В одном славном немецком городке жил-был скрипач по имени Якоб. Музыкантом он был преотличным. Лучшие дома Европы наперебой зазывали его, недурно вознаграждая за искусство. По природе своей непоседа, ни к кому он не был привязан. Даже со стариками родителями, души в нем не чаявшими, виделся редко, проездом из страны в страну.
По-настоящему дорожил он лишь верной своей спутницей - итальянской скрипкой. Без ее чудесного пения не представлял Якоб жизни. Каждый вечер в один и тот же час он укладывал свою красавицу в темный кожаный футляр с малиновой бархатной обивкой, бережно, словно ребенка в колыбель. Мир погружался в безмолвие. Утром, пробужденная любящей рукой с первыми лучами солнца, скрипка вновь наполняла его жизнь прекрасной музыкой. Ничто не нарушало установившейся раз и навсегда между ними гармонии.
Так бы все и шло. Если бы однажды в захудалом северном городишке, в который Якоб заехал, соблазнившись недюженным гонораром, за ним не увязалась черная кошка.
Справедливости ради заметим, что черной она была лишь отчасти. Стоило кошке выйти на свет, ее мягкая шерстка загоралась рыжими искорками. Кошка была диковата, гладить себя никому не позволяла, предпочитала держаться подальше от людей.
Тем необъяснимее была ее привязанность к скрипачу. Ведь Якоб не был ласков. Не имел привычки подкармливать приблудную животинку, как иные сердобольные люди. Кошачьи мяуканья раздражали его, отвлекая от любимого занятия. Если какой-нибудь гостиничной кошке приходила охота потереться об его колено, Якоб тут же выставлял ее за дверь.
Неизвестно, привлек ли кошку тембр его голоса. Или едва уловимый запах его вещей, впитавших ароматы множества стран и земель. Или музыкальные рулады, целыми днями льющиеся из его окон, ибо наскоро позавтракав, скрипач принимался репетировать. Или кислое молоко, которое как-то, испортив им утренний кофе, Якоб в сердцах выплеснул на булыжники мостовой, угодив ей под лапы. Так или иначе в какой-то момент Якоб заметил, что кошка повсюду следует за ним. Пару раз он на нее шикнул. Попытался скрыться он нее в толпе, затеряться в лабиринте улиц. Безрезультатно. Человеком он был незлым, мысль о мерах более суровых - вроде камня или палки - не приходила ему в голову. Поразмыслив, Якоб решил не обращать на странное животное внимания, в надежде, что со временем оно само отстанет.
Но кошка не отставала. Сидела под окнами домов, в которых он выступал. Без устали бежала за дилижансами, перевозившими его из города в город. Поджидала у дверей гостиниц, в которых он останавливался. Иногда кошка отлучалась по своим делам. Но, даже выпустив скрипача из виду, всегда отыскивала его след.
Сначала Якоб досадовал, потом удивлялся упорству, задаваясь вопросом, почему она не выбрала кого-нибудь другого. Но со временем привык к тому, что кошка постоянно маячит неподалеку, и сам не заметил, как она повадилась проникать в комнаты, в которых он ночевал. Чем бы он ни занимался, кошка тихо садилась неподалеку и смотрела. Глаза ее становились солнечно-янтарными, зрачки расширялись, и она беззвучно мурчала.
Когда он укладывался в постель, кошка норовила пристроиться в ногах. Скрипач, не терпевший этого, выпихивал ее на пол, но наутро обнаруживал в уголке кровати, свернувшуюся клубочком. В простывшей за ночь комнате ее тепло приятно согревало Якоба. Но он никогда не признался бы в этом. Дни музыканта были расписаны на много месяцев вперед, и у него не было ни времени, ни желания заботится о ком-то кроме себя и своего инструмента. Кошка сама о себе заботилась - ловила мышей, пила дождевую воду. Скрипач даже имени ей не дал, ведь он никогда ее не звал. Она и так всегда была рядом.
Так прошло года два. Якоб почти не замечал ее. Она не спускала с него глаз.
В жизни всякое случаются. Даже успешным скрипачам выпадают темные полоски. В тот день все шло наперекосяк: обед подали подгорелый, деньги за концерт задержали, новая мелодия не давалась. Нервным шагом мерил Якоб на редкость неуютную гостиничную комнату, когда наткнулся взглядом на устремленные на него янтарные глаза. И тут его прорвало:
- Прекрати на меня смотреть! Терпеть этого не могу! Навязалась на мою голову! Все мои беды от тебя, вампирша!
Кошка отвела взгляд и выскользнула за дверь. До вечера она не показывалась. Не вернулась она и на утро. «Неужели отстала? – бубнил себе под нос скрипач - Наконец-то!». Не пришла она ни назавтра, ни через неделю. Просто исчезла.
Погожие деньки, как и положено, сменились промозглыми. Холодный ветер насквозь пронизывал несущиеся по дорогам дилижансы. В пути скрипач простудился и слег.
В беспамятстве лежал он в придорожной гостинице. За окном бушевало ненастье. В комнату время от времени заглядывал встревоженный хозяин. Убедившись, что постоялец жив, оставлял у изголовья воду, не забывая пополнить стопочку счетов за постой. Туда же приземлялись и письма ценителей музыки с требованиями заплатить неустойку за сорванные концерты. Долги росли. Негодование вельмож, не дождавшихся артиста, возрастало. Якоб метался в бреду. А в комнате, пользуясь безнаказанностью, бесчинствовали мыши: скакали по столам и подоконникам, пробовали на зубок все подряд, источили ноты, свечи, подгрызли даже итальянскую скрипку…
Но вот кризис миновал. Молодой организм Якоба поборол болезнь. Какое-то время он еще оставался в постели. Заплатил хозяину за прошедшие дни и за средство от мышей. Нетерпеливым вельможам написал письма с извинениями. Скрипку отправил мастеру.
Начав потихоньку подниматься и ходить по комнате, Якоб то и дело поглядывал в окно. По двору степенно разгуливали гуси и утки, мимо шли люди, громыхали повозки, пробегали собаки и коты... Ни одной черной шкурки с рыжими искорками… «Ну и прекрасно..» - Думал скрипач и брался за дела.
Вскоре Якоб окончательно поправился. Как новенькая, вернулась от мастера скрипка. Возобновились репетиции. Жизнь вошла в привычную колею. Новые авансы и приглашения были получены. Вновь закружили скрипача города и дороги.
Все было, как всегда. Но толи мыши необратимо нарушили структуру дерева, толи с лаком у мастера вышла неточность, с тех пор, что бы не исполнял Якоб, голос его итальянской скрипки звучал с почти незаметной, едва уловимой грустью.