Иосиф Виссарионович
В нашей комнате в Новосибирске висел портрет товарища Ворошилова. Потом был маленький коридор без портретов, но с двумя умывальниками, нашим и тети Шуры. Тетя Шура была интересна тем, что ее мать, Пелагея Тарасовна, ела тюрю из водки: наливала водку в блюдце, размешивала в ней хлеб и ела.
Потом была общая кухня, где на каждую семью был стол, там иногда разгорались ссоры из-за того, что кто-нибудь что-то поставил не на тот стол.
Рядом с кухней жили медицинские сестры. В их квартире висел портрет Иосифа Виссарионовича Сталина.
Я, видимо, еще не учился в школе, потому что, когда я начал учиться, вместо медсестер приехала семья, глава которой служил в Австрии, и я был угощен австрийским шоколадом, вкус которого до сих пор помню.
Однажды в сопровождении бабушки я оказался в квартире медсестер, где и увидел портрет Иосифа Виссарионовича. Видимо, я уже что-то слышал о нем, так как, посмотрев на портрет, я сказал: «Иоська». Что я имел против Сталина, столь уничижительно назвав его, не знаю. Никаких таких разговоров о нем я не слышал. Вообще, в Сибири, возможно, Сталина боялись как-то по-иному, поскольку жили там, куда он ссылал и потому уже не боялись ссылки.
Среди пацанов о Сталине говорили уважительно. У нас в военном городке было несколько овощных складов, где чаще всего хранилась квашеная капуста. Склады охранялись часовыми. Мы иногда крали капусту, но свежую, когда она кучей была свалена возле склада. Обычно кто-то отвлекал часового, другие забегали с другой стороны и хватали пару качанов. Никакая другая капуста таким спросом не пользовалась. Но когда капуста была заквашена и заперта внутри склада, перед часовым был простор, поскольку убрали гору свежей капусты. И вот тогда среди пацанов завязывались споры: А если сам Сталин пойдет навстречу часовому капустного склада, должен ли часовой его застрелить, или нет. Некоторые утверждали, что сначала часовой все-таки обязан крикнуть, стой, кто идет. И уже потом, если Сталин продолжает идти, стрелять. Так уважали Сталина. Но еще более безымянного часового, поскольку часовым мог стать каждый, а Сталиным не каждый. Поэтому каждый знал, что обязан делать часовой, но никто не задумывался над тем, зачем Сталину идти в направлении капустного склада. Он, кстати, так там ни разу и не появлялся, и часовым было не в кого стрелять.
Когда же я в чужой квартире назвал вождя «Иоськой», бабушка тут же уволокла меня и отлупила, уже не помню чем. Когда я сломал новые лыжи, убегая от хулиганов на косогоре, бабушка отлупила меня веником, но про веник я помню, поскольку был старше, когда сломал лыжи. Лыжи я, между прочим, ломаю с тех пор чуть ли не по два раза в год.
Когда бабушка меня лупила за Сталина, она ничего при этом не говорила, я уже упоминал, что о Сталине у нас в семье почти никогда ничего не говорили.
Когда Сталин умер, нам сообщили об этом в классе. Это было в 1953 году, мы учились в 5-м классе. Все встретили это известие тихо, только один Генка Лопатин заплакал. Его отец был майор НКВД, Генка до сих пор не знает, чем занимался его отец. Но до сих пор делает пробежки под Одессой по берегу Черного моря и ежегодно проводит отпуск на велосипеде.
В день похорон Сталина у нас в Новосибирске еще было морозно, никто никого не давил, а в минуту молчания я был на улице, где не было ни души, только вдали пробегал какой-то солдат. Когда я вечером рассказывал об этом отчиму, что солдат бежал, не снимая шапки, – «вот мерзавец», – сказал отчим.
Фигура Сталина стояла во дворе нашей школы. Незадолго до выпускных экзаменов, весной 1957 года кто-то отломил Сталину глиняную голову. Я помню нашего директора, по прозванию Циклоп, как он стоит, обнявшись со Сталиным, и тянет за нос отломанную голову, чтобы она встала на место.
Сталин надолго отшиб русскому народу, да и не только ему, мозги и оставил незлобивое сердце.
Время от времени кто-то тянет Сталина за нос, пытаясь восстановить его целость и невредимость.
Весной 1990 года я был на Цейлоне. В самом сердце острова, в горах, выше города Канди, где в буддийском монастыре хранится зуб Будды, в редакции местной левой газеты я увидел портрет Сталина. «А где Гитлер?» – спросил я, уже устав от вопросов о Троцком. Мне с вежливой улыбкой объяснил тамил-журналист, что они хотят до всего дойти своим умом. Тогда я спросил, сколько всего народу в Шри-Ланке, и предложил сравнить это количество с тем, какое у нас уничтожил Сталин, отбирая лучших для пути в светлое будущее. Много ли останется от тех, кто своим умом никак не может столько лет оценить значимость великого людоеда для дальнейшего процветания человечества?