Круг замыкался, а он продолжал писать свои глупые стишки. Дни один за другим сгорали, так быстро и поспешно, что, опасаясь излишнего внимания, скрывали закаты за облаками. Где-то там, где его не было, теплые бирюзовые волны целовали берег и, не желая расставаться, утекали сквозь песчинки куда-то… Где-то там, где его не было, ледяные черные валы разбивались о фьорды, покрывая грубой холщевой одеждой шрамы прошлых времен. Где-то там же по Фонтанке гуляли люди.
Круг замыкался. Ночи все более и более вытесняли дни. Все больше курили – приближалась осень: листья, песни, гитары, больничные дворики, бессонные ночи, глупые, но такие честные строчки…
Сентябрь – боль, наверно, именно такую боль испытывают при рождении младенцы; страх от расставания с каким-то привычным и родным мирком, теперь он рушился на самые мелкие осколки - почти пыль, и складывался во что-то новое: чужое и холодное.
Октябрь – страх, но уже за нее, за ту, которая была виновата во всем, за ту, которая все сломала и растоптала, за ту, которая разрывала ребра и вырывала спрятавшийся там пульсирующий комочек; странный страх жертвы за своего палача.
Ноябрь навсегда останется ноябрем: холодным, снежным, ледяным…
Потом была зима. Она будет до боли, до чертиков, до осатанения белой, как поля, уже на сто рядов исписанного листа бумаги. Зима обозначилась каким-то невероятно чистым, синим, честным и даже святым Рождеством… Хлопья снега, тепло-зимний ветер, кофе, 8-й этаж… «Прочь из моей головы! Выхода нет!» – кричала ему не она… А он возьми, да и уйди, но далеко не зимой… Потом был город, он вернулся, он открыл глаза, но вот светлее не стало! Он ждал, долго ждал и впал в спячку…
Очнулся весной… Ручьи не текли, птицы не пели, трава не зеленела… Все было по-прежнему серым и по-прежнему закрытым. Но что-то все же менялось. Она была так близко, но вот только он все яснее понимал, что ближе уже не будет, быть не может, да и не должно… А они все громче пели, пока не замолчали… Наступило лето.
Ну уж нет… Он не хотел больше здесь оставаться…Он хотел сбежать, сесть на поезд и заскользить по рельсам, не оставляя на них следов, отметин царапин; выйти натаком знаком и любимом перроне, взбежать по лестнице, бросив чемоданы, оставив лишь гитару прямо за спиной; выбежать сквозь двери и вдохнуть такой вечно-вечерний воздух… А потом, опять кофе, Река, 8-й этаж, теплые ночи…
Но город оставался здесь, вокруг него. город поливал его тягучей, вязкой, подобной дегтю смолой духоты. Он спал, а вокруг пили они, а вокруг они плясали в адской пляске, а вокруг они совершенно не хотели уходить… Он встал, взял перо и… они исчезли. Казалось, его жизнь вновь ушла на второй план, он снова погрузился в не свои проблемы.
Под ногами скользили метры асфальтовой дороги, вечерний воздух раздувал волосы, запах свежескошенной травы, кофе и табака не покидали… Огромные бетонно-картонные коробки по левую руку сменялись одна другой, ничем не отличаясь, даже ценой за квадратные метр воздуха. Мимо пробежал тощий бродячий пес: как был, так и исчез. А справа проезжали машины: самые разные цвета, модели, люди, но все одно и то же. Деревья неодолимо желтели… Наступала осень.
Круг замыкался. Он перевернул песочные часы.