» от 28.01.2014г.
13. История России с древнейших времен до начала ХХI в. под ред. А.Н. Сахарова, М. 2005
14. В.О, Ключевской Русская история. М. Эксмо, 2005, с. 43
15. (Жизнь благоверного князя Александра Невского. Александро-Невская лавра. СПб, 2006г.
16. Г.Федотов. Святые древней Руси. гл.7 Святитель Стефан Пермский. Сатисъ. Держава. СПб, 2004г.
17. С.И.Кочкуркина. Корела и Русь. Ленинград, «Наука», 1986г.
18. Худож. фильм «Зимняя война», 1989, Финляндия.
19. Карл Густав Маннергеем. Воспоминания. Изд. «Попурри», Минск, 2012.
20. День за днем. Сериал Виктора Правдюка о второй мировой войне из 84 серий. Серия 6-я (о выселении финнов из прифронтовой полосы в 1940г.).
21. Т.Чистяков. На дороге жизни. см. кн. «Победители», АО «Северсталь», Череповец, 1995г., с.18-20
22. В.Шамбаров. Уроки маннергейта. Ж. «Свой» , нояб. 2014, с.22
23. Жизнь благоверного князя Александра Невского. Изд. Александро-Невской лавры, СПб, 2004г.
24. Петухова Л.М. И все же братья умерли. В юбилейном сборнике "Память сердца", Совет ветеранов ПАО "Северсталь", г. Череповец,2015, с. 138
В основу очерка положено интервью с Л.М. Петуховой 09.07.2014
Все фотографии опубликованы в группе Вконтакте (http://vk.com/club91083747)