Петруша молча смотрел в окно на мимо идущих прохожих, он ждал почтальона.
Едва завидев его, Пётр схватил в охапку куртку, лёгкую шапочку и вышел во двор. Письма опять не было.
- Не переживай так, ещё пишет твой германский дед,
- весело засмеялась почтальон, увидев, как Петр понуро опустил голову.
«И почему дед не отвечает?» - думал Пётр.
-Опять наш братец пошёл к деду Сабету,
- констатировала факт молчаливого ухода брата старшая сестра Ирма.
- С аташкой, конечно, бывает интересно пообщаться, но нового он ничего уже не расскажет.
- Пусть себе общаются, Сабет, дай Бог ему здоровья, дурному никого не научит. Скоро уедем, останутся лишь такие вот воспоминания,
- рассудительно проговорила мама. Да и Сабету веселее, его - то Ермек всё больше по заграницам разъезжает, я уже и не припомню, когда в последний раз навещал родителей.
Спорт стал его жизнью, заменил семью. Заскучает дед Сабет без общения с вами.
- Мама, а Петруша с аташкой по - казахски между собою говорят, ты знаешь об этом?
-Знаю и одобряю, он и по - немецки намного лучше всех нас шпрехает. Будем за ним следком ходить на собеседовании. И получится, как в той пословице: «Учёный водит, неучи следом ходят».
-Мама, ну что же нам делать? Мы не полиглоты, как твой любимый сынок, это ему языки легко даются,- вступила в разговор средняя дочь Люся.
- Да Петруша прилежным учеником всегда и во всём был, в отличие от вас, доченьки мои.
А Сабет, увидев своего молодого соседа, как обычно, расстелил на завалинке кусок старой толстой кошмы.
- Садись, Пётр, побеседуй со мною, давай рассказывай, как дела обстоят с языком предков?
-Учим. Правда, одно мучение получается, а не учение, да я с сестрами ещё что-то запоминаем. А наш главный немец – отец ни бум – бум, не хочет даже книги в руки брать.
-Да... дела шлехт. Бiлiм —кiтапта (знания - в книгах, перевёл Пётр).
-Совершенно верно, - проговорил Сабет.
-Ничего, Аллах всем помогает и отцу твоему поможет.
-Ата, а вы хорошо знали моего деда?.
- Знал достаточно хорошо. Сразу после войны ваш дед Генрих был в числе переселенцев из Карагандинского лагеря.
Вместе работали и на железной дороге и везде, куда посылали.
Я уважал и понимал Генриха. Многому у него научился. Часто вспоминаю его.
Вот и дома рядом построили. Не со многими так бывает, когда, казалось бы, к совсем чужому человеку, другой веры и национальности, душа сразу прикипает и не страшно с ним тебе и покойно, и все радости и горести пополам. Вроде ты лишь на какое-то время с ним расставался. Вот так было у меня с твоим дедом.
-Расскажите мне ещё о нём, пожалуйста, дома о дедушке почти не говорят.
Отец говорит, что и ехать вовсе не хочет к нему. Хотя иногда мне кажется, что он очень хочет его увидеть, но будто боится чего - то.
Одна Люська да Ирма радуются переезду в Германию.
- Ну а ты, Пётр?
-Я только тебе, аташка, скажу: я очень мечтаю и хочу, чтобы у меня был свой родной дедушка.
- Э, что это ты Пётр? Дед у тебя есть, и ты скоро его обнимешь вот этими руками, Сабет взял Петра за руки и сжал их в своих ладонях.
- А как бы я хотел видеть этот момент вашей встречи! Вот сейчас свободно можно выехать в другую страну. А твоего деда в семидесятые годы врагом объявили, предателем. Люди судили, кричали, оскорбляли, некоторые даже плевали в него.. Сабет, тяжело вздохнув замолчал, глядя в землю.
- Я правду тебе расскажу, ты уже взрослый, поймёшь всё правильно. То время для людей было новым испытанием.
Многие в те дни позабыли, как твой дед своими знаниями, трудом да умением очень многим помогал, наставлял на путь правильный.
Пятидесятые - шестидесятые годы тяжёлыми были, голод, холод, людей разных понаехало на целину. Мы, местные, порою вечерами боялись из домов выйти, закрывались на все засовы, пока обвыклись да пригляделись. Пока разобрались, кто и что каждый из себя представляет. Твой дед был классным образованным специалистом, технику любил, как за младенцами, ухаживал за вверенными ему машинами, всё отладит, отрегулирует.
Куда бы его ни послали, кругом порядок и чистота, и знания мог умело передать тому, кто хотел научиться. А это не каждому дано.
Самого неспособного своим примером заставит полюбить доверенное дело.
Я возле него так и топал рядышком.
Тогда, уезжая в Германию, он оставил мне свою машину «Победу». До сих пор вон бегает. Легко отдал, без колебаний. Сказал:«Это тебе, Сабет, в память о наших добрых, преданных отношениях, молись обо мне и помогай моей семье, пока я там устроюсь, потом заберу их»
Тебе Пётр признаюсь, ох, и тяжело мне было с ним расставаться. Но если там, за границей, богатые родственники объявились и признали в нём своего наследника, кем надо быть, чтобы отказаться от такого подарка судьбы.
Я его не судил и на собрания те не ходил.
Да он, может быть, и не уехал бы, если б народ так не озлобился против него. После очередного собрания и организованного митинга на площади, где Генриха клеймили позором, как предателя, продавшего Родину за заграничное наследство...
- Дед Сабет опять задумчиво замолчал…
-Вот тогда я впервые видел, как большой и сильный Генрих плакал!.
Ты, Пётр, уже не маленький, запомни всё, что я говорю. В тот вечер твой дед мне сказал: «Надоело мне быть без вины виноватым. И какой я им фашист? Родился на Волге, в войну выслали подростком в Казахстан. Сколько себя помню, всё время работаю и работаю, а если что имею лучше или больше, чем остальные., за то хвала Всевышнему, вот этим рукам, разуму и здоровью, которыми Бог меня наградил».
Сабет достал из кармана темно - зелёный шёлковый мешочек с табаком, молча начал делать самокрутку. Пётр молчаливо наблюдал за его действиями, он знал, что курил Сабет крайне редко, лишь когда не мог справиться с волнением.
Сделав пару затяжек, Сабет медленно произнёс на казахском языке: «Адамды заман белейды» - Ата, я переведу?
- Жаксы.(Хорошо)
- Это звучит на русском языке так: - поступками человека управляет время. «Озге елде ул болганша, оз елiнде кул бол.»
Петр задумался на мгновенье и продолжил: «Чем быть сыном чужого народа, лучше быть слугой своего народа».
-Жаксы! Жаксы. айналайын Пётр.
Сабет курил свой самосадный табак и продолжил рассказ:
-Я поддерживал Генриха в то нелёгкое для него время, как только мог. С семьёй твоему деду не разрешили выехать в Германию.
Родные из-за границы обещали помочь-посодействовать. А у нас в Союзе такую бюрократическую возню устроили.
Бабушка твоя и так слабая была здоровьем. А без Генриха как-то сразу зачахла и через год неожиданно померла.
Заграничные родственники тоже не смогли пробить в то время те запреты, что понастроили идеологи с двух сторон. Вот твой отец и не может простить твоему деду тогдашнего отъезда.
Упрям, ох, упрям, прямо как.....
Помощь от отца принимает, а вот простить ему всё ещё тяжело. А ведь у моего друга Генриха уже трое взрослых внуков.
-Дедушка Сабет, а вы с моим отцом поговорите, пожалуйста.
-Да я с ним много лет беседу веду, прошу ехать к отцу, пока тот ещё жив. Сейчас выехать проще стало, лишь знание языка требуют. Ты, Пётр, уж постарайся, поддержи сам своего отца. Ты на деда похож, и чуб такой же густой, рыжий. Сильным будешь, как твой дед. Какая радость прибудет Генриху Рудольфовичу, как приедете!
Пётр, ты вот что мне пообещай:О вашей встрече со своим дедом всё мне подробно опиши. Обещаешь?
- Конечно, да я вам и кассету вышлю. Жаксы, ата. Я твёрдо обещаю, ата. Как ты думаешь, почему мой дед не отвечает на моё письмо?.
Сабет, вздохнув, сказал:
-Ты, Пётр, не сердись на него, он просто ждёт встречи. В письме того не напишешь, что скажешь при встрече. Я ему как своему другу желаю от всего сердца воссоединиться с единственным сыном и ещё пожить на этой земле, порадоваться внукам.
Расскажешь там ему, как мы этим летом на Садубек ездили с ночёвкой на рыбалку, как спали в скирде душистого сена, и доверили сварить уху моей ажеке, а она сварила нам бесбармак, решив, что так лучше да сытнее на ночь будет. А всю рыбу, что мы с тобою наловили, засолила в ведре, пока мы корень солодки рыли для её будущих солёных помидоров.
А дед у тебя, Пётр, замечательный. Я попрошу тебя передать моему другу Генриху,
-Сабет приложил руку Петра к своему сердцу,
- что его место вот здесь, так никто и не занял.
На всю жизнь запомни, Пётр: -настоящие друзья даются Богом однажды.
Надо уметь беречь их, ценить, помнить о них и любить, пока ты жив.
Ты, Пётр, учи хорошенько язык, и за себя, и за отца на собеседовании отвечать будешь. Разговор пословицами, поговорками пересыпай, как я тебя учил. Завтра буду за вас молиться, как вы будете на собеседовании. Я сегодня сон видел.... Уедете вы скоро.
-Дедушка Сабет, давай на память ещё сфоткаемся на нашей «кошматой» завалинке.
Сабет обнял за плечи Петра, а Пётр, подняв руку с фотоаппаратом, щёлкнул кнопочкой.
Через неделю сын Генриха и его семья уезжали в Германию.
-Слава Аллаху! Наконец-то успокоится душа у моего друга Генриха.
Ранним утром, провожая соседей в далёкий путь., Сабет обнял Петра и его отца, прочёл молитву на непонятном арабском языке, голос выдавал его волнение, но Сабет справился с ним. Ещё раз напомнил Петру о том, что теперь он будет ждать письма. Все соседи вышли провожать отъезжающих. Сабет задумчиво смотрел на удаляющее такси, опершись на деревянный посох..
Через месяц, утром Сабета разбудил стук в окно, в открытых дверях стояла улыбчивая почтальонша Динара с бандеролью в руках.
-Ата, Салямат сезбе! Распишитесь вот тут за денежный перевод, а здесь за получение бандероли из Германии.
-Ах, балапанчик мой, Петруша! Не забыл данного старику обещания. Слава Аллаху! .
Сабет дрожащими от волнения руками разрезал твёрдую обёртку бандероли, выложил на стол две кассеты к магнитофону, письмо, фотографии. Сабет поднёс фотографии поближе к окну. На одном фото Сабет с Петром, с серьёзным видом сидящие на завалинке у его дома.
На другом - Сабет увидел своего дорогого друга Генриха. Он сидел в большом кожаном кресле, совсем седой, с радостно сияющим лицом, в обнимку с внуком. Пётр крепко обнимал своего деда за шею, по обе стороны кресла стояли совсем взрослые, в новых нарядах, с красиво уложенными русыми косами,Люся и Ирма.
Ажека!- ты только посмотри, как же внук Пётр похож на своего деда Генриха! Будто две капли воды.
На обратной стороне фотографии Сабет прочёл:
«Делюсь своей радостью с тобою, мой друг Сабет.
Пусть Всевышний хранит всех вас на многие - многие годы».
Год, месяц и твёрдая, размашистая, хорошо знакомая Сабету подпись Генриха..
Сабет любовно поместил обе фотографии на самом видном месте.