Я позавидовала Михал Николаевичу. С первой же минуты, как оказалась в аудитории. Я, естественно, опоздала. Как всегда в эти дни. Путь моего перемещения в пространстве можно объяснить коротко: «только он не успевал делать одно, как тут же не успевал делать другое». Я, конечно, совсем никакой не «он». А мне так часто кажется, что мужчиной, и в частности мужчиной преподавателем быть гораздо проще, чем мной. Вот он стоит перед аудиторией: седовласый лектор ростом под два метра и спокойно без провокации заявляет: «Я училка химии и биологии». И все просто молчат. Молчат даже те, кто не понимает самоиронии. А попробую я сказать что-нибудь подобное? Мне сразу поверят. Хотя… меня и мои полтора метра роста и из-за кафедры-то не видно.
- Итак, - раздается звучный голос в аудитории. – Предположим, что ваш студент прирожденный продавец помидоров. От природы. От Бога. Как вы будете его учить?
- А зачем его учить? – раздается категоричный голос из первого ряда. – Пусть на рынок идет! Нечего место занимать.
- Положим, что в итоге он и пойдет после ваших занятий на рынок. Но что вы будите ему говорить, пока он смотрит на вас? Чему вы учите стоя у доски? Здесь, конечно доски нет, - уточняет Михал Николаевич. – Особенно сказанное касается студентов первого курса. Тех, кто еще не понял, что им дорога в продавцы помидоров. Кто учит первокурсников? Поднимите руку!
«Много рук! - целый частокол поднялся между мною, на последней парте, и профессором за кафедрой. – Символично».
- Чему вы учите студентов первого курса? – раздается в аудитории очередной вопрос.
И как-то сразу не осталось между мой и авторитетным лектором никого, кто готов высказать свое мнение.
- Да! Слушаю!
«О, это ко мне». Я собственно предчувствовала, что этот вопрос будет задан. Но все равно говорю сбивчиво и неровно: совсем не так, как аспиранты с первых парт.
- Первокурсники не умеют учиться. В университете. И вообще не умеют. Я учу их учиться. Это даже важнее дисциплины…
- Слышали? - перебивает меня лектор. – Приходите ВКР накидаем: «Затруднение первокурсников при изучении… что вы там преподает…». Итак, далее…
- Если единственное, на что способен ваш студент – это продавать помидоры – ваша задача как учителя…
- Мы преподаватели, - доносится с первой парты…
- Ваша задача как преподавателя, - сделать так, что бы он виртуозно продавал помидоры и был при этом счастлив… никогда не забывайте: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.»
***
С огромным воодушевлением несусь на первую консультацию по ВКР. Наконец-то не будет между мной и преподавателем других аспирантов: надоедают они мне жутко своими незрелыми суждениями. Вроде и возраста мы одного и опыт социальный похож, а поговорить не с кем почти.
- Добрый день! – здороваюсь я с секретарем.
- Да, у себя, он. – немного задумчиво отвечает девушка. Красивое задумчивое лицо кажется грустным.
- Здесь я. Входите, - раздается из двери кабинета.
Проскальзываю в дверь. Здороваюсь. Объясняю цель «визита» на консультацию. Протягиваю лист с тезисами к ВКР.
Внимательно, подперев голову рукой, прослеживает профессор мои мысли, бегущие по белому листу в его вытянутой левой руке. Я невольно смеюсь над собой, когда замечаю, что свою копию тоже держу в вытянутой руке (а ведь зрение у меня нормальное), и голову тоже подпираю рукой, чуть склонившись вперед (хотя не имею такой привычки). Вот она – эмпатия в действии. Забавно.
- Да, я вас узнал, – говорит профессор, пробежав листок с мыслями до конца. – Развивайте. Эксперимент сделаете: у вас же с ними отношения хорошие?
- Разные.
- Это еще лучше. Сформулируем открытый вопрос: «У меня следующие затруднения при изучении… Что вы там преподаете? Язык отлично! Это еще и механизмы мышления.
- Может лучше «Затруднения при изучении английского языка у меня следующие?» Чтобы начинали думать с затруднений, а потом на себя переходили? Ну и «следующие» – множественно число, что бы писали побольше.
- Да, - задумался руководитель ВКР. – Они напишут. Вы классифицируете. Посмотрите как гипотеза работает. В вашем случае выйдете на личностные затруднения.
Профессор замолкает.
«Что все? Выметаться? Не похоже, что он сказал все, что хотел…» - думаю я.
- Что они там думают? – спрашивает уже себя Михал Николаевич и тут же добавляет. – Вот сейчас: зовут к телефону. Подхожу. Плачет. Говорит: «Что вы сказали моему мужу, что он от меня ушел?»
- Вот что я ему сказал?
- На лекции? - уточняю я. – На нашей программе?
- Ну да. Говорю ей: «Ребенок, не плачь, собирайся. Едь сюда. Приехала. Двадцать лет. Она работает. Где-то в ателье – закройщицей… он учится».
Картина медленно выступает перед глазами. «А что здорово! Свинтить от жены и свалить все на профессора, который душу разбередил».
- По двадцать лет и ей и ему. Квартиру снимают. Он сказал, что ему тут на лекциях на мир глаза открыли, ну и собрался от неё.
- Причем здесь Вы, Михал Николаевич? Я ваших лекциях ничего такого не услышала. Кому надо повод, тот и после мультика «Ну погоди» лыжи навострит. Вы ничего такого не говорили. А детей у них нет?
- Нет.
- Ну и слава Богу, что ушел! Еще спасибо сказать надо: двадцать лет всего. Он трус просто. Нашел на кого свалить!
- Да я ведь и не знаю его, – не берется лектор осуждать другого мужчину. Пусть молодого. Пусть немного глупого, но судить не стал. - Сказал ей: «Поблагодари за все этого человека и иди на другую сторону дороги. Но она же плачет».
- Но Вы же не виноваты.
- Ну дал я ей флешку со всеми лекциями. Пошла читать. Но он же все равно уйдет, – задумчиво говорит профессор.
Мне очень хочется что-то сказать преподавателю, которому я когда-то позавидовала. Сказать что-то умное и доброе от чего ему станет легче. Но умные мысли не приходят. А добрые – тем более. Я и не задумывалась о том, какая ответственность сопровождает силу личности и авторитета.
- Вы же не могли этого предусмотреть. Да и не должны были. Все люди разные.
Я вижу, чувствую, что Михал Николаевич мне не верит… нервничаю и пускаюсь в пустую болтовню. Он же меня и не гонит:
- Знаете, моему «мужу» тоже двадцать. Про лекции профессора Незорова он мне, конечно, не рассказывал – рассказываю ему я. Но я не могу себе представить, что он услышит слова, которые заставят его уйти от меня, или послужат оправданием такого поступка. Таких слов нет: потому, что у него нет необходимости и потребности уходить.
Профессор, как мне кажется, слушает с интересом: я же говорю о себе – получается очень эмоционально.
- И что он Вам говорит? Ну… из того, чем можно делиться?
- Он говорит, что хочет посмотреть, как я буду выглядеть, когда буду бабушкой. Меня эта мысль шокирует. А ему интересно.
- О как! – увлеченно сообщает Михал Николаевич. И пускается в рассуждения:
- Интересно! Это вы у него где-то на уровне импринтинга запечалились. Такое редко бывает. Знаете, вы подарите себя этому человеку. Ну так, по-женски. Так делают. Вы будете очень счастливы.
- Ну да… – я уверенно, заинтересованно киваю головой.
О себе и собственном опыте говорить приятнее, чем слушать о чужом. Отрицательном. Особенно если думаешь, что твоя болтовня отвлекает кого-то от чужих грустных мыслей и глупых обоснований решений.
В первую встречу на профессора, стоящего перед аудиторией я смотрела как на Бога. Выскальзывая из кабинета после первой личной беседы, я запомнила застывший задумчивый силуэт на фоне вечернего неба в светлой раме окна. Много лет вспоминаю эти два эпизода и силюсь понять, где я увидела лицо профессии, а где только свое отражение.