Очередной экзамен. Еще один предмет, в котором я не разбираюсь: «Философия образования». За годы обучения в аспирантуре таких дисциплин стало пугающе много. К счастью, некоторые предметы можно просто искренне любить. Понимание придет. Благодаря личности педагога. Лилии Анатольевне нелегко с нами. Однако, это едва заметно даже с близкого расстояния. Обычно вплотную к экзаменатору садятся отличники - «ботаны», которые заявляют о себе языком тела, скорее, чем - мысли. Я гораздо хуже любого «ботаника». Я получаю удовольствие от поисходящего. Внимательно проследив за тем, как общается с каждым слушателем Лилия Анатольевна Степашко, можно ясно видеть, проявление единосущности образования и философии в действии.
На самом деле, конечно, просто невыносимо хочется привлечь внимания на себя: столько вопросов хотелось бы задать, столько ответов, моих личных, волнующих только меня, я хочу слышать. В моей жизни мало хороших учителей – это подсказывает, что их вообще в мире немного. Счастье общения с Учителем нельзя переоценить. На экзамен отвели четыре часа: пять минут на ответ. Это очень много.
Из дальнего угла изредка доносится шуршание и шепот: страх и привычка заставляют вчерашних студентов старательно пытаться надышаться перед смертью. «Как они не понимают сути происходящего?» - возмущенно думаю я, кожей ощущая чужие страх и волнение, которые так старается сгладить Лилия Анатольевна. Наверное, только доктору педагогических наук может быть по-настоящему ясно, как сложно быть аспирантом. Вот и еще один, вчерашний студент, блестящий тонким ободком золотого кольца, садиться напротив экзаменатора. Пальцы судорожно сжимают свежую пачку распечаток.
«Все с тобой ясно, дружок», - думаю я. Я ж «крутая»: первый раз встала пред доской и классом учеников в роли учителя в пятнадцать лет. Десятый год зарабатываю на жизнь тем, что учу других тому, о чем сама имею весьма смутное представление. Правда, о глубине своего знания или незнания я всегда говорю. Осознанную некомпетентность ученики мне прощают. Честность вызывает у них другие чувства. В их выражении я вижу сущность человека, который смотрит на меня как на учителя.
«Закончил высказывать не свои суждения», - поглядывая на экран телефона, думаю я. «Три минуты еще, давай, живее! Будущий «преподаватель Высшей школы!» Молодой человек краснеет, нервно крутит распечатанные листы, заметно постаревшие от такого неожиданного внимания к себе. По «сценарию» парень должен бы переходить ко второму вопросу.
- Давайте поговорим… - слышу я ровный голос Лилии Анатольевны, ее иногда называю Еленой, я не знаю почему.
Взволнованный аспирант, похоже, начисто забыл все возможные формы обращения:
- Сейчас, я соберусь, минут, – выдавливает он.
«Целую минуту! Обнаглел совсем!» - раздражаюсь я: не нравится мне ни его тон, ни манера поведения. Не могу понять, чего в нем не хватает…
- Что же Вы, друг мой, - говорит Лилия Анатольевна, заполняя неловкую паузу, позволяя парню перевести дух, - нужно учиться владеть собой, други мои, то, как мы чувствуем себя, влияет на всех, кто нас окружает.
- Освещая второй вопрос, я бы хотел сравнить системы Советского и Российского образования, акцентируя внимание на критике первой и отмечая перспективы развитии второй… - начинает, собравшийся с духом, «или что там у него вместо духа» аспирант.
«Во дурак-то! - думаю я. - Решил сравнивать то, что было, с тем, чего нет!» Мне двадцать четыре года. Я все еще позволяю себе честно думать о людях.
- Други мои, - мягко начинает Лилия Анатольевна свое обращение к конкретному молодому человеку и всем присутствующим. - Мы с Вами говорили о многих вещах. Я уважаю Ваше право на собственное мнение, но на лекции мы касались системы Советского образования. Я бы просила Вас эту тему опустить. Мы с Вами можем поговорить о чем-то другом? – заканчивает она смягченное обращение прямым вопросом к бывшему студенту.
- Но я вот тут провел анализ систем Советского и Российского образования и хотел бы сравнить и сопоставить… - продолжает молодой человек. Нервничающий сверх меры и степени аспирант явно не готовил ничего кроме чужого мнения об образовании Советском и (внимание) системе Российского образования.
Я уже в бешенстве. «Так ты не просто дурак! Ты дурак бестактный!».
Слушая, как воспроизводит молодой человек слова, не имеющие для него ни значения, ни смысла я невольно вспоминаю, Советское школьное образование, которое с первых лет жизни видела изнутри. Видела и чувствовала что это - машина, способная сформировать новое качество человека.
- Я понимаю и ценю проделанную Вами работу, сопоставление и анализ – отличные методы. Вернемся к тому, что для меня образование в те годы – тема глубоко личная …
- Да, я бы хотел отметить, что именно в отношении средств формирования личности ребенка можно…
Если бы я умела убивать взглядом, парня бы уже выносили. Необходимость учиться владеть собой относится ко мне в полной мере. Я едва не подпрыгиваю: пошла седьмая минута экзаменационного «диалога». Мне стыдно за поведение молодого человека. На выпускном экзамене на звание преподавателя он ведет себя как эгоистичный ребенок. Мне неудобно перед Лилией Анатольевной – споры с дураками требуют так много сил. Хотя, она относится к парню добрее и терпимее, чем я.
- Да, други мои, подытожим. Для меня Советское образование – это очень личное явление. Советская школа отлично работала и поддерживала педагогов: если появлялся талантливый учитель – его сразу замечали.
- Я бы еще хотел сказать об оплате труда современного преподавателя, - словно решив окончательно обрадовать экзаменатора, выпаливает парень.
«Замолчи! Просто замолчи и иди уже! Куда там тебе надо! Лилия Анатольевна, что же Вы не отправите его? Зачем на него силы тратить! Потратьте на меня!» - я совсем не думаю о том, что веду себя в точности как осел из мультика «Шрек», я уже полностью истощена эмоциями этой экзаменационной беседы, продолжающейся девятнадцатую минут вместо положенных пяти!
Парень нервничает, настороженными глазами оглядывают помещение и другие аспиранты, которые заметили, что уж больно долго не меняется жертва системы образования за столом экзаменатора.
Высказав свое мнение об оплате учительского и преподавательского труда, жертва замолкает. Утих и во мне, буйно бесновавшийся в течение последних пятнадцати минут осел: со всей неизбежностью катастрофы навалилось на меня осознание того, что парень работает преподавателем.
- Я понимаю вас, друг мой, расскажите, что вы преподаете, кому? Что вы рассказываете своим ученикам?
Слушаю и не верю: «Парень преподает русскую литературу в старших классах лицея… Но ученики пошли… Не интересны им ни литература ни классики. Какой там Пушкин и Лермонтов. У них совершенно другие интересы!»
Осел во мне уже и не знает, что думать и чувствовать. Безвольно слушаю, как монолог молодого «учителя» многократно прерывает вопрос Лилии Анатольевны:
- Что вы говорите своим ученикам? Что Вы рассказываете детям о литературе, друг мой?
Парень, не слышит вопроса. Не слышит даже не потому, что не подозревает о том, что его экзаменатор тоже учитель литературы. Он, на мой злобный взгляд, вообще не думает о том, что о литературе можно говорить. Как же хочется мне рявкнуть ему через круглый стол: «Если твои ученики не любят литературу – ты виноват!» Но желание злиться есть, а сил злиться нет. «Вот довел, гад!» – думаю я. Я еще не знаю, что именно в борьбе этих чувств рождается и воспитывается в человеке мудрость.
- Знаете, дорогой друг, коллега, - слышу я голос Лилии Анатольевны. - В годы, когда я была учителем литературы, мне повезло быть на открытом уроке в маленькой сельской школе. Какой это был урок! Я была поражена работой учителя тем, как нес он знания своим ученикам, влюбляя их в свой предмет. Какой это был литератор! Я позавидовала ему. Я так не умела, но мне посчастливилось увидеть того, кто действительно это мог.
Вслушиваясь в слова учителя литературы, я забываю дышать и думать о коварно «украденном» у меня времени.
Молодей человек еще ждет отметки о сдаче экзамена. Но здесь их не говорят вслух, а он, видимо, к этому не привык. Более того, ощущая, что оплошал, похоже, готов торговаться. Я его понимаю: приходилось бывать и на его месте. Но упрямый осел во мне все еще считает, что время в объеме двадцати пяти драгоценных минут, Лилия Анатольевна потратила не на меня. Я не замечаю, как оказываюсь на месте экзаменуемого: остальные аспиранты, после долгого и мучительного для коллеги по несчастью ответа, видимо, не рискуют. А я сижу совсем рядом.
- Я, конечно, должна задать Вам вопросы, - говорит Лилия Анатольевна, - но по Вашим реакциям видно, что мы можем расстаться.
- А я столько хотела обсудить! – еле слышно говорю я, глядя в темное небо за окном, на лица ошарашенные лица коллег по аспирантскому цеху: их еще человек десять. Все испытывают шок. Двадцать минут мучила парня, а эту просто отпускает! Расстроено киваю головой. Надеюсь, что время еще будет.
- Скажите мне Вашу, фамилию…. – слышу я сдержанный голос Лилии Анатольевна.
Тратить ее время ее я не имею права, а корректно уйти не хватает воли и такта: хочется чем-то помочь, но чем?
- А можно я Вам анекдот расскажу? – не выдерживаю я. – Я быстро. Вчера к занятию готовилась – прочитала.
- А что вы преподаете?
- Морфологию английского языка.
Так вот: приезжает врач в автосервис: ему машину, отремонтировали и за час работы $ 300 взяли. Врач возмущается: «Я $100 в час беру».
Механик ему и говорит: «Вы на одной модели всю жизнь работаете, а у нас каждый сезон новые – постоянно учиться надо».
Лилия Анатольевна улыбается.
Я спешно прощаюсь, благодарю за все и на ходу сообщаю: «Я все же уверена, что люди меняются».