Здесь я хочу проанализировать как, со временем, менялось моё понимание роли Путина и, соответственно, моё отношение к нему. Не претендую, разумеется, ни на какие политические обобщения, а просто хочу сформулировать свои наблюдения и ощущения.
Должен признаться, что на всех выборах, в которых я до сих пор участвовал, я голосовал не за Путина и его ставленников, а за других претендентов. И дело тут не только в конкретных его делах, а скорее, в изначальной моей оценке его личности. Я ему не доверял, как и большинство знакомых мне интеллигентов. В начале правления Путина, моё отношение к нему определённо было скептическим и негативным. Я считал его кандидатом в бонапарты и фанатичным карьеристом, хотя и упёртым государственником. Основанием для такого моего мнения служило его гэбистское прошлое, популистские высказывания и вторая Чеченская война.
Постепенно, моё отношение к Путину менялось и переходило в более уважительное и терпимое. Я понимал, что ВВП делает насущно необходимые для России дела: ограничивает всесилие олигархов и выстраивает вертикаль власти. Между тем, жизнь в стране постепенно налаживалась, Чечня замирилась, стал заметен определённый прогресс в социальной и коммунальной сфере. Олигархи стали делиться с государством, бюджет вырос, был накоплен солидный государственный резерв. Большие средства были выделены на восстановление оборонных отраслей, что может стать прологом к возрождению науки. Роль России в мире стала более самостоятельной и независимой.
Потом было возвращение Крыма. Не хочу идеализировать намерения Путина по отношению к Крыму и его населению. По-моему, оно было вполне прагматическим, в его духе. О роли Крыма для стратегической безопасности России я уже писал. Без Крыма и Черноморского флота сохранить стратегический паритет со Штатами было бы невозможно. Продуманные и энергичные действия Путина и его порученцев удачно сочетались с патриотическими настроениями крымчан и оперативными импровизациями Стрелкова со товарищи. В общем, возвращение Крыма было определено Божьим Промыслом. А вот с Новороссией началась какая-то катавасия. Топтание на месте, нерешительность в реакциях, реверансы в сторону Запада.
Неясная эта ситуация в России и в мире никак не прояснялась для меня хотя бы модельно. И, вдруг, однажды, я понял, что Путин — это не Бонапарт, а скорее Штирлиц. Именно так я увидел Путина на каком-то саммите, где его не очень-то привечали, (это было уже после Крыма). — Увидел, что он чувствует себя Штирлицем среди всех этих спевшихся мировых боссов. Он вёл себя продуманно и дерзко, он понимал, что каждый кивок и каждое похлопывание по плечу на этом саммите сохранят Сбербанку миллионы долларов, расходуемые на поддержание курса рубля. Вдумавшись в эту свою догадку, сопостовляя ВВП со Штирлицем, я стал лучше понимать, что происходит и, со временем, изменил отношение к его пути, начиная с самого начала демократической карьеры.
Подумайте, что стал бы делать Штирлиц, если бы наша страна проиграла ту войну и была бы оккупирована? — Он вернулся бы в Россию и стал бы работать для её спасения,как он себе его представлял. Потихоньку, как крот. Всеми доступными ему средствами. Стал бы пробиваться наверх, набирать влияние и авторитет у коллабрационистов и оккупантов, приглядываться к влиятельным людям — на кого здесь можно опереться. И, возможно, сумел бы пробиться наверх. У нашего «штирлица» это получилось. — Скажете, я идеализирую ВВП? Ведь он честолюбец, ведь, всё-таки, он карьерист? На это я отвечу: хорошо, если наши грехи являются частью Божьего Промысла и способствуют благому делу!
То, что наша страна завоёвана приходило мне в голову и раньше. Помню, как в 93м и в 94м годах, проезжая в тролейбусе мимо облупленных стен с иностранными вывесками и мимо жалких барахолок, раскинувшихся прямо в грязи и в снегу, я думал: хорошо, что мой отец-блокадник не дожил до этих времён. Наверное, увидев всю эту разруху он спросил бы меня: «Мы что, — проиграли войну?» — Да, мы проиграли войну, экономическую и политическую. Но, главное — мы проиграли войну идей. Идеи, которыми наше общество руководилось на протяжении 70 лет, рассыпались в прах. Наши противники отлично усвоили догадку Бисмарка о том, что Россию нельзя завоевать, но её можно победить изнутри. И они очень ловко представили наше поражение как прорыв нашей страны к свободе и к правам человека.
Думаю, что Штирлиц стал образцом для Володи Путина с самого юного возраста. Он сам об этом рассказывает: «Мои представления о КГБ возникли на основе романтических рассказов о работе разведчиков». А уж когда молодой капитан Путин приехал служить в Германию, когда он вжился в будни Штази и в отношения с немецкими коллегами, то Штирлиц стал его тенью, просто вторым «я». Потому что германские спецслужбы одинаковы и очень специфичны, независимо от идеологии. Безусловно, в Германии Путин очень отчётливо должен был почувствовать наше поражение, ведь он видел, как сдавались наши позиции в Европе и как поспешно отступали, почти бежали оттуда советские войска.
Мне уже доводилось проводить аналогии современной России с Францией времён 100-летней войны. Я писал, что Игорь Стрелков сделал для России такое же дело, как Жанна Д Арк для оккупированной англичанами Франции под Орлеаном. Теперь, после Крыма, власть поддерживает уже не «молчаливое большинство», а пробуждающийся народ. Ну, а перед Путиным стоит теперь задача не легче той, которую решал дофин Карл 7й во Франции. Как и прежде, у него много противников во власти. У России всё ещё нет экономической, и, как следствие, политической независимости. Но, убеждён, что нашего лидера это не остановит, как не остановило бы и Штирлица. Своё кредо он определил чётко: «Если я за что-то берусь, я стараюсь довести дело либо до логического завершения, либо, как минимум, привести это дело к максимальному эффекту».
Август 2015 С-Пб.