1 глава.
«Вот так живешь, занимаешься своими делами, куда-то стремишься, пытаешься познать себя, терпишь поражения и радуешься победам. Тебе кажется, что ты многое понимаешь в этой жизни, разбираешься в людях, но все настолько непостоянно и скоротечно… вдруг, привычный ход событий замирает и отходит на второй план. Вся прошлая жизнь остается далеко позади. А на первое место выходит ВОЙНА – то, что раньше можно было увидеть только в страшных снах, становится реальностью, от которой не убежать и не скрыться. Мысли, убеждения и взгляды перемешиваются, словно колода старых карт. Те люди, которых ты раньше сторонился, становятся твоими союзниками, а те, кого считал своими друзьями, оказываются предателями. И, если раньше у тебя была модель комфортной жизни, сейчас она рухнула, превратившись в обломки искореженной судьбы. Уже не будет так, как было раньше. Никогда не будет. А самое страшное, что ты не знаешь, когда всему этому безумию придет конец. Для кого-то неизвестность – страх, а для тех, кто стал невольным участником военного сумасшествия, - это образ жизни. Ты не знаешь, что тебя ожидает завтра, не понимаешь, где искать спасение. Остается лишь ждать и верить».
Наступило утро. Надя по обыкновению встречала рассвет, стоя на крыльце, как и в мирное время. Она любовалась тем, как восходит солнце, давая начало еще одному дню. Пожалуй, это единственная привычка, которая осталось у нее из прошлой жизни. Сейчас же все ее существование разделилось на два периода: то, что было – беззаботность, радость, безграничное счастье, и то, что стало: разруха, не только в мире материальном, но и в духовном. Там лежали груды несбывшихся надежд и ожиданий. Она только сейчас начала осознавать, насколько была счастлива раньше, в то время, когда ей не нужно было задумываться о том, что поесть, чтобы не умереть нелепой голодной смертью. Хотя то, что в мирное время считается нелепым и абсурдным, в военный период приобретает весьма обыденный характер. В этом и заключается все безумство войны. Люди просто сходят с ума. А те, кто развязали это бессмысленное и беспощадное действо, лишились рассудка еще раньше. Теперь они пытаются и из других людей сделать себе подобных, вселяя в их души мрак.
Девушка долго стояла на крыльце, вдыхая воздух, пьянящий своей свежестью. Легкий ветерок развивал ее длинные русые волосы, которые она не успела заплести в косу, боясь, что пропустит рассвет. Возможно, именно наслаждение красотой солнца давало ей силы для преодоления себя, поэтому она никогда не пропускала этот утренний ритуал. Изо дня в день, уже на протяжении нескольких месяцев, ей приходилось терпеть присутствие немцев в своем доме - месте, где Надежда родилась и провела все свое детство. Теперь она из хозяйки превратилась в служанку. Порой хотелось закричать, ударить обидчиков, сказать, чтобы они убирались вон, но она с железной выдержкой таила свои переживания в глубине души, не давая эмоциям выйти наружу. Прошло время и ярость переросла в тупую, щемящую боль в груди. Отныне девушка чувствовала лишь отвращение, глядя на этих представителей фашистской идеологии, представляла, скольких людей они лишили жизней и скольким доставили страдания от потери близких и любимых. «Как они могут с этим жить? Непонятно…хотя какое им дело до чувств людей, которых они по велению своего лидера обязаны убивать? Думают, что они свободны, а мы в тяжелых оковах. Наивные! Как человека, который по указке выполняет иной раз то, чего совершенно не желает, можно назвать свободным? Кругом сплошной обман!».
- Надья, guten morgen (доброе утро)! – раздался голос немца, выходившего из дома. Полей мне воду на руки…пожалуйста, - проговорил мужчина, протягивая девушке маленький ковшик.
Девушка обернулась, молча взяла из рук молодого немца ковш и зачерпнула им воду из ведра, которое она ежедневно наполняла из колодца. Вообще у всех в доме с прибытием в деревню немцев появились определенные обязанности, выполнять которые приходилось каждый день. Например, Надя готовила еду, ее сестра Тоня убиралась в доме, а их мать колола дрова и ухаживала за оставшимся скотом: свиньей и 2 козами – остальных животных закололи оккупанты.
- Уже можно начинать готовить завтрак, mein lieber (моя дорогая)! – на «ломанном» русском произнес немец.
- Не называйте меня так, пожалуйста, - раздраженно проговорила девушка.
- Vergeben (извини). Я не думал, что тебе это так неприятно! – сказал мужчина и улыбнулся, будто пытаясь сгладить неловкий момент.
Надя смутилась, но постаралась сделать как можно более равнодушный вид. Она помогла немцу умыться и поспешила удалиться, чтобы приготовить еду.
Завтрак, которым девушка кормила «фрицев», стал для них уже традиционным. Он состоял из мяса и яиц. И, пожалуй, единственные люди, видевшие в деревне данные продукты – это те, кто их готовил и те, кто употреблял данную пищу. Только, к сожалению, для русских и к счастью для немцев действия этих людей почти никогда не совпадали. За кражу еды жестоко наказывали. То, каким образом это делали, зависело от количества украденного. Самым лояльным считалось избиение. В зимнее же время немцы могли выставить человека в обнаженном виде на мороз и обливать ледяной водой. Оставят ли жертву в живых, зависело от настроения мучителей, хотя не многие выживали после подобных издевательств. Не щадили никого. Для фашистов возраст провинившихся не имел никакого значения.
- Доброе утро, мама! – произнесла Надя, увидев во дворе женщину, которая с усердием колола дрова. Было видно, сколько усилий ей нужно было прикладывать, чтобы разрубать огромные куски дерева. Капли пота струились по разгоряченному лицу, волосы цвета зрелой пшеницы, собранные в толстую косу, растрепавшись, выбивались из-под косынки, обессиленные руки предательски дрожали, а по телу иной раз пробегала волна такой немощи, что казалось, женщина вот-вот упадет.
- Стойте, дайте я Вам помогу! – добавила девушка, увидев, как сложно её матери дается эта, казалось бы, мужская работа. - Вы опять сегодня не спали?
- Нет, моя хорошая, не нужно. Лучше приготовь быстрее еду, чтобы не разозлить наших гостей, - ответила женщина, проигнорировав вопрос дочери. И так было понятно, что всю ночь она провела на колхозном поле в поисках гнилой картошки, которой можно было бы накормить дочерей, но вновь ничего не нашла.
- «Наших гостей» - как нелепо это звучит! Заезжие люди, которых никто не звал. Их ненавидит вся деревня, но сделать ничего не может, - произнесла Надя и, выхватив топор из рук матери, несколько раз ударила по огромному деревянному брусу, от чего он разломился на две части.
- Тихо, не стоит ссорить такими словами! Не забывай, что кругом уши! – ответила женщина, поспешив вернуть топор.
- Немецкая речь не дает об этом забыть.
- Ты сумасшедшая! Быстро иди готовить еду! И если хочешь жить, больше не смей повторять подобные вещи!
- Простите меня! – произнесла девушка и обняла свою мать, - Да оставьте Вы эти дрова! Я потом сама все сделаю, - добавила Надя и, выхватив топор из рук изможденной женщины, отбросила его в сторону.
Женщина достала из кармана нить и перевязала ей волосы дочери.
- Так-то лучше. А теперь ступай!
- Тоня! Тонька! – прокричала Надя, ища свою младшую сестру.
- Да, я здесь. Зачем ты меня звала? – торопливо проговорила девушка, подбегая к своей сестре, - Что-то случилось?
Антонине было 16 лет, хотя выглядела она намного младше. Так на ней сказалась война со всеми своими атрибутами: голодом, холодом, бессонными ночами и постоянным страхом за жизни близких людей. «Собственная жизнь в военное время обесценивается. Ты перестаешь думать о себе и своем существовании, становишься более внимательным, переставая концентрироваться только на своих проблемах. Происходящее вокруг отныне волнует тебя гораздо больше».
Она была очень похожа на свою сестру. Хотя все с наступлением войны превратились в штампованные копии друг друга – это измученные, уставшие от жизни старики, страстно желающие момент, когда заглохнет эта ужасная «машина смерти». Русые волосы Тони были собраны в тугую косу и покрыты косынкой, пожелтевшей от пыли и бесконечной копоти, приносимой ветром с мест непрекращающихся боев. Коротенькое голубенькое платьишко, которое, по-видимому, уже давно было ей мало, открывало худенькие ножки, покрытые синяками и ссадинами. И на фоне всего этого жалкого обличия: старой одежды, болезненной худобы, впалых щек и бледного лица, искрились ее бездонные голубые глаза, в которых было столько жизнелюбия, что, казалось, она вот-вот зальется звонким детским смехом, и не будет больше никакой войны, не будет ни смертных боев, ни разрывов снарядов, ни гор безымянных трупов, ни звериной жестокости, ни грубого немецкого говора, слышимого отовсюду: даже в полной тишине где-то в сознании все равно звучат приглушенные голоса захватчиков.
- Держи. Отнеси это «фрицам». Ах да, нашим гостям! Все время забываю, - с иронией и злобой произнесла Надя, протягивая сестре поднос с едой: яичницей с сочными кусками мяса, - Смотри не урони! Крепче держи!
- Как это, наверное, вкусно! – тихо проговорила Тоня, глядя на еду, от которой распространялся аромат, дурманящий изнуренный организм девушки.
- Не знаю. Я уже не помню, - ответила Надя, и ее лицо исказилось от натянутой, неискренней улыбки.
- А почему ты сама не отнесешь? Они сказали, что им нравится с тобой общаться, мол, ты очень сообразительная.
- Какая же ты дурочка, Тонька, - тихо проговорила Надя, глядя на свою сестру, и погладила девочку по голове, - Все, беги! Остынет.
Тоня, почувствовав себя виноватой, ничего не ответила. Она понимала, что сказала что-то совершенно нелепое. «Вот почему в жизни иногда бывает так, что, вроде, ты осознаешь то, в каких ситуациях можно говорить, а где, напротив, лучше промолчать, но подобные неудобные случаи все равно происходят? Обычно в мыслях, сказанное звучит гораздо лучше, но «слово – не воробей»», - подумала девушка и направилась к хате, в которой сейчас проживали немцы. Всего хат в деревне Угрим Белгородской области было около 70 и из них не осталось ни одной не оккупированной. В каждом доме отныне всегда можно было услышать грубую немецкую речь: постоянные разговоры о превосходстве германских войск, размышления о ходе, предстоящих сражений и красоте русских девушек. Поэтому местные жители, а именно женщины, старики и дети (все мужчины ушли на фронт) за несколько месяцев существования в подобных условиях неплохо овладели немецким, но все же мало кто им пользовался, словно не желая быть каким-либо образом причастным к культуре вероломных захватчиков. Кому – то из жителей деревни повезло больше – их дома заняли фронтовые бойцы и офицеры, кому – то меньше – у них проживали представители «отряда охраны». Хотя о каком везении можно говорить в подобных ситуациях? Немцы пришли в деревню рано утром. Прежде чем расселиться по хатам, они устроили акцию устрашения – массовый расстрел тех людей, которые пытались сопротивляться оккупации. Убили 15 человек. Окровавленные тела несколько дней пролежали у всех на виду. Немцы просто запрещали к ним подходить. И только после того, как у трупов появились явные признаки разложения, людям разрешили предать их земле. Несмотря на то, что был ноябрь, на улице уже выпал первый снег, земля подмерзла, поэтому копать могилы было достаточно сложно, но все же жители постарались соблюсти большинство христианских канонов, выкопав 15 двухметровых могил, и, соорудив деревянные гробы. Когда немцы увидели процесс захоронения, они лишь посмеялись над такой щепетильностью.
- Понравилось? Ну, слава Богу! – проговорила Надя, увидев свою сестру.
- Они тебя зовут.
- Зачем? Ты им что-то сказала?
- Нет. С чего ты взяла? Я не знаю.
- Настроение?
- Нормальное. Даже шутили.
- Опять этот несносный немецкий юмор, - проговорила девушка и вошла в дом.
Надя оказалась в просторной комнате, наполненной мягким, естественным светом, который проникал в помещение через два больших окна с деревянными рамами, выкрашенными белой краской. Возле двери находилась печь, с помощью которой отапливалась вся хата, состоящая из двух комнат, кладовки и сеней. У стены располагалась кровать, застеленная разноцветным покрывалом, которое было сшито из маленьких лоскутков ткани. Раньше на этой кровати спали Надя и Тоня. Они любили, лежа в темноте, укрывшись теплым одеялом, размышлять о жизни и грядущем будущем.
После оккупации их постель занял молодой немец по имени Карл, что с древненемецкого переводилось, как «свободный человек». Ему было 25 лет. Надя считала, что судьба сыграла с ним злую шутку. «Хотя, если не руководствоваться фаталистическими взглядами, можно сказать, что он сам виноват в том, что лишил себя возможности соответствовать своему имени, превратившись в раба, который действует по указке носителя фашистской идеологии».
Посередине комнаты располагался огромный стол, за которым сидели немцы и что-то бурно обсуждали.
- Надья, почему ты сегодня сама не принесла нам завтрак? – проговорил Карл, - Мне кажется, ты нас избегаешь.
- «Ха-ха-ха!» - раздался раскатистый смех Юргена – мужчины, который в свои 35 лет уже дослужился до звания … «Страшно подумать за какие заслуги!» - Никак не смериться с нашей победой!
Карл улыбнулся, но ничего не ответил. Надя вздохнула и принялась считать до 10.
- Давно хотел спросить. Кто эта прекрасная maid (девушка)? – проговорил Карл, указывая на портрет, висевший на стене. На нем была изображена совсем юная девушка с весьма утонченными чертами: овальным типом лица, маленьким, тонким носиком, аккуратными губами, тонкими бровями, которые придавали ее взгляду выразительность. Глаза, обрамленные длинными, густыми ресницами, излучали поразительную доброту.
- Это я, - с иронией произнесла Надя.
- Никогда бы не подумал, - удивленно проговорил немец, - ты очень изменилась.
- Я знаю.
- Сколько тебе здесь лет?
- 17.
- Значит, фотография была сделана за несколько месяцев до начала войны.
- Да. Уже год прошел.
- Война никого не щадит, - подхватил Юрген, - но мира без войны не бывает, - добавил немец, и его лицо расплылось от натянутой улыбки. Он взял со стола маленькую коробочку с табаком и вышел из комнаты. Надя проводила немца взглядом, собрала со стола грязные тарелки и поспешила удалиться, чтобы не оставаться наедине с Карлом.
- Надья, постой! Мне нужно тебе кое-что сказать. Сядь, - проговорил немец, указывая на стул рядом с собой, за которым минуту назад сидел Юрген.
Надя неуверенно присела на стул, ожидая услышать что-то неприятное.
- Пришел приказ. Нам нужно отправить в Германию рабочую силу – всех людей, которые в состоянии трудиться на благо Рейха, - тихо произнес Карл.
Девушка невольно вздрогнула. – В Германию? – на ее глазах появились слезы, - Когда?
- На этой недели будет первая отправка людей с области.
В комнате повисла тишина.
- Скорее всего, ты и твоя сестра окажетесь среди этих людей.
Сознание девушки помутилось. На мгновение ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Произошло то, чего она так долго боялась. Каждый день она молила Бога о том, чтобы ее не разлучили с родными. Чтобы, если ее жизнь и ожидала трагическая развязка, то это произошло бы на Родине: среди дорогих ее сердцу людей.
- Я не могу поверить.
- Я не стал бы тебе об этом рассказывать, если бы не было выхода.
Надя впервые посмотрела Карлу прямо в глаза.
- Ты прекрасно понимаешь, как я к тебе отношусь, - произнес немец и попытался взять девушку за руку, но Надя отдернула кисть. Он глубоко вздохнул, встал со стула и подошел к окну.
«Наверное, я сошел с ума! Видимо, мои чувства сильнее разума», - подумал Карл, глядя на небо, затянутое черными тучами. – Сейчас пойдет дождь.
Девушка с непонимающим видом посмотрела на мужчину. Было видно, что волнение окутало ее сознание. Она сидела на стуле и нервно теребила подол своего платья.
- Я могу оставить тебя здесь, если ты захочешь. По окончании войны я бы женился на тебе.
У Нади перехватило дыхание. – А Тоня?
- Я же сказал, что мог бы оставить тебя. Твоя сестра отправиться в Германию, - с наигранным сожалением произнес Карл.
Немного помолчав, девушка встала со стула и принялась судорожно вытирать стол. По ее щекам покатились крупные слезы. – А как я жить после этого буду? – сказала Надя, всхлипывая, - Она же там погибнет.
Немец посмотрел на девушку, но ничего не ответил. Надя, вытерев лицо грязной ладонью, взяла в руки поднос с посудой и вышла из дома.
На улице шел дождь. Солнце спряталось за черными тучами. Холодные капли дождя бурным потоком падали на землю. Раздавались свирепые раскаты грома. Струи дождевой воды бежали по земле.
Надя стояла под дождем. Она не понимала, что ей делать дальше, не знала, как продолжать жить. Все, что происходило с ней ранее, осталось далеко позади. Ее прошлая жизнь утратила свою реалистичность, поблекла, как будто с девушкой никогда ничего хорошего не происходило. В голове кружили лишь омерзительно неприятные мысли, а самым страшным было осознание того, что эти раздумья могут стать идеями для сценария ее дальнейшей жизни. Казалось, что время остановилось, и Надя стала актрисой низкопробного фильма, за которым наблюдают сотни любопытных глаз, ожидая увидеть, что случится дальше.