Суворовский алый погон. Глава восемнадцатая
СУВОРОВСКИЙ АЛЫЙ ПОГОН
Роман
…Мы унесём с собою небо голубое,
Детства безоблачный светлый сон,
Суворовский алый погон
Из песни 18-го выпуска
Калининского суворовского
военного училища (1966 г)
От автора.
Каждый, кто окончил Калининское суворовское военное училище, наверняка с особой теплотой вспоминают Кокошки – необыкновенный, замечательный палаточный лагерь суворовцев на берегу Волги в великолепном сосновом бору. Это уже далеко не пионерский лагерь, но это ещё и не армейский лагерь – почему-то более принято в армии говорить не лагерь, а лагеря, или лагерный сбор. Ну и как-то не звучит, к примеру, начальник лагеря, а потому принято называть старшего на сборе этом начальника – начальником лагерного сбора.
Мне довелось много лет спустя после того, как сам побывал суворовцем в этом лагере навестить сына-суворовца в славных Кокошках. И случилось это ровно тридцать лет спустя. Тогда-то я и написал небольшое стихотворение:
Купается солнышко в Волге,
Вдали догорает закат,
В пыли засыпает дорога,
Лишь сосны в шеренгах не спят.
Кокошки, родные Кокошки,
Наш детский суворовский край.
Когда нам взгрустнётся немножко,
Мы вспомним тебя невзначай.
Мы в юности годы торопим,
Куда-то, зачем-то спешим,
Пора бы вернуться к истокам,
Что дремлют в зелёной тиши.
Что может быть в мире прекрасней,
Чем славный лесной гарнизон,
Где с зорькой сливается ясной
Суворовский алый погон?
Кокошки, родные Кокошки,
Наш славный палаточный рай.
Так много прекрасного в прошлом.
Ты прошлое не забывай.
1994 г.
Но вернёмся к героям повествования, к главе, посвящённой жизни и боевой учёбе героев книги в незабываемых Кокошках.
Глава восемнадцатая
Кокошки, родные Кокошки…
Позади учебный год – сложный год становления. Нет, не третья учебная четверть оказалась бесконечно длинной, а четвёртая. Она продолжалась с 1 апреля по начало июня, а потом был выход в лагерь ещё почти на полтора месяца.
Прозвенел последний звонок девятого класса, и началась подготовка к выходу. Собирали и грузили в машины все необходимое – палатки, постельные принадлежности, утварь для столовой. И только, как подобает настоящим воинам – оружие, противогаз, вещмешок с самым необходимым, при себе.
Ранним июньским утром вторую роту построили уже не в суворовской, а в самой настоящей солдатской форме (только с суворовскими погонами). Солдатские гимнастёрки, пилотки, сапоги. Оружием в положении «на ремень». В таком виде и повели роту на берег Волги, где уже ждал теплоход, который Костя с детства привык называть речными трамвайчиками. Такое название подобные теплоходы получили в Москве, где, порой, их использовали не только для отдыха и прогулок, но и для того, чтобы добраться из одного района столицы в другой.
В ту пору, когда Костя учился в училище, уже перестал ходить по Волге от Калинина до города Старицы, шлёпая по воде старомодными колёсами,
пароход «Шевченко», столь знакомый нам по кинофильмам «Солдат Иван Бровкин» и «Солдат Иван Бровкин на целине». Ведь кинофильмы эти снимались на Волге, несколько выше по течению лагеря Кокошки, что на левом берегу реки и Путиловских лагерей, что на левом её берегу.
В 16-й школе города Калинина, в которой Костя Николаев учился до поступления в училище, у него была одноклассница, Алёна Базарова, которая снималась в этом фильме. Вспомните эпизод несостоявшейся встречи орденоносца Бровкина в конце фильма. Так вот Алёна Базарова в пионерским галстуке и с двумя косичками стояла рядом с мальчишкой, усиленно повторяющем приветственную речь от пионерской организации.
Костя помнил пароход «Шевченко» ещё по городу Старице, куда тот приходил один раз в сутки. Водная дорога не бывает такой же прямой, как шоссе. И путь по воде не близок.
Итак, суворовцев ждал обычный речной трамвайчик – теплоходы «Заря» – плоскодонки, способные бегать по мелководью и приставать к берегу в любом месте, ещё не появились. Ну а «Ракеты» и «Метеоры» можно даже сказать не плавали, а летали только вниз по Волге.
Посадка на речной трамвайчик была с необорудованного берега по большим деревянным трапам, весьма примитивным, но в принципе вполне надёжным.
Офицеры-воспитатели подвали команды:
– Первый взвод – верхняя палуба, второй взвод…
Вместимость такого теплохода примерно 150 человек и выше. Но забивать битком небезопасно. Потому каждую роту отправляли в Кокошки специально для неё предназначенным рейсом. Скорость совсем не высокая – по техническим характеристикам – от 20 до 60 км/ч. Видимо, такая разница взята была с учётом того плывёт ли такой теплоход по течению или, преодолевая разное по силе течение, тащится вверх по реке.
Вот и теплоход со второй ротой на борту, отчалив от берега, стал медленно подниматься вверх по Волге.
Четвёртый взвод оказался на верхней кормовой палубе. Костя смотрел на бурунчики, бежавшие за кормой, любовался живописными берегами. А офицер-воспитатель майор Соколов Степан Семёнович рассказывал о примечательных местах, что очень медленно проплывали назад.
Было что вспомнить и самому Косте Николаеву. На левой стороне Волги издалека была видна парашютная вышка – заключительный этап тренировок перед первым прыжком с парашютом уже с самолётом.
Учась здесь, в городе Калинине, в восьмом классе 16-й средней школы, Костя чего только не перепробовал, в каких только секциях не побывал. Даже боксом занимался несколько месяцев. Метался, искал, ещё не зная, чем всё-таки закончатся эти метания и где он найдёт себя по-настоящему уже через несколько месяцев. Теперь он вспоминал об этом с улыбкой. Вот и с вышкой, что хорошо была видна с палубы речного трамвая, многое связано. В конце зимы минувшего года Костя неожиданно оказался в Калининском аэроклубе.
Теперь он попытался определить, где же за кварталами домов скрывается тот самый аэроклуб. Вышка-то была на левом берегу Волги, а сам аэроклуб, на правом. Только не видно было сейчас этого здания.
Кто надоумил, кто посоветовал прийти в аэроклуб, в памяти не отложилось. Как-то так вот, за разговорами, промелькнуло, что такой-то занимался там, прыгал с парашютом и был в неописуемом восторге.
И вот Костя переступил порог этого совершенно неведомого до сих пор ему здания. Нет, даже не здания, он переступил порог иного мира.
Авиаторы. Они даже ходили иначе, они говорили иначе, они вели себя так, словно смотрели на всех с высоты необъятных воздушных просторов. И эта необыкновенная атмосфера захватила Костю с первых минут.
Дали анкету. Он написал всё, что необходимо, только вот в графе год рождения указал вместо 1948-го 1946 год. Иначе и писать не имело смысла. Даже с 16 лет принимались ребята, как исключение, а ему было всего четырнадцать.
На первый раз сошло. Никто не обратил внимания. Он был парнем рослым, физически развитым. Поди ка там, определи точно, сколько лет?!
Дома пока ничего не сказал. Сюрприз готовил. Знал, что мама у него отважная, не станет отговаривать по причине разных там страхов. Ну а муж её, теперь хирург, главный врач одной из районных больниц города Калинина, фронтовик, авиатор. Начинал свой путь в авиацию со спецшколы. Но путь тот оказался тернистым. Не сразу добрался до ручки управления истребителя. Пришлось некоторое время и стрелком знаменитого штурмовика повоевать.
Вечерами нередко пел под гитару:
– Будешь ты стрелком на «Иле», а в душе пилот,
Полетишь ты на заданье задом наперёд.
Но больше нравились лихие фронтовые песни истребителей:
– Над аэродромом раскатился громом
Рокотом знакомым самолёт…
Ну и так далее.
Костя не слишком вникал в его боевую биографию, собственно, как и в биографию отца.
Эх, юность, юность! Пройдут годы, и так будет не хватать вот этих самых элементарных знаний того, как и что было в прошлом, кто и кем был, особенно в годы войны, из родных и близких.
Только очень много лет спустя Костя узнал, что его дед по материнской линии и брат его деда, ставший Костиным крёстным, носили кадетскую форму, юнкерскую форму, что крёстный – лихой рубака-драгун, затем столь же лихим кавалерийским командиром был в 1-й конной Будённого. А дед? Дед был полковником в штабе Брусилова.
Что-то будоражило Костю, что-то внутри него самого толкало к действиям, звало на подвиги. Ну а какие подвиги в мирное время, когда ты мальчишка? И вот обозначилась дорога к подвигам – аэроклуб.
Тогда само это слово было сопряжено с чем-то необычным, сильным, по-настоящему мужским.
И вот он был принят в это необыкновенное, пока ещё для него таинственное общество, связанное с небом, с подвигами.
Но сначала начались нудные теоретические занятия. Выдержал. Потом стали обучать прямо в классе на подвесной системе управлению парашютом и освобождению от парашюта при приземлении. Дальше – интереснее. Во дворе стоял тренажёр. Наверху что-то напоминающее корпус самолёта. От этого корпуса вниз вели канаты. Нужно было застегнуть на себе все парашютные причиндалы и сделать шаг с высоты, причём высоты довольно приличной. И отработать приземление.
Наконец, приняла курсантов аэроклуба та самая вышка, которая теперь уже осталась позади, но всё ещё была видна с кормы речного трамвая.
Тут уже даже дух захватывало, когда стоял на краю перед прыжком с высоты внушительной, перед приземлением уже под куполом парашюта.
Много говорили о том, как страшно иногда бывает сделать вот этот шаг с высоты. Костя сделал его спокойно, и уже на земле почувствовал великолепие полёта под куполом.
Настал день прыжком с самолёта.
В аэроклубе было всё чётко, когда речь шла непосредственно о подготовке к прыжку, об укладке парашютов, о мерах безопасности, но вот в остальном разгильдяйства оказалось немало, что было очень на руку Косте.
Объявили, что на прыжки нужно обязательно принести паспорт или уж в самом крайнем случае, комсомольский билет. Решили проверить даты рождения.
Что делать? Вечером Костя отправился к одному товарищу, который славился каллиграфическим почерком и умением подчистить или подделать что-то. Когда подправлял товарищам дневники, ни родители, ни учителя не замечали.
Попросил переправить в комсомольском билете 1948 на 1946. Долго сидели, корпели, но результат был потрясающим.
И вот прыжки…
Отправляли на аэродром небольшими партиями на автобусе аэроклуба. С остальными пока продолжали занятия, что-то уточняли, что-то совершенствовали.
Проверили документы у первой группы. Всё было в полном порядке. Повели садиться в автобус. И тут инструктор неожиданно сказал, что маловато народу-то. Два человека не явились, видимо, не было у них паспортов. Словом нечего предъявить для доказательства своего возраста.
Пока переговаривались по этому поводу, Костя неожиданно попросил:
– Разрешите мне с первой группой? У меня всё в порядке! – уверенность в голосе во взгляде, твёрдость.
Это обычно подкупает. Ну как, к примеру, в описанном в предыдущей главе случае на экзамене по тактике.
– Садись! – крикнул инструктор. – Уже опаздываем.
На аэродроме, естественно, документы уже никто не проверял. Инструктор, видимо, считал, что это уже сделано в аэроклубе, а скорее, просто и не задумывался – у него другие задачи. Первый прыжок – дело не шуточное.
Самолёт небольшой – Ан-2, вечный самолёт, надёжный учитель многих поколений парашютистов.
До этого момента Костя только однажды поднимался в воздух. Отчим летел из Старицы в Калинин на самолёте санитарной авиации и взял его с собой. Но тогда он был просто пассажиром, а теперь. Теперь во всём снаряжении, с основным парашютом и запасным.
Город раскинулся под крыльями во всей его красе. Он отыскал глазами оба городских моста в центре, Речной вокзал, дом…
Прыгали с высоты 800 метров. Подъём недолог, разворот и вот команда инструктора.
Шаг вперёд и падение, хлопок над головой и резкий толчок. Парашют раскрылся. Эти неповторимые мгновения полёта невозможно забыть всю жизнь. О чём думал Костя в те минуты? Да ни о чём – разве можно о чём-то думать, когда дух захватывает…
Разве только о том, чтобы прыгать снова и снова.
Но пока он поднимался в небо, пока спускался под куполом парашюта, в самом аэроклубе произошли события, не очень приятные. В той группе, с которой должен был отправляться на аэродром Костя, проверили документы и обнаружили у одного из ребят довольно грубую подделку комсомольского билета.
Костя об этом узнал лишь на следующем занятии, когда сияющим пришёл в аэроклуб с одним лишь вопросом, готовым сорваться с губ: «Когда, когда же следующие прыжки?»
Но всех собрали в один класс, и сам начальник аэроклуба вышел, чтобы выразить своё отношение к происшествию.
Конечно, выразить его было сложно, ведь начальник аэроклуба был фронтовиком, наверняка на его памяти не один случай, когда стремясь на фронт, мальчишки шли на любые ухищрения, лишь бы скрыть свой малый возраст. Так ведь и здесь ребята не на курорт рвались. Они рвались в небо, ну а тот, кто хотя бы раз обнимется с небом, навсегда останется пленником и будет, говоря без всякого красного словца, защищать это небо Родины не щадя своей крови и самой жизни.
Но ведь комсомольский билет не какая-то там справочка, подделка которой хоть и не законна, но и не столь наказуема. А тут!
Начальник аэроклуба завершил своё выступление недолгое, но довольно эмоциональное, кратко:
– Всё. Больше никаких документов, кроме паспорта не принимаем! Паспорт не подделать, поскольку смысла нет подделывать. Его выдают в шестнадцать лет. Раньше его просто быть не может у человека.
Костя сидел тихо. Вдруг да захотят проверить его комсомольский билет. Он решил сказать, что забыл дома, ну а больше уже и не приходить. До слёз было обидно. И ещё было досадно, что уж и деньги на знак парашютистов сдали, а как получишь, если и тут засада. Начальник сказал:
– Знаки будут выданы завтра!
У Кости сердцу едва не выпрыгнуло из груди. Он представил, как придёт в школу с этим замечательным значком с голубой эмалью. Пусть один прыжок – но он, этот прыжок, у него Константина Николаева – за плечами.
И тут же удар ниже пояса.
– Знаки будут выдаваться при предъявлении паспортов. Паспорт – знак.
Больше Костя порога аэроклуба уже не переступил – не было у него никаких аргументов.
Ну а приобрести знак просто так – конечно, можно было – но документы-то, документы-то на него не приобретёшь. Вот прикреплён к школьному кителю значок первого юношеского разряда – так он вполне законен. И удостоверение, хоть и простенькое, а есть. А тут? Нет, нельзя идти на такой соблазн. Да ведь и как докажешь, что прыгал, если по годам прыгать не мог?
В тот же вечер они с товарищем долго корпели над комсомольским билетом, возвращая реальный год рождения. Но назад вернуть дату столь же незаметно так и не удалось. Осталась помарка. Потом Косте не раз приходилось объяснять, что то ли снег попал, то ли дождь был сильный, и объяснять это вплоть до обмена комсомольских билетов.
Он отвлёкся от своих воспоминаний, а между тем уже проплыл назад по правому борту знаменитый Калининский вагонный завод, а по левому борту – военный городок артиллерийской бригады, а за ним, едва видный с реки – штаб гвардейской мотострелковой дивизии, дислоцированной в Калинине. Чуть дальше снова военный городок, он уже хорошо виден. Казармы, спортивные площадки, приземистое здание солдатской столовой.
Затем, потянулся слева по борту высокий берег с дорогой и высоким забором за ней. Какое-то строение показалось немного знакомое.
– Говорят, что здесь снимался кинофильм «Чапаев», – сообщил суворовец Григорьев, калининец. – Но это было давно, до войны. Точно уже никто не помнит. Но вот из того дома, будто бы и отстреливался Чапаев от белых. А потом переплывал Волгу, что была как бы Урал-рекой.
Никто подтвердить или опровергнуть не мог, поскольку майор Соколов оказался в этих местах после войны, когда получил назначение в училище, а Костя что-то слышал краем уха, да точно сказать не мог.
Узнал Костя и тот район, где проходили в то время прыжки с парашютом. Его не было видно с реки, но Костя помнил, как самолёт понимался выше и выше, а под крылом его сверкал изгиб реки. Что значит полёт! Ведь, наверное, с высоты можно было увидеть и Кокошки, если бы он тогда знал о их существовании и представлял примерно хотя бы, где они находятся.
Рассказал сидевшему рядом Вовочке Орлове о тех своих аэроклубовских приключениях, а тот не удивился и сообщил, что ребята и из их взвода и особенно почему-то из первого взвода собираются осенью записаться в аэроклуб, тем более командование училище не возражало прежде против таких занятий. Главное, чтоб с учёбой всё было в порядке.
– Вот можешь и записаться!
– Здорово! Обязательно. Тем более уже будет шестнадцать!
Если бы Костя знал, что осенью, а если точнее, уже летом, уже буквально через несколько недель, произойдут события, которые не позволят ему заниматься в свободное от учёбы время ничем другим, кроме того, что на данном этапе будет очень нужно училищу.
А между тем, речной трамвай уже оставил позади окраины города и двигался по широкой речной дороге, держа направление от бакена к бакену и приближаясь к конечному пункту этого своего суворовского плавания.
Впереди показалась пристань. На неё и взял курс теплоход, который Костя по-прежнему звал по-московски речным трамвайчиком.
Лёгкий толчок от соприкосновения борта с причалом, к которому приторочены старые автомобильные покрышки для смягчения удара, и полетели причальные канаты, призванные закрепить теплоход у пристани.
Началась выгрузка, неспешная, аккуратная.
Первый взвод, второй взвод, третий взвод, и, наконец, четвёртый взвод второй роты ступали поочерёдно на берег Волги.
Старинная, деревянная плавучая пристань со скрипящими под ногами досками пола, далее широкий трап с поручнями и вот он берег. Небольшой подъём, заливной луг, с которого видны палаточные гнёзда и широкая полоса, посыпанная песком перед их длинными рядами. Всё ново, всё незнакомо, всё интересно.
Костя побывал в пионерском лагере лишь однажды, после окончания пятого класса. Жуткие остались воспоминания. Ему, привыкшему отдыхать на вольной воле в деревне у бабушки, где он мог, сколько вздумается барахтаться в луговой реке, удить рыбу, ходить за грибами, а по ночам пропадать «на улице», так называемом месте встреч сельских и приезжих мальчишек и девчонок, было непонятно, как это можно отдыхать по распорядку. Как можно купаться в реке, заходя в воду и вылетая из неё по свистку пионервожатых?
Он едва дождался окончания путёвки и даже задумывался о побеге из лагеря.
Но что же здесь? Разве не ожидал здесь жёсткий распорядок, разве в оборудованном чуть выше пристани места для купания можно было сидеть часами в воде?
Но всё было так и не так. Здесь была цель, великая цель, объединившая всех этих таких разных прежде и имевших за плечами совсем непохожие детские жизни мальчишек.
– Вторая рота, повзводно, в колонну по три, становись! – послышался голос командира роты подполковника Семенкова.
И когда построение завершилось, новая команда:
– Шагом, марш!
Вот и лагерь. Первый день – день обустройства. Каждому взводу, кроме оборудования платок на отделения, поставлены какие-то обще-ротные и обще-лагерные задачи.
А ребятам всё интересно. Куда ведёт дорога, на которой пыли по щиколотку, откуда долетает шум голосов и ветер приносит аккорды пионерского горна.
– Неужели пионерский лагерь рядом? – спрашивал уже признанный ловелас заместитель командира взвода вице-сержант Володя Корнев.
– Да, точно, – пояснил ему кто-то из ребят. – Старшие ребята рассказывали. Они бегали к девчонкам в самоволку, ну а на пионерский костёр и официально отпускали по приглашению.
Вот уже и о самоволке упомянули. Ну что ж, видно и в лагере есть какие-то развлечения, кроме предусмотренных всё тем же армейским распорядком.
А между тем снова команда на построение. Теперь уже на обед. Непостижимым образом повара успели приготовить первый обед на лагерном сборе.
А потом – короткий тридцатиминутный отдых, строго установленный уставом и столь же строго везде соблюдаемый.
И снова оборудование лагеря. Устанавливали палатки, прибирались на территории, приводили в идеальное состояние переднюю линейку, святую святых в лагере. Полоса, посыпанная свежим золотистым песочком, очищенная от еловых шишек, нападавших за год, от засохших веток, выровненная до идеально возможного состояния.
Передняя линейка, как невидимый забор, как рубеж, который нельзя пересекать, даже наступать на линейку категорически запрещено. А дальше линейка уже для построений, а на ней – грибок дневального с аппаратом полевого телефона.
Первый день – уборка, а назавтра уже запланированы занятия по военной подготовке согласно программы первого курса высших общевойсковых командных училищ.