Он умирал, дожив до старости, в полном одиночестве. Глаза его постоянно слезились и оттого покрывались слоем гноя. Это состояние было для него необычно и потому он, превозмогая слабость, постоянно протирал их лапами. Но даже такие простые движения приносили ему ещё большую слабость, и после этого он надолго замирал без движения. Есть не хотелось, хотя рядом лежали остатки пойманного им позавчера потерявшего бдительность зайца, на погоню за которым он истратил почти все свои силы. В его прохладном логове, где он прожил много лет, было темно и пусто. Дети давно покинули логово, став взрослыми, и многие погибли в жестокой борьбе за выживание. Месяц назад ушла в дебри умирать их мать и его верная спутница жизни и больше в логово не вернулась. Заложенный природой инстинкт повелевает им уходить из семьи и покидать этот жестокий и прекрасный мир в одиночестве. Если бы он почувствовал приближение конца раньше, чем она, это сделал бы он. Но судьба распорядилась иначе. Тогда по запаху следов он нашёл её на третий день. Хотя этого делать и не следовало. Но боль одиночества пересилила тысячелетние инстинкты. Она лежала, откинув голову, с открытыми белесыми глазами, вокруг которых уже ползали неизменные спутники смерти – такие же белесые черви. Перед ней лесной покров весь был взъерошен. Видимо, в последние минуты агонии прощания с жизнью она уже в полубессознательном состоянии, непроизвольно выпустив когти, от которых некогда погибла не одна сотня живых существ, взрывала землю перед собой, словно цепляясь ими за этот меркнущий в её сознании мир.
Подняв голову и с минуту грустно и жутко повыв, словно отдавая усопшей последнюю дань, он, пригнув голову и внюхиваясь в следы, по которым пришёл, нетвёрдой старческой походкой направился назад к логову. И вот уже месяц он живёт в нём один. Хорошо, что не наступили ещё осенние холода, иначе он бы уже умер от переохлаждения и истощения. Дважды, обнаружив нору, его пытались выселить из неё более молодые собратья, но услышав из темноты лаза зловещий рык старого опытного обладателя дома, ретировались, понимая, что без яростного боя, в который овдовевший хозяин вложит все последние силы, не обойтись. Но он и не боялся своих собратьев, лёжа в норе. Понимал: они уйдут, видя, что логово занято. Много большую опасность представляют существа двуногие. Если они найдут его логово, одним угрожающим рычанием ему не отделаться. И убежать от них он уже не сможет, ибо единственный путь – выход из норы будет ими блокирован. Остаётся принять только последний в жизни бой.
Он знал: двуногие – самые опасные хищники. Только они и ещё муравьи способны объединяться в громадные миллионные особи, чтобы воевать за сферы влияния. От больших двуногих существ он настрадался нимало. А за что? За то только, что его семья, и он хотели есть. Ради иного они никогда никого не убивали. Не то, что делали двуногие существа, называющие себя людьми. Они многие убийства делали просто ради забавы, используя своё техническое и интеллектуальное превосходство. Не раз, скрываясь в зарослях, ему приходилось наблюдать, как они убивали в лесу забавы ради, а не пропитания, всяких зверей, используя своё страшно гремящее и плюющееся огнём оружие. Именно так на его глазах погибли сын и дочь. И, хотя его собратьев эти двуногие не употребляли в пищу, но убивали их нисколько не меньше. Одни ради тщеславия, другие ради их шкуры, за которую двуногие получали изобретённые ими деньги. Прожив долгую жизнь, он так и не понял, зачем им нужна эта бумага, под названием деньги, ради которой ими совершаются больше всего убийств и прочих преступлений в их гипертрофированном мире.
Но однажды почувствовал, что и от маленьких ползающих созданий исходит не меньшая угроза. Как-то, оторвавшись от преследования двуногих и их помощников четвероногих, которых они ненавидели даже больше, чем двуногих и при случае жестоко их рвали, он, обессиленный, упал на большую кучу, оказавшуюся жилищем этих тварей, и заснул. Проснулся от страшной жгучей боли во всём теле. Оглядев себя, обнаружил тысячи этих воинственных созданий, проникших сквозь густую шерсть и впившихся в его тело. Инстинкт самосохранения повёл его к реке. Погрузившись в воду и просидев так около получаса, он смог от них избавиться. Иначе его бы ждала долгая и мучительная смерть. С ними невозможно справиться ни клыками, ни когтями. С того времени он наказал своим детям и сам обходил их жилища стороной.
Но была и ещё одна угроза их устоявшемуся существованию, от которой они ежегодно, как и другие звери, отступали вглубь тайги. Это непонятные вышки двуногих. Они, производя массу шума, день и ночь качали густую, маслянистую и дурно пахнущую жидкость из недр земли. Зачем им это было нужно, никто из обитателей тайги не понимал. Она, случалось, заливала окрестности, выбрасывая в небо фонтаны с великим гулом и горе было всякому, кто в неё попадал. Птицы потом не могли взлетать и погибали. В водоёмах гибла рыба. Погибали и мелкие зверушки, на которых они охотились. Кто, напившись воды, а кто-то искупавшись. Даже цари здешней тайги, от одного вида которых все трепетали, обходили такие зловонные места стороной. А бывало и так, что эти фонтаны загорались, производя страшный гул, как будто рушилось небо, и от них загоралась тайга. Он помнит, как ещё в молодости по неопытности попал однажды в такое месиво, вымочив в нём все лапы и половину хвоста. Вся шерсть с этих конечностей вскоре безболезненно сползла. Вместе с кожей. Но потом, образовавшиеся язвы долго не заживали и мучительно болели. И их приходилось постоянно зализывать. И ещё ужасный страх нагоняли громадные шумные птицы, ежедневно прилетающие к этим их вышкам. Их рёв был непереносим для ушей, воспринимающих на единицы большую частоту звуковых колебаний, обитателей тайги. Некоторые, когда такие монстры пролетали близко к ним, теряли сознание.
Его семье повезло. Он соорудил своё логово в таком месте, куда даже всемогущие двуногие не могли долгое время пройти. А от рёва пролетающих ревущих птиц они со временем научились заблаговременно прятаться в какие-нибудь укрытия, которые смягчали звук и щадили их уши. От непереносимого звука этих птиц прятались все. Даже цари местной тайги трусливо поджимали уши и в панике убегали, кто куда, оставляя за собой долго пахнущий след. И хотя эти чудовищные птицы кроме звука им ничем не вредили, случалось и так, что даже из них на обитателей тайги стреляли эти двуногие из своих огнестрельных трубок. Но и такие их полёты со временем они научились различать. Если такая птица летела низко и на малой скорости – это верный признак, что двуногие кого-то выслеживают. А стреляли они во всё, что двигалось внизу. И тогда стоило замереть, слиться с местностью и не двигаться. Чему он с подругой всегда учил своих детей. Это был единственный шанс уцелеть. Больше всего он удавался мелким и средним обитателям тайги. А вот у крупных обитателей шанса остаться в живых, практически не было. Они не умели замирать и пытались спастись бегством. Завидев такового, птица кружила, зависая, над ним, пока двуногие существа не доводили дело до конца.
К вечеру, отдохнув, он доел оставшееся от неосмотрительного зайца, и сгущающаяся ночь инстинктивно позвала его на охоту. Осторожно выбравшись из норы, он слезящимися глазами, уже плохо видящими в темноте, оглядел окрестности. Стояла тишина. Втянув ноздрями холодеющий воздух, принюхался. Множество знакомых запахов, но ни единого, говорящего о том, что хоть какой-то принадлежал бы тому, кем стоило заняться, чтобы приготовить себе завтрак. Зверей в этом районе осталось очень мало. Все старались покинуть это беспокойное место. Ушёл бы и он, будь он с подругой и не будь таким старым. Но одному уже никуда не уйти. Здесь его территория и все об этом знают. А приди он на чужую, его, одинокого и немощного, просто загрызут сородичи. К старости среди них уважения нет. Как не было и у него. Среди них выживали всегда только сильнейшие.
Ещё раз, втянув ноздрями быстро остывающий воздух, определил направление, куда ходил на охоту три дня назад. Даже его старческий нюх без труда определил запах своего следа. Надежда что-то поймать была не велика. Разве только снова подвернётся какой-то глупый заяц. Хотя сейчас он был бы рад и мыши, которых в молодости игнорировал, мысленно насмехаясь над лисицами, которые больше всех поддерживали постоянный баланс этой особи.
Он не знал и не понимал, что район его обитания находился в тылу антициклона, где северный ветер с ледяного океана приносит в это время холодный, густой и плотный воздух без обилия запахов. Он явственно различал только этот запах – запах приближающейся зимы. И всё же, пройдя около километра по своему прошлому следу, который терял и находил несколько раз, он почувствовал и другой запах. Вернее, запахи. Их было два. Один принадлежал его собрату, второй был не ярко выражен. Осторожно и бесшумно двинувшись навстречу этим запахам, вскоре увидел не одного, а двух молодых собратьев. То ли они сильно увлеклись трапезой, то ли по молодости лет, но они не определили крадущегося к ним старого обитателя и хозяина этих мест. С минуту он молча наблюдал за собратьями, вышедшими, вероятно, из одной семьи. Кажется, им очень повезло. Они трудились над тушкой небольшой кабарги. Ему, одинокому и старому, такой добычи уже не поймать. Не та реакция и скорость. И это на его территории, куда раньше никто и приблизиться бы не посмел. Запах свежего мяса пробудил в нём голод и бойцовские чувства. Но он уловил и ещё один запах. Это был запах хитрого и коварного зверя. Где-то рядом притаилась терпеливо ждущая своего часа росомаха. Это было уже слишком. И всё это на его территории!
Непроизвольное грозное и возмущённое рычание выдало его. И если раньше этого было достаточно, чтобы непрошеные гости, поджав хвост, убегали, если не были царями зверей (да и те, случалось, избегали открытой схватки), то сейчас на этих молодых его рычание мало подействовало. Они на несколько мгновений прервали трапезу и посмотрели в сторону, откуда раздалось рычание. Это кто там ещё хрипит? Уйди-ка лучше подобру, собрат! Но он снова зарычал и приблизился к ним на несколько метров, всем своим видом показывая, что это его территория. Братья бросили еду, подняли головы и, оскалив зубы, ответно зарычали. Это означало, что без боя они не сдадутся. Ну что ж…
Первым прыгнул на него один из братьев. Вероятно, это был его первый бой, и сказалось отсутствие опыта. Он промахнулся, получив в полёте приличный шрам от клыков ветерана. Быстро развернувшись и зарычав, прыгнул повторно. На этот раз клыки старого зверя, нацеленные в горло, пропахали шрам противнику по нижней части живота, задев жизненно важные органы. Нападающий взвыл, но из боя не вышел. Обливаясь кровью, готовился к третьему прыжку. И тогда, оставив кабаргу, на помощь пришёл молодой брат. Он заходил сбоку, угрожающе оскалив рот и негромко рыча. Прыгнули они одновременно. И если первый, снова промахнувшись, вцепился ветерану в лапу, то второй в удачном прыжке вцепился ему в холку. Через мгновение на земле завертелся клубок из шерсти, крови и рычания, переходящего в визг. А росомахе это и требовалось. Её час настал даже быстрее, чем она думала. Быстро выбежав из своего укрытия, она схватила недоеденную тушку и мгновенно исчезла в зарослях.
А неравный бой двух сильных, но неопытных с одним опытным, но старым и обессиленным продолжался. Казалось, участь ветерана предрешена. Тут пощады не жди. Но через минуту первый из братьев как-то жалостно завизжал, подвывая, а затем захрипел и, упав на бок, задёргался в смертельных конвульсиях. Клык распахал ему половину горла. Кровь хлестала струёй. На второго брата это произвело неизгладимое впечатление. Скорее всего, он впервые близко видел такую скорую и жуткую смерть. Отпрыгнув от слабеющего ветерана он, вдруг, завизжав, словно собака, в нотах визга которой явственно слышался ужас, поджав хвост, быстро исчез в зарослях. Слышался только его удаляющийся визг боли и ужаса. Всё происшествие заняло не больше трёх-четырёх минут. Хитрая росомаха никогда не ввязывалась в прямые столкновения с потенциальными противниками, но всегда выигрывала.
До своего логова он шёл долго, иногда тихо поскуливая. Сильно болела при движении прокушенная насквозь лапа, из разодранной сверху шеи обильно сочилась кровь. Последним усилием он заставил себя заползти в нору. Там было тихо, одиноко и холодно. Когда-то тут умещалась вся его семья. Зализав рану на лапе, он свернулся калачиком, и вскоре в состоянии покоя боль стала стихать. Учащённое дыхание пришло в норму, и он заснул.
Утром пара молодых волков, ищущих убежище для зимнего приюта, подойдя к берлоге, не услышала предупредительного рычания. А уже через день труп ещё не успевшего остыть хозяина был съеден. В берлоге обосновалась новая семья. Жизнь в тайге продолжалась. По своим таёжным законам.
2015 г.