Они ушли, едва снова стало светло.
Сначала маленькие братцы, шурша лапками, боязливо озираясь на нас, потом сёстры, злобно сверкающие россыпью глаз.
Ушли, оставив только осколки Панциря и путаницу нитей разорванного Кокона на дне Дома.
Я осталась одна.
Дом нужно вычистить. Теперь, когда не нужно постоянно оглядываться на сестёр, готовых прыгнуть на спину и сообща сожрать, можно не бояться за свой тыл.
Дом снова стал домом.
Снаружи светло и тепло. Зелёное обступает дом уже вплотную, касаясь сплетённых нами сообща нитей.
Нужно вычистить и сеть.
После последней линьки я голодна.
Смешной летун увяз у самого входа, не дожидаясь, пока я починю сеть.
Раскинув свои белые крылья он задёргался, едва я показалась из дома, но быстро затих, когда мои клыки сомкнулись на его тельце.
Я не стала пеленать его. Выпила тут же, выбросив оставшуюся оболочку прочь – еда пришлась так кстати! –
а потом принялась чистить нити от налипшего мусора и плести новые.
Вверх, вниз, по кругу, воронкой, оплетавшей вход, цепляя концы к подступившему зелёному и к земле.
Маленькие шестиногие точками снуют внизу, что-то перетаскивая с места на место.
Не стоит даже отвлекаться на них – лишняя трата энергии.
Не успела я закончить возиться с сетью, как ещё один летун, поменьше, неосмотрительно решил приземлиться на переплетения нитей.
Укусив и опутывая летуна паутиной, я думаю только о том, как хорошо остаться в одиночестве.
Нет нужды не только бояться, но и делиться с кем-либо.
Я расту.
Есть, расти, чинить сеть, поддерживать дом в порядке, вычищая осыпавшуюся землю.
Свет сменяется темнотой. Вместе с темнотой приходит холод, от которого нужно прятаться на дне дома,
где можно протиснуться между нитей и поддаться слабости, ловящей в свои сети не хуже меня.
Спать.
Пока долгая-долгая темнота не сменится светом и теплом выгоняющими меня наружу.
Сеть, охота, рост.
Становится всё теплее, летуны попадаются чаще и чаще.
Я уже не успеваю столько есть и прячу оплетённых летунов в доме.
Сеть, охота, рост.
Мне становится тяжело двигаться – мой панцирь снова становится мне мал, пришла пора расстаться с ним…
***
Снаружи безостановочно грохочет, сверху течёт вода, капельки оседают на сетях, которыми я заплела вход.
Я мягкая. Мой старый панцирь валяется бесполезной грудой на подстилке из нитей, на которой я сбросила его.
Новый панцирь твердеет медленно, двигаться тяжело, даже еда в коконах не вызывает у меня интереса.
Что-то меняется.
Я твердею, слушаю звуки льющейся воды,
что-то беспокоит меня…
Это не голод, не страх, не усталость. Это нечто новое.
«Он придёт».
Дождь, наконец, прекращается. Я снова закована в панцирь, снова чищу сеть, но делаю это вяло,
постоянно отвлекаясь на непонятные запахи, шорохи падающих капель.
Когда Он осторожно заступил на сеть, сотрясая нити, я не среагировала так, как должна была.
Это были другие вибрации, отличающиеся от беспорядочных трепыханий летунов больших и маленьких, отличающиеся от всего, что было раньше.
От всего, что было раньше до того, как он, осторожно ступая по моей сети приблизился. Его задние лапы продолжали отстукивать ритм на нитях.
Я не могла двинуться, лишь смотрела, как он приближается, смешно раскидывая передние лапы.
Запах.
Он пах так восхитительно, что я сама подалась ему навстречу, забираясь на него сверху, подминая его под себя, чувствуя,
как его разбухшие передние лапы погружаются в мой живот.
Запах.
Я уже не смогла остановиться, когда он отпрянул от меня и попытался сбежать.
Одним прыжком догнала и, раз за разом, погружая свои клыки в его голову, утащила в дом, где высосала его до остатка, перемолов в труху опустевший панцирь.
До того, как опустилась темнота, ко мне приходили ещё двое. Первый, сотрясая сеть, снова добрался до моего живота, а второй, почуяв что-то, долго не решался приблизиться. Я приблизилась сама и упаковала его. И ещё четверых, явившихся, когда темнота ещё раз сменилась светом.
Их соки всё ещё отдавались приятной тяжестью в брюхе, когда я снова отгородила сетью вход в дом и начала плести в углу свой особенный Кокон.
Кокон, в котором зреет новая жизнь. Моя жизнь, помноженная на Их жизни, что я забрала себе.
Лелеять. Чистить кокон, переплетая нити снаружи, переворачивать его и греть, когда становится тепло, перенося ближе ко входу.
Мои дети уже шевелятся внутри, разрывая нити. Понадобится много еды.
***
Теперь я не одна. Все они льнут ко мне, выпрашивая еду, что я притаскиваю и готовлю – их клыки ещё слишком малы, чтобы пробивать оболочки летунов.
Охота, кормёжка, охрана.
Они растут, быстро. Сменив панцирь второй раз, начинают сами плести нити и приводить в порядок сети, таскать в дом маленьких шестиногих и летунов.
Свет становится короче, тепло уходит.
Мне всё тяжелее двигаться. Кажется, что мои ноги перестают держать вес тела.
Я сижу на дне дома, и мои дети носят мне летунов. Только даже голод отступает перед надвигающейся темнотой.
Я не почувствую, когда зелёное станет жёлтым, вход в дом будет надёжно замурован, а мои уже выросшие дети погрузят свои клыки в моё тело.
Я умерла и стану ещё одной грудой осколков на дне Дома, в котором, когда придёт время, останется самая сильная из моих дочерей.