- Кого ещё принесла нелёгкая... - процедила Яна, утирая лоб рукавом.
Она вообще-то догадывалась, кого именно. Довелось пару раз лицезреть эту даму во время её прогулок. Пожалуй, в Бейши она единственная ходила в модных придворных платьях из тонкого цветного шёлка с изящной вышивкой. Неужто одна пожаловала?.. А, нет. Вон за ней две служанки вышагивают. Значит, небеса не упадут на землю: госпожа Цзян Фэй Сюй соблюла свой статус, насколько это было возможно. Придётся соблюдать свой: правила сословного поведения тут жёсткие, нарушать их, если не хочешь нарваться на крупные неприятности, нельзя.
А кстати, с чего это она так выбелила лицо? Вообще-то знатные китаянки немного злоупотребляли белилами, но тут за километр был виден такой слой штукатурки, что обзавидовались бы иные поп-звёзды из той жизни. Неужто муж отлупил? Учитывая то, какие о ней в последние дни ходили слухи, ничего бы вэтом удивительного не было. "Дурной глаз" очень быстро оброс невероятными подробностями, а затем плавно трансформировался в "ворожбу". Мол, дамочка сохраняет молодость и привлекательность, воруя счастье у молодых девушек. Не пощадила, мол, и собственной дочери. Некоторые и покруче загибали - дескать, сотничиха по ночам у мужа кровь по капле цедит и творит чёрное колдовство, оттого он такой беспросветно несчастный. Это рассказывали, естественно, по большому секрету и исключительно шёпотом, но в курсе были практически все. Теперь вслед жене сотника частенько неслось приглушённое: "Ведьма! Злая колдунья!" Что ж, если такие слухи достигли ушей сотника, то он вполне мог и сорвать зло на супруге.
- Ма, она к нам идёт, что ли? - удивился Ваня.
- Боюсь, что да, - буркнула Яна. - Придётся кланяться.
- А если это... как в книжке? Низводить и курощать?
- Это можно, но - исключительно вежливо, сына. Кланяясь и улыбаясь.
Её душа долго не могла этого принять, пока Яна не поняла, что между лицом и маской всё же есть существенная разница. Это было тяжело - надевать маску покорной простолюдинки, засовывая свою западную гордость за пазуху, и кланяться. Но она справилась. Здесь по-другому нельзя. Да и под словом "гордость" в Поднебесной понимали совсем не то же самое, что в Европе. Если западные мифы воспевали героев-бунтарей вроде Прометея, то здесь Прометей был бы назван преступником, нарушившим гармонию мира своим презрением к повелению богов. А гордость в нашем понимании была привилегией самой высшей знати.
Дамочка приближалась без особой спешки, но улица короткая. И вот она остановилась у калитки кузнечного подворья, брезгливо разглядывая женщину в одежде кузнеца, почтительно склонившуюся перед ней. Мальчика она как будто вовсе не заметила.
- Я думала, ты красива, - презрительно хмыкнула она. - Но в тебе нет ничего от истинной красоты. Длинная, мосластая, бледная, как ночной демон... Самая обычная блохастая дворняжка, случайно прибившаяся к людям... Ты хотя бы говорить умеешь?
- Умею, госпожа, - самым наивежливейшим тоном проговорила Яна.
- Надо же - собачка и вправду умеет говорить.
- Моя госпожа увидела здесь собаку? - удивление Яны было настолько искренним, а тон таким глубоко почтительным, что вполне можно было купиться. - Но собаки не заходят к нам во двор, боятся огня и грохота. Вот около забора бегают и лают, это верно.
Наивность чужестранки в первые мгновения сбила незваную гостью с толку: о каких собаках она заговорила? Она что, настолько непроходимая дура? Или так плохо знает язык? Но постепенно до госпожи Цзян Фэй дошло, что на самом деле имелось в виду, и... она едва не задохнулась от ярости.
- Ты... ты... тварь... животное! - пискнула она. А затем, взяв себя в руки, как подобало знатной даме, вскинула подбородок. - Я буду говорить с мужем, чтобы тебя выставили отсюда.
"Ну, да. А сотник вот так взял и послушался, - с весёлой злостью подумала Яна. - Скорее, он возьмёт и сделает ровно наоборот".
- Как будет угодно моей госпоже, - её голос прямо-таки сочился елеем.
- Пошли, - сотничиха скомандовала своей свите из двух смазливых служаночек. - Как вернёмся, туфли придётся сжечь. Здесь слишком много грязи.
Они не успели ещё достигнуть конца улицы, а из кузницы уже показались Юншань и мастер Ляо.
- Вот ведь сука, - буркнул последний. - Моя Чунпин из-за неё слегла, так она сюда притащилась порчу наводить. Ведьма проклятая.
- Ты слышал, как она назвала мою жену? - неожиданно спокойно произнёс мастер Ли.
- Слышал. Все слышали, мастер.
- Сможешь свидетельствовать, что имело место оскорбление, и моя жалоба составлена верно?
- Правильно, мастер. Напишите жалобу, - из кузницы показались другие мастера. - Хватит уже, никому от неё житья нет, от ведьмы этой. Все всё подтвердим.
- А эта тётенька дура, - встрял Ваня. - Я бы так не подставлялся.
- Это потому что у тебя голова на плечах, малой, а не тыква, - проворчал дед Шу. - Сколько лет на свете живу, всё время убеждаюсь, что всё имеет предел, и лишь глупость человеческая безмерна. Особенно бабья.
- Дедушка Шу, моя мама не дура, - обиделся мелкий.
- Так твоя мать не баба, а женщина, - неожиданно рассмеялся старик-кузнец. - Разницу тоже надо понимать.
Яна криво усмехнулась: хитрый дед выкрутился. Как бы ни относились ханьцы к женщинам вообще, к ней в частности отношение установилось пусть и благожелательное, но настороженное. Ибо все помнили бой с киданями.
- Чжан, - проговорил мастер Ли. - Ты говорил, твоя старуха умеет красиво писать.
- В юности училась каллиграфии, - похвастался старик Чжан.
- Пошли младшего, пусть приведёт мать и прихватит письменные принадлежности. Не будем откладывать это дело. А пока - за работу, мастера.
Жену сотник Цзян с утра ещё не видел, у него были дела в строящейся крепости и в деревне, куда привезли новую партию поселенцев. С этими будет куда как больше головной боли, чем с предыдущими: там хоть были мастеровые и крестьяне, а здесь голытьба-"цзяминь". Сезонные работники, нанимавшиеся на стройки за сущие гроши. Вольноотпущенники, промышлявшие тем же. Низовой криминальный элемент, вынужденный сменить место жительства и удачно притворявшийся сезонными рабочими. Словом, сейчас как нельзя кстати пришёлся бы чиновник, хорошо разбирающийся в перипетиях городского дна больших городов. Или десяток стражников из столицы. Но, поскольку в ближайшее время в Бейши не предвиделось ни того, ни другого, придётся занимать солдат-"цзяньэр" патрульной службой. Они и так патрулировали поселение, но больше для проформы. Сейчас придётся объяснить десятникам, что за новоприбывшими нужен глаз да глаз, а то ещё начнут воровать или, того хуже, резать.
При виде слишком серьёзного, даже, можно сказать, хмурого мастера Ли у сотника возникла тень весьма нехорошего предчувствия.
- Что-то случилось, почтенный мастер? - спросил он в ответ на поклон оружейника.
- Пока в Бейши нет постоянного чиновника по разбору гражданских споров, господин, хочу принести вам, как наивысшему по рангу, жалобу на недостойное поведение и оскорбление, - красиво, как по писаному, проговорил мастер, почтительно передавая ему свиток.
Жалоба? Интересно. Написано, кстати, недурно: видимо, тот, кто составлял жалобу, неплохо обращался с кистью и тушью... Итак, на что именно жалуется почтенный мастер?
Хм. "...высокородная госпожа Цзян Фэй Сюй, несмотря на самое почтительное к ней отношение со стороны моей супруги, прилюдно оскорбила её, поименовав собакой и животным... ...угрожала изгнанием госпожи Ли Янь Байхуа волей своего супруга... ...о чём свидетельствуют приложившие руку к сей бумаге мастера... ...нижайше прошу восстановить незаконно попранные честь и достоинство моей супруги, свободнорождённой госпожи Ли Янь Байхуа..." Ну, в этом как раз ничего удивительного. Оскорбила. Жена ещё прилично себя повела, по сравнению с предыдущими выходками, стоившими сотнику уже пяти мест службы. Но раз жалоба принесена в письменном виде, ей придётся дать ход, ничего не поделаешь. Оружейники - это лянминь, свободные налогоплательщики, чьими трудами пополняется казна, из которой кормятся воины. Если начать презирать их так же, как "дешёвых людей"-цзяминь, а такие периоды в истории Поднебесной случались, значит, сытым временам скоро конец. И мирным - тоже. Сотник понимал это гораздо лучше жены, болезненно зацикленной на благородстве своей матери. Но как вразумить спесивую дуру, за чей счёт он фактически жил? Может, хотя бы прилюдное разбирательство заставит её вести себя, как подобает истинной аристократке, а не внезапно разбогатевшей базарной торговке?
- Почтенный мастер, - сотник, свернув бумагу, кашлянул и заговорил, доверительно понизив голос. - Ты ведь понимаешь, моя ...супруга будет настаивать, что оскорбление стало ответом на непочтительное отношение со стороны твоей жены. Впрочем, твои мастера, подмастерья и ученики всё слышали и видели, и будут свидетельствовать, но скандал будет безобразный. Ты действительно этого хочешь?
- Господин, безнаказанность порождает сперва непочтение, затем проступок, а потом и преступление. Почтеннейшее прошу господина повлиять на свою высокородную супругу, дабы отвратить её от совершения куда менее безобидных поступков в дальнейшем, - проговорил мастер Ли. - Кроме того, - добавил он почти шёпотом, - я ...очень люблю свою жену, и очень боюсь, как бы она не причинила вам лишнее беспокойство, нанеся ущерб здоровью вашей супруги.
- Насколько далеко может зайти это ...беспокойство? - так же тихо спросил сотник, похолодев от ещё более нехорошего предчувствия.
- Достаточно далеко, господин.
- Есть основания так полагать?
- Для одной из женщин это вполне может закончиться потерей лица, господин. Но для которой - не возьмусь судить. Впрочем... Моя жена умна, и вашей супруге это может не понравиться.
Сотник помрачнел. Раз за разом он давал взятки чиновникам, чтобы замять очень некрасивые выходки жены, и отделывался всего лишь сменой места службы. Сейчас судьёй, за неимением в Бейши более высокого начальства, придётся быть ему. Жалобы носили и крестьяне, но потравы и мелкое воровство в подмётки не годились нынешнему делу. Не на соседку, не углядевшую за козой, жалуются, а на его жену. Которой, если честно, давно пора укоротить язык.
- Выгораживать жену не стану, - сказал сотник. - Пусть хотя бы раз в жизни получит достойный отпор, ей пойдёт на пользу. Если же не пойдёт... Сам разберусь. Но ты бы занял свою жену чем-нибудь... дабы не было у неё времени на причинение беспокойства.
В конце концов, Бейши - такая глушь, из которой письмо до Лояна месяц идёт, а уж перехватить его дело нехитрое. Пусть жалуется папеньке. Пусть жалуется хоть самой императрице. Письмо до адресата не дойдёт, а как следует вздуть жену - его святое право.
Главное - перед этим хорошенько выпить. Проверенное средство.
- Когда мастера будут принимать экзамен у твоей жены? - поинтересовался он.
- Через десять дней, господин, когда она закончит работу над своими, как она выражается, безупречными изделиями, - последовал ответ.
- Я хочу видеть эти мечи, мастер.
- Конечно, господин. Окажите честь, приходите на экзамен. Кто же, как не воин, сумеет по достоинству оценить клинки?
- Благодарю, мастер. Но затем я напрошусь к вам на ужин, заодно послушаю историю вашей супруги. Полную историю, разумеется.
- Это огромная честь для нас, господин...
- Ступай, почтенный мастер. Твоя жалоба будет рассмотрена в самое ближайшее время.
- Благодарю вас, господин.
От мысли, какая истерика начнётся в доме, стоит уведомить ответчицу о написанной на неё жалобе, ему сделалось жутковато. На трезвую голову такое не пережить. Посему, поручив писарю зарегистрировать жалобу мастера Ли в специальной книге, куда полагалось вносить документы, относящиеся к гражданским разбирательствам, сотник отправился в гостиный двор. Харчевня там была недешёвая, но кормили отменно, а главное, хозяин всегда держал хорошее вино. Как китайское, так и привозное.
Не в первый раз.
- Как продвигается работа?
- Согласно составленному графику, господин.
- Хорошо, продолжай. А я тут послал ...знающих людей на родину той женщины. Интересные подробности выяснились, понимаешь ли... очень интересные... Ты в курсе, чем промышлял её папаша?
- Ковал ворота, оконные решётки, садовые украшения.
- А знаешь ли ты, что это не просто ворота, оконные решётки и садовые украшения? Её папаша делал обереги, и очень сильные. Притом весьма своеобразные, созданные только для того места и для тех людей, которые их заказывали. Если хозяева, скажем, продавали дом и съезжали, обереги просто переставали работать. Если же ...ну, ты знаешь, как эти ублюдки, которых мы натравили на местных, поступают с их имуществом... Словом, снятые с изначального места и установленные в другом, обереги начинают работать строго наоборот. То есть привлекать разнообразные несчастья на головы идиотов. А уж если настоящих хозяев убили, то возмездие будет преследовать новых, гм, владельцев оберегов и их потомков до третьего колена. Это уже проявляется, мои люди отследили судьбу нескольких вещей работы этого мастера, и посмотрели, что делается в семьях их новых ...хозяев. Алкоголизм, самоубийства, немотивированная агрессия по отношению к соседям, рак у близких родственников... Словом, хороший букет. И, как утверждают мои знатоки, это только начало, дальше будет хуже.
- Вы хотите сказать...
- Да. Её папаша - кузнец-маг. То есть был кузнецом-магом. И есть основания полагать, что весь её род такой. Обереги дома не сработали в тот раз только потому, что рядом с эстонцем, этим недоделанным наблюдателем, был ключник. В противном случае эстонец туда просто не решился бы войти.
- Но, господин, это означает, что женщина тоже может оказаться кузнецом-магом.
- И она. И её сын. И тот китаец, за которого она выскочила замуж, кстати, тоже. Раз их так потянуло друг к другу, значит, это неспроста. Ты бы на всякий случай проверил его генетическую карту. Мало ли. Потомство Ли Чжу по всем законным линиям было истреблено поголовно, но незаконное-то как отследить? Вполне могли остаться незамеченными какие-нибудь бастарды.
- Господин, я одного не могу понять...
- Спрашивай.
- Каким образом ген Ли Чжу мог оказаться среди европейцев, не имеющих ничего общего с Китаем даже в отдалённом прошлом?
- Не ген, а мутация. Вероятность её независимого появления ничтожно мала, но не равна нулю.
- Ясно, господин. Генетическую карту китайца будет нелегко проверить, наблюдателей там сейчас нет. Но я знаю, как это можно обойти. Эманации ключа, находящегося в непосредственной близости от него, помогут.
- Иди. Жду твоего доклада. Как обычно, в любое время суток, по защищённой линии. Сейчас извини, я должен присутствовать на совете акционеров.
Цзы по прозвищу Собачий Объедок считал себя везунчиком.
У стражи Гуаньчжоу были к нему вопросы, притом не насчёт мелких краж, а по поводу куда более серьёзных вещей. Ну, пырнул он того морячка-араба. Так ведь драка была, арабы первые начали... За жмура-чужестранца, естественно, вся стража на уши встала: арабские купцы хороший доход казне дают... Ладно, дело прошлое. Чу и Сяо с ним в той драке тоже набедокурили, но там хоть без жмуриков обошлось. Подставляться под удары толстыми палками им не хотелось в той же степени, что и Цзы - совать шею в петлю. Потому быстренько сделали ноги и, назвавшись чужими прозвищами, примкнули к обозу идущих на границу сезонных рабочих.
Повезло.
Всю дорогу они вели себя паиньками. И здесь, пока не освоились да не присмотрелись, что к чему, тоже. Не хватало спалиться с первых же шагов. Описания-то беглых лиходеев стража наверняка разослала по империи, но пока они сюда дойдут, трое беглецов успеют примелькаться настолько, что у тутошнего начальства "глаз замылится". Вот тогда можно будет подумать о чём-то серьёзном.
Кто-то кого-то сильно невзлюбил? Пожалуйста, Собачий Объедок сделает всё в лучшем виде. Нужно украсть какую-нибудь вещь, не навлекая на себя подозрений? С удовольствием, за соответствующую плату. Опорочить соперницу? Никаких проблем. Будет опорочена, да так, что ни опознать оскорбителей не сможет, ни оправдаться, если вдруг живот расти начнёт. Только денежки вперёд. Пусть клиентура здесь небогатая, зато прибыток вернее, чем таскать корзинами землю на новую стену.
- Эй, - ну, вот, Чу с базара вернулся, купил лепёшки. - Поди сюда, чего скажу-то.
- Ну? - Цзы плюхнул на землю пустые корзины и с удовольствием потянулся. Плечи коромыслом намял изрядно.
- Дело есть, - Чу, сделав ему знак склонить ухо, зашептал. - Госпожа одна хочет, чтобы мы высекли некую женщину.
- Что за госпожа? - сразу поинтересовался Цзы.
- Служанка имени не назвала, да только тут одна такая госпожа, - хихикнул Чу. - Сотника тутошнего жена. Какая-то баба из кузнечной слободы ей не глянулась, так она хочет, чтобы мы ей хорошенько спину в синие полосы разукрасили. Чтобы, значит, впредь была почтительнее с госпожой.
- А что? Дельце невеликое, - Цзы дёрнул себя за жиденькую бородёнку. - Бабе мешок на голову, чтоб не видала, кто её лупит, и пусть потом жалуется, кому хочет. Деньги взял?
- Вот, - Чу высыпал ему в подставленную ладонь полтора десятка цянь. - Это задаток. Получим вдвое больше, если управимся.
"Если". Дурак этот Чу, ума не хватает даже пару монеток зажать, всегда всё главарю отдаёт. "Когда" - вот верное слово. Их трое мужиков, неужто бабу высечь не смогут? Что она сделает? Пищать будет? Завязать рот, надеть мешок на голову, и всё.
- Слышь, Объедок, - осклабился Чу. - А может, пока баба в отрубе будет валяться... Ну, там, врезать, рот-глаза завязать, и попользовать маленько? Баба из тех, что нам не по рылу, и по своей воле не даст.
- Нам за это не платили, - отрезал Цзы. - Не время ещё таким промышлять, слишком много шума поднимется.
Если рассудить по-хорошему, то рановато начинать. Лучше было бы потягать корзины, потом спокойно перезимовать в этой дыре. Глядишь, ещё по куску земли нарежут за хорошую работу. И вот тогда уже можно разворачиваться. Днём ты обычный крестьянин, зато ночью - ты страх посёлка.
Приятно же.
Ну, да ладно. Бабу высечь - не купчишек местных данью обкладывать. Можно и почин сделать.
Палаш готов. Ну... почти готов. Осталось лишь собрать и закрепить гарду с рукоятью. И - можно устраивать клинкам испытание. Лучше знать их достоинства и недостатки заранее, чтобы не опозориться на экзамене.
Палаш удался. Однозначно удался. После полировки клинка - а полировать булат ещё та морока - проявился чудесный, неповторимый узор. Уж на что Яна навидалась в жизни булатных клинков, и то залюбовалась. Конечно, до мозаичного булата далеко, но такой коленчатый узор был визитной карточкой именно старых индийских клинков, и считался признаком одного из лучших сортов. Удача, какая удача! Всего лишь на второй плавке получить в одном из тиглей высокосортный булат! Теперь, когда рукоять и гарда заняли своё законное место, осталось проверить клинок на прочность. До экзамена ещё пять дней, будет время, если вдруг что, сделать ещё один. Правда, спать при этом совсем не придётся, но это уже пустяки.
Кинжал, который ковал Юншань, переломился при втором ударе о бревно. Увы. Любимый - отличный кузнец, но с булатом никогда не работал. А её отец был одним из немногих кузнецов на просторах бывшего СССР, кто реально умел ковать булат. Разумеется, с дочерью он этим секретом тоже поделился. Ничего. Она всё расскажет Юншаню, и покажет тоже. А пока пришло время её клинков.
Сабля была хороша с виду, и как будто не таила изъянов, но при ударе плашмя о забракованное строителями бревно, валявшееся на пустыре за кузнечным подворьем, переломилась пополам. Увы и ах. Первый блин всё-таки вышел комом, где-то она допустила ошибку при ковке. Сварить обломки булата не получится, это практически невозможно. Придётся перековывать в два тонких кинжальчика. Ножны можно будет использовать для другого клинка, главное, чтобы выковать его по мерке. Жаль. Очень жаль. Яна неподдельно расстроилась. И шлёпнула клейбегом по бревну сперва с такой осторожностью, словно котёнка погладила. Потом сильнее, ещё сильнее... Держится! Клинок от ударов вибрировал и низко, почти на грани слышимости гудел, но ломаться и не думал. Тяжёлый получился, ей не по руке. Если в конном бою, даже против одоспешенного всадника, таким не проблема развалить противника пополам. Сотнику должно понравиться: тяжёлый полуторалезвийный прямой клинок плюс гарда, прикрывающая кисть руки. А баланс...
Ну-ка, покрутим его!
Да. Баланс для всадника почти идеален - немного смещён в сторону острия. Это не гражданский меч-цзянь для упражнений в фехтовании, это боевой меч.
Мелькнула шальная мысль сделать из обычной стали меч-клеймор, но Яна, представив эту стальную оглоблю в руках среднестатистического ханьца, только хихикнула. Её ещё подоят на предмет создания образцов западного оружия, но сперва - экзамен.
Итак, для экзамена остаются выдержавшие испытание на прочность клейбег и широкий длинный кинжал по образцу кавказских. Теперь - все усилия на ...третью вещь.
- Это она, что ли?
Изумление Сяо можно было понять.
Любой хань, услышав слова "жена кузнеца", представит себе невысокую, грубовато сложенную женщину с красными от домашней работы руками. А это что такое? Высокая, как мужик. Плечи тоже не бабьи. Одета, как кузнец, только фартук сняла. Лицо белое, как у знатной дамы после утреннего макияжа. И возится с железяками.
- Это - женщина?
- Баба, как есть баба, - хихикнул Чу. - Нынче на рассвете я подлез под окно дома её мужа, послушал. Пищит, как все бабы поутру. Люди говорят, чужеземка, откуда-то с дальнего запада. В кузне работает.
- Баба - в кузне?
- Не веришь? Глянь на неё ещё раз. Во как железом машет.
Чужеземка и впрямь крутила не самый лёгкий с виду меч... пусть и не как пушинку, но без натуги. А затем принялась отрабатывать защиту и удары, как на плацу. Разве что приёмчики незнакомые, западные, должно быть.
- Эй, Огрызок, - Чу дёрнул его за рукав. - Так мы её будем сечь, или нет? Обед-то скоро закончится, а распорядитель должен нас видеть за работой вместе со всеми.
- Эээ... - протянул Цзы, отползая в траву. - Нет уж, лучше вернём задаток. Ты видишь, что она с мечом вытворяет? А ну как зарубит? Нет, ну её. Жить-то хочется.
Стыд и позор - испугаться какой-то бабы. Но меч в её руках наводил на очень невесёлые раздумья. Он, к сожалению, не воин, чтобы без душевного трепета идти на такой риск ради исполнения заказа. Нет, действительно, лучше вернуть задаток и не связываться с этой кузнечихой.
Ну её, в самом-то деле.
- Узкий клинок, вот и сломался, - вынес свой вердикт Юншань.
- Дело не в ширине, любимый. Отец делал такие же, и они не ломались. Я ошиблась, когда недостаточно тщательно его проковала. Возникла неоднородность, и... Ну, в общем, будут два кинжала.
- Успеешь их сделать?
- Успела бы, да неохота. Есть меч, есть кинжал, а третью вещь я на днях доделаю.
- Так мне и не покажешь? - хитро прищурился супруг.
- Конечно, покажу - как будет готова.
Словарный запас Яны пополнялся почти каждый день, но она ещё не умела многого сказать. А хотелось. Приходилось пользоваться языком взглядов. Хорошо, с мужем у неё установилось такое взаимопонимание, что не всегда даже слова требовались. Это как резонанс, когда два камертона настроены на одну волну. Люди, понятное дело, не камертоны, а приборчики немного посложнее, но аналогия очень точная. Стопроцентного созвучия двух людей нет нигде в мире, и никогда не было. Но довольно часто встречается, если так можно выразиться, совпадение частотного диапазона, и чем оно у людей сильнее, полнее и глубже, тем больше заслуживает права называться истинным чувством. В их случае совпадение было удивительным - несмотря на огромную разницу в воспитании и восприятии мира. Юншань сравнивал их с молотом и наковальней, и ещё шутил насчёт "что, вернее, кого выкуем?" Яна, смеясь, отвечала, что это зависит не от молота и наковальни, а от кузнеца. И тут муж с ней был согласен.
Кстати, он в последнее время частенько молился перед табличками с посмертными именами предков. Это был очень древний китайский культ, спокойно существовавший, как Яна читала, даже в её современности. Культ предков, родившийся в поистине незапамятные времена, пережил соседство с буддизмом, даосизмом, исламом, христианством, коммунистической идеологией, пройдя сквозь тысячелетия почти в неизменном виде. О чём мог просить пращуров практичный кузнец? Несколько слов, которые Яне удалось разобрать, пролили свет.
Юншань просил предков послать ему сына от любимой женщины. От неё.
Сказать честно? Она молила бога о том же. О сыне от любимого.
- Господин сотник хочет выслушать тебя, - проговорил Юншань, глядя куда-то в сторону. - Я пригласил его на ужин после твоего экзамена.
- На ужин? - удивилась Яна. - То есть он хочет сперва послушать...
- Да. Он опасается, что твоя излишняя откровенность на официальном дознании повредит нам всем. Что хорошо для западных народов, не всегда хорошо для нас, и наоборот, это я и сам вижу. К примеру, твоя история с местью родственнику, убившему твоих почтенных родителей... Сотник - не хань, а тоба, он тебя поймёт. У них схожие обычаи, за убийство отца и матери положено мстить. Я сам считаю, что ты поступила верно: даже если в твоей стране попран закон, негодяй не должен уйти от наказания. Но в глазах закона империи ты будешь убийцей. Отмщение - привилегия государства. Потому это не должно покинуть стены нашего дома. Пусть сотник сам решит, что тебе говорить перед всеми, а о чём стоит умолчать.
- Разумно, - согласилась Яна. - Мне стоило сообразить это раньше.
- Сядь поближе.
Дети уже десятые сны видели, а они, засидевшись за вечерним чаем, всё так же соблюдали установления, не допускавшие не то, что объятий - даже просто взяться за руки было неприлично. Но что-то, видно, сдвинулось в их отношениях. Как говорила бабушка Яны, супруги - как два камня с острыми краями, положенные в мешок. Либо стешут острия друг о друга и притрутся, либо прорвут мешок и раскатятся в разные стороны. Судя по всему, процесс "стёсывания острых граней" шёл полным ходом... Она передвинула подушку, на которой обычно сидела, поджав ноги по-персидски - сидеть по-китайски на пятках так и не смогла - и устроилась поближе к мужу. И их пальцы тут же переплелись - сильные пальцы, привыкшие держать кузнечный молот.
- Это просто... чудо, любимый, - прошептала Яна, уткнувшись ему в плечо. - Чудо, что мы вообще встретились.
"Особенно если учесть, что между нами больше тысячи трёхсот лет, про тысячи километров вообще молчу..."
- Люди говорят, я даю тебе слишком много воли, - усмехнулся Юншань, осторожно проведя ладонью по светлым волосам жены. - Это верно. Просто я слишком сильно тебя люблю, чтобы держать в клетке наших установлений. Ты - не ханьская женщина, живущая в этой клетке от рождения до смерти. Я вижу твою душу, любимая. В ней нет места понятию "мужа нужно любить, кто бы он ни был, потому что так положено". Если ты не испытываешь настоящей любви, никакое чувство долга не заставит тебя ...её изображать, даже очень искренне и талантливо. Пусть это особенность западного воспитания, но признаюсь честно, она мне нравится больше, чем наше "так полагается"... Отец женил меня по сговору, невесту я впервые увидел только на свадьбе. Ни единого дурного слова о ней сказать нельзя, она была образцовой супругой, но когда она умерла... Я не почувствовал ничего, кроме жалости к детям, которым придётся расти без матери. Тебя я выбрал сердцем. И теперь вижу разницу между "так полагается" и ...чем-то настоящим, идущим от души.
- У меня было не так.
- Ты любила мужа, я знаю.
- Он получил выгодный заказ, - Яна удивилась сама себе: до сих пор воспоминания об этом чёрном эпизоде всегда сопровождались приступом душевной боли и слезами, а сейчас она говорила со спокойной грустью. - Собрал подчинённых, чтобы раздать им указания. Вот тут его и прихватило, у всех на глазах... Он умер почти мгновенно, без мучений. Но я... почувствовала себя так, будто умерла вместе с ним. Я ходила, работала, дышала только ради сына, долго ещё не жила по-настоящему... Через пару лет отпустило, но всё равно я запрещала себе думать о ком-то, кроме моего мальчика. Пока мы с тобой не встретились...
- И ты тоже выбрала меня сердцем, - Юншань завершил недоговоренную фразу. - Судьба?
- Да. Судьба.
- Значит, нам нужно быть особо благодарными ей за то, что позволила нашим путям пересечься. Мы уже дали друг другу так много...
- От меня у тебя больше неприятностей, чем хорошего, - вздохнула Яна.
- Переживу, - заверил её супруг. - Жизнь, в которой не происходит ничего неожиданного, знаешь ли, тоже надоедает.
- Потому ты согласился на переезд?
- У меня не было выбора. Мне вручили предписание и назвали день отъезда обоза. Но сказать по правде, я обрадовался... Наверное, я не самый обычный хань; мне не нравится жизнь, в которой годами ничего не меняется. Должно быть, бабушкина кровь сказывается, она была сяньби, - засмеялся мастер.
- Но нам предстоит жить среди самых обычных хань, - вдохнула жена. - Это для моего народа мнение соседей второстепенно, здесь оно очень важно, я уже поняла. Всё равно придётся носить маску.
- Невеликая цена за право хотя бы у себя дома жить так, как нам нравится.
- Ты - моя жизнь, - прошептала Яна, чувствуя, как снова подступает безумие, с которым ни один из них ничего не мог поделать. - Но я знаю так мало слов, чтобы сказать об этом...
- Лучше покажи.
Он сказал это без малейшего намёка на скабрезность и без всякого юмора. И в его глазах тоже отражалось то безумие.
Огонь, зажжённый от одной искры, горел в их душах, то сжимаясь до размеров маленького тёплого камелька, то разгораясь до жара кузнечного горна. Для них обоих всё было кристально ясно.
Они - дети этого огня. Никуда им друг от друга уже не деться.
Он снова выпил, и наслаждался покоем: жена не рисковала надоедать ему, находящемуся во власти вина, своими нотациями.
Разумеется, он уведомил её о жалобе. Разумеется, были гневные вопли и требование "поставить этих наглых простолюдинов на место". Разумеется, он выпил достаточно, чтобы как следует рявкнуть на супругу и посоветовать ей вести себя, как подобает знатной даме, а не торговке рыбой. На том семейная сцена себя исчерпала: оскорблённая в лучших чувствах жена, не желая нарываться на рукоприкладство, немедленно удалилась к себе в комнату. Страдать.
Ничего, ей полезно. Некоторое количество страдания в глуши должно пойти ей на пользу.
В конце концов, он терпел слишком долго. Не из любви - какая может быть любовь к злобной стерве? - но из уважения к её во всех отношениях достойной матушке.
Мелькнула мысль: а может, отправить старшую к бабушке? Через десять дней должен быть караван в Лоян, отправить девчонку с подобающим сопровождением, пока не заразилась неутолимой злобой. Малышка Юй - тихая книжная девочка, способная часами читать или упражняться в каллиграфии. Она почти не общается с матерью и сестрой, и за неё сотник Цзян был спокоен. А вот старшую нужно спасать, если ещё не поздно.
Крик и ругань вспороли тишину, словно разбойник, потрошащий тюк с товарами. Прислушавшись, сотник с крайним неудовольствием узнал, помимо голоса своей благоверной, писклявый голосок старшей дочери.
- Ведьма! - вопила девчонка. - Все говорят, что ты ворожишь, забирая себе удачу от других людей. Но чтобы у меня... Колдунья! Я отцу расскажу!..
- Как ты смеешь повышать на мать голос, мерзавка?!!
- Смею! Мне шестнадцать, а я не замужем, и всё из-за тебя!
Вместо ответа раздались звуки пощёчин и визг: мать принялась учить потерявшее берега детище дочерней почтительности.
Так. Это непотребство нужно пресечь, и немедля.
Он ворвался в комнату жены воистину вовремя: та уже вцепилась дочери в волосы и тыкала её носом в ковёр. Дочка уже не визжала, а тихо скулила, не смея утереться.
- Будешь знать, как тявкать на мать, негодяйка, будешь знать! - приговаривала жена, уже почти не скрывая злобного удовольствия от происходящего. Её улыбка и нездоровый блеск глаз очень не понравились сотнику: видимо, мастер Ли был прав - безнаказанность порождает в итоге преступление, и ждать этого уже недолго.
- А ну тихо! - рявкнул муж и отец. - Оставь её!
- Но она...
- Оставь, я приказываю!
- Слушаюсь, господин, - жена с явным неудовольствием отпустила воющую дочку и поклонилась.
- Простите, отец! - всхлипывала девчонка. Из её носа текла кровь. - Простите!
- Ты! - ощерился сотник. - Вели служанкам собрать твои вещи, с первым же караваном отправляешься к госпоже Фэй Ян! Нечего тебе тут делать!
- Отец! - дочь аж задохнулась от радости и, забыв обо всём, упала ему в ноги. - Спасибо, спасибо! Вы лучший отец на свете! Спасибо!
Вскочила, и, утираясь на ходу, вылетела из комнаты. Мгновение спустя донёсся её радостно-повелительный голос - отдавала распоряжения служанкам.
- А с тобой будет особый разговор, - прорычал сотник, не скрывая от разлюбезной жёнушки своей ярости. - Твои выходки стоили немало тех самых денег, которыми ты меня без конца попрекаешь. Твои заносчивость и глупость стоили мне пяти мест службы, и каждое было дальше от столиц, чем предыдущее. Но ты, курица безмозглая, винила в этом кого угодно, только не себя!
- Это были твои упущения! - взвилась жена. - Кто же виноват, что ни в одном из мест твоей службы не находилось нам ровни? Мог бы и похлопотать,