Меня с самого детства волновал вопрос, а что будет, если понятия булевой алгебры соединить c теорией комплексных чисел и вывести эти формулы на лоно действительности. И вот, наконец-то, настал тот самый миг, тот самый триумф славы, за которую порою потехи человеческой ради дают устрашающую дух премию, именуемую ignobel. Никто не ожидал такого исхода вещей, такого необратимо неожиданного преобразования реальности моей новой зари в гипертрофированный, как подмятая склянка, парадокс самой себя, не забывая притом радовать все новыми и все более совершенными научными и не очень открытиями и откровениями.
В тот день, когда я произвел долгожданный запуск проекта струнно-квантового преобразователя материи в формат выделения чистой абстрактной формы мнимо-действительного субстанционного комплекса глобальных исчислений существования, мир вдруг начал всё больше и больше внимания уделять именно усам. Впервые тогда я увидел стену, на которой росли почти что чапаевские усы из мха, немножко покачивающиеся на ветру, точно глубоководные актинии, попавшие в горячий поток океанских донных гейзеров. Ужаснувшись их размерам и пышной ухоженности, я принялся лихорадочно оглядываться, унося ноги от стены как можно скорее, пока усы не проросли сквозь меня, но точно - они уже тут как тут бежали за мной вприпрыжку.
Внезапно появившийся усатый мужчина в старинном котелке, похожий на беспородную помесь Ницше и Пуаро, приклеил к одному усу газету и пенсне, а вторым усом тянул за собой паровой трамвай, периодически посвистывая им, как городовой и попыхивая этим трамваем, точно Черчилль трубкой. Трамвай не возражал. Усач искренне вник в мою проблему: за мной действительно с самыми серьезными намерениями гнались раскидистые, как оленьи рога, мшистые усищи. Он протянул мне фирменный высококачественный евросачок “антиус”, и только тогда мои преследователи остановились в недоумении, тут же рассыпавшись на миллион маленьких фрактальных усиков, заполонив всё окружающее пространство, так что воздух вскипел везде, где только возможно, а дышать в буквальном смысле этого слова пришлось все теми же микроусятами.
Тут я уловил, что так-таки из них получится неплохой пушистый ковёр, который можно использовать для подстилки с целью дальнейшего передвижения трамвая одним из усов гражданина в пенсне. Я зашел вовнутрь парового транспортного средства, где, как оказались, прятались от контролёра безбилетные зубастые чемоданы, но самым странноватым и жутеньким было даже не это. Самой удивительной была сама обивка из бархатистой ткани, напоминавший усы. Прикоснувшись к ней, я понял, что это именно они и есть в действительности, что ужаснуло меня еще больше. Тем временем, трамвай вытягивался всё больше и больше, пока не обратился в километровой длины паровоз, по коридорам и вагонам которого из тамбура в тамбур бежал усатый карл в парике и кричал: “Аааа! Защекочу!” Его уменьшенные в размерах перья и клюв были совсем еще мягонькими, как у новорожденного теленка в перьях, потому что телёнок этот был просто чудо какое-то. Вкус рассасываемых усов, поналезших с пружиняще-пульсирующей обивки вагонов, напомнил мне солнечные дни ежевичного детства.
Особенно из тех далёких солнечных времён запомнился мне куст, под которым я зарыл собственные руку-запаску и ногу-запаску, но тот случай, если одна из моих рабочих рук или ног выйдет вдруг из строя. Вот тогда-то запаска и пригодится на место руки или на место ноги. Интересно было вот что: а мою руку-ногу уже кто-то откопал из-под куста или еще нет? Надо бы сей комплекс навестить на днях, ведь рука и нога соотносятся друг с другом точно так же, как в комплексных числах соотносятся действительная и мнимая части, а раз уж я запустил через них мир дизъюнктивно-конъюнктивными алгоритмами бинарной алгебры логики, то переживал по поводу возможности прорастания запасок рук-ног кустистыми усищами, расползшимися методом обратного распространения ошибки в нейросетях, делавшего усы мироздания счастливыми обладательницами элементов самообучающегося искусственного разума.
Я вприпрыжку бежал на работу свой весёлый лабораторно-сливочный терем храма науки. По пути деревья пели мне грустные, как у ездового оленеводческого ёжика северных народов, но красивые песни осени и плавно опадали трясущимися от мудрости и старости усами. Они покрывались пушистой изморозью ворсистых паутинок и потрескивали мне по имени тончайшими усинскими иголочками туда, где чистейшими горными родниками зависла антигравитационная копия Кремля с усами вместо звезд. Я протянул Кремлю ходули, и тогда мы стали гулять в разные стороны от самих себя, подробно двум читателям собственных научных статей или же просто двум волокнистым совами или выпям под камышовой луною болот, но я никак не мог выбросить из головы этот рабочий машинно-промасленный запах потрескивающих в пламени гиперпространственных ложных усов, сотканных из мнимых чисел ткани сознания, усовершенствованных посредством онтологических сфер, софистской метафизики парадоксов и геотермальных процессов в едином порыве телепортации в непостижимое.
Усы летали вокруг, они источали газы радости и покоя, их волны проносились одновременно даже самые дальние задворки галактики, не находя на своём благородном пути ни малейших преград. Я начал прореживать и пропалывать их на той изначальной грядке, откуда вообще только происходила вся идея этих позитронных усов, усят и усищ, а под грядками, почти у самых корней оказались улыбки, перерабатывающие всё в чистую информацию, которая почему-то оказалась похожа на пальмовый тапочек из микрофибры, растущий из кактуса. Усы заменили нам крылья, чтобы мы снова могли плавать.
В этот самый миг на меня снизошло глубочайшее озарение. Усы - это не только самый важный орган человеческого тела, но и основной способ пронести вещи сквозь сновидческую вселенную осознания в повседневный мир людей, улавливая образы и фантазии поочередно мигающими правым и левым усиком, точно бы антеннками. Тут включилась функция щекотки, и вовнутрь моего сознания ёршиками пролезли усы, целиком и полностью с ним соединившись. Каждый их пучок пульсировал, жил отдельной жизнью, а на разрезе волоса я увидел тогда, как из каждого волоса растёт ус, распадающийся на волосы, из которых также растёт ус, распадающийся на волосы, из которых также растёт ус, распадающийся на волосы, из которых также растёт ус - и так до бесконечности, пока усы не начинали прорастать у кварков - на каждый кварк по два уса, становясь в действительности, той самой неделимой из минимально возможных микрочастиц, той самой первоматерией, теми самыми светящимися струнами, лежащими вне времени и пространства, но следующих своим собственным, только им самим постижимым процессам и алгоритмам, складывающих в своей глобальной взаимосвязи неописуемый баланс, позволяющий существовать самому существованию.
Воспарив над пространством времён, я наблюдал, как ведут тишайшие тропы петляющими путями в застывшее ослепительное остекленение далай-лам вдали от состояний между не-жизнью и не-смертью людей, как будто поделивших себя на ноль, да так в этом состоянии и оставшихся зачем-то. Сквозь цветные светоносные нити золотистых проблесков и вспышек скользили призрачные образы проекций, в которых жеребцы богини Иштар совершали обряд виноградодавления, зажигания дисков светил на обсерваториях крыш древнейших храмов и создания построек из эйдосов и потоков кислорода. Чистейшего, между прочим.
А в той самой точке, где ус из правой своей части переходит в левую, а из левой своей части переходит в правую, сконцентрировалась взаиморазнонаправленными потоками вся мощь энергии, в квадрильоны раз превосходящей всплеск потока частиц во время взрыва сверхновой звезды. И этот квадрильонный поток накрыл меня. Я осознал тогда: усы есть не только протоматерия, но и высшее свойство порождения этой всеохватной надматериальности, стоящее над всеми измерениями.
Со стены вприпрыжку сорвалась маска тигра и неугомонно провалилась сквозь картину автомобильного портрета, неподдельным прицелом вспучившись прямо в тесто. В принципе, я всегда боялся теста ничуть не меньше, чем усов. Вот вылезет оно большое такое, пузатое и в полосочку, как покроет собой все стены, а потом придет стенной пекарь и превратит обои хлебобулочные изделия. В целых городах, бывало, рассказывали пожилые ветераны, нашествие пекарей оголяло стены, зато хлеб затем продавался отменный, ароматный и крайне вкусный, хотя с клеем и бумажкой. Но на бумажку никто не обращал внимания, поскольку после трапезы она достаточно успешно могла использоваться для самых разнообразных целей, на которые только хватало воображения.
Постепенно начал складываться ажиотаж вокруг прыгучего теста и вокруг комплексов ложных усов. Усы брали размерами, зато тесто было жидким. Усы были сухими, зато тесто - влажным, и оно умела принимать абсолютно любые формы. Однажды, чтобы обмануть усы, я наблюдал эту картину самолично: тесто активно пузырилось, покрываясь клеем и устремляясь в Ватикан, то гусыней перекатываясь с боку на бок вразвалочку, то радостно взмывая в небо раскатанными коврами-самолётами. А в том Ватикане папа римский, горделиво восседая верхом на маленьком пони, радовал своими усилиями усы и тесто, выдавая им всем разнообразное райское не очень благословение в формате крестной отсебятины и дара запрещённых тайных книжек из собственной библиотеки, способных нарушить мировое равновесие и покой мшистых, лишайниковых и чаговых умов.
Но зато из благословлённой тестяно-усистой перманентной безраздельности единства повылазило очень много пираний, которые даже смогли выпустить и вырастить хитросплетённую инфраструктурную сеть цивилизации, прорастая рыбьей цветоножка под сенью усят, подобно инистым кристаллам новогодней изморози на окнах или латиноамериканским изумрудам, или просто какому-нибудь там малахиту, залипшему в молочно-хрустальных кварцевых кристаллах Уральских гор. Летающие усы настигли усыпальницу одного из тех самых застывших далай-лам, а также тяглового мужчину с трамваем, которого я встретил в самом начале своего эксперимента и который был одет в носки, котелок и ветхое пенсне на носу с газетой. Они ведь всегда предпочитали исключительно страшный стиль: консервативные полосочки на волосяном покрове внутри у быстрой сущности.
Тесто вылепило из себя рай коллективных человечков: поглотителей, растителей и перераспределителей усов. Цель жизни каждого такого человечка из теста было съесть и переварить внутри собственного тела хотя бы один ус, а после съесться самому. И это было правильно, и это было красиво практически. Дело в том, что усени умели бегать и щекотать, зато тесто умело переваривать и изучать. Приручать оно тоже было гораздо всех и вся. Результатом переваренных усов всенепременно становилось исключительное счастье. Тесто умело представлять себя в любом обличье и с любой выгодной для себя стороны, вот и мне оно привиделось премилейшим механиком с гаечным и ключами вместо глаз в самой любезной форме. Его идеи всегда были преисполнены исключительно аналитического сюрреализма. Он вращал головой, пока цивилизация людей из теста справлялась с угрозой усов.
Облепив ус действительно во всех сторон плотным слоем, все эти люди, да и просто человечки, принимались одновременно переваривать протоматериальные нити мира из первичной энергии и передавать изменённые собственными формами сигналы счастья, и именно поэтому гаечный механик использовал из глубин своих ключей колебательные вибрационные сооружения для усиления семантики сигнальной системы охотников из теста за всеми усами проекций.
Сопротивление усов было подавлено, а для счастья мир перешел в стадию мига короткого замыкания себя в параллельных измерениях.