«- Я, Раймунд-Рожер – сын Рожера II Транкавеля и племянник Раймунда VI Тулузского. Виконт Альби, Амбьяле и Безье, вассал графа Тулузского. Виконт Каркассона и Разеса, вассал графа Барселоны - правителя Арагона. Родился я в провинции Лангедок в 1185 году и до сего дня проживал в графском замке, построенном ещё моими предками, в Каркассоне.
- Почему же ты, сын мой, потомок столь славного и древнего рода, оказывал содействие еретикам альбигойцам? – от голоса легата Арнольда, казалось, задрожали стены замка.
- О святейший легат, в пять лет я стал сиротой и был отдан под опеку Бертрана де Сессака.
- Но он поклонялся дьяволу! – воскликнул Фульк, епископ Тулузы.
- Нет, епископ. От начала мира не было человека честнее, умнее и приветливее его. Когда жена моя - Агнеса де Монпелье - родила мне сына, я отвёз их к Бертрану де Сессаку и публично просил его стать учителем Раймунда II Транкавеля.
- Отчего же вы не прогнали еретиков с ваших земель? - спросил аббат Милон, приведший крестоносцев из Лиона.
- Мы не можем так поступить, – отвечал виконт. – Мы выросли с ними, у нас есть среди них родственники, и мы видим, что они – люди честные. В провинции Лангедок очень много славных и древних семейств. Они не представляют никакой опасности. Даже в управлении Безье я полагался на иудейскую общину.
- Мы выжгли ересь в Безье! - воскликнул легат.
- Когда войска окружили город, люди открыли ворота и вышли на мост. Они были без оружия. Горожане хотели говорить с рыцарями. Но разбойничий король подал сигнал к атаке. (Разбойничьим королём называли командира французских наёмников, который управлял самой свирепой и бесстрашной частью Христова воинства – историческая справка). Рутьеры бросились вперёд, тесня горожан и понуждая их взбираться на откос к городским воротам. Рутьеры снесли ворота, и основная часть армии ринулась на штурм. Прежде чем гарнизон Безье успел опомниться, вся армия была у стен города, а банды наёмников бежали по улицам, сея ужас вокруг себя.
Голос виконта дрожал:
- Люди, у кого было время выбежать из домов, куда врывались рутьеры, бежали по улицам к городским церквам. Кто-то бежал к собору Сен-Назэр, другие - к большой церкви святой Магдалины и церкви святого Иуды. И для католиков, и для еретиков церковь стала последним прибежищем. Ворота церквей армия брала с боя, и все, кто там находился, оказывались в ловушке. Их убивали всех подряд: женщин, грудных детей, священников с распятиями в руках… Их вырезали всех – и православных, и еретиков – десятки тысяч…
- Это Господь дал нам право убить всех! – голос легата потряс своды замка. – Ибо только Господь распознает своих».
Марина отложила книгу. До прихода гостей оставался час. В огромном холодильнике лежали приготовленные приходящей работницей блюда с закусками, салатник с маминой фирменной мимозой и кастрюля с мясом, замаринованным папой. Родители поцеловали её - каждый в свою щёчку - и уехали домой.
«Господь распознает своих».
Марина увидела его в первый рабочий день. Она – вчерашняя студентка, он - главный экономист. Она вошла в кабинет, а он стоял у окна - высокий, красивый, ещё очень молодой. Длинные чёрные волосы с лёгкой проседью. Он посмотрел на неё, и она пропала. А он всё понял. И делал с ней потом всё, что хотел. Где и когда хотел. А потом уходил к жене и детям. А она ждала его. Он приходил на мгновение, обещал. Просил подождать ещё. Она ждала. Ждала всегда. А он врал и снова обещал. И всегда уходил…
Она поздно поняла, что беременна. Врачи предупредили - нужно рожать. А он и слышать ничего не хотел. Говорил - «ерунда», «это даже не операция», «всё обойдётся». И уговорил её. А потом пропал. Перевёлся в столицу. Забрал жену и детей.
Она осталась одна. В маленькой пустой и холодной квартире…
Теперь она сама главный экономист.
Марина вышла из дома. В зелёной траве под карликовой ивой у гаража сидел гномик с корзинкой. Его большие карие глаза на застывшем гипсовом лице смотрели на Марину и ничего не выражали. Он также мог смотреть на костры святой инквизиции. Или наблюдать за концом света.
По мощёной дорожке она прошла вглубь сада. Мимо искусственного водоёма с русалкой из натурального камня и двух скульптур сурикатов из полистирола с поднятыми кверху лапками. К беседке с большим мангалом…
Очередной день рождения. Будет только брат с новой женой и Орловы.
«Если только Господь распознаёт своих, как же быть нам, людям?»
Ей не суждено распознавать.
С Орловым её познакомил брат. Тот работал прорабом на стройке и подхалтуривал. А она решила сделать ремонт в квартире. Сменить обстановку и начать новую жизнь.
Орлов помог ей. Но он тоже был женат. Детей, правда, не было. И Марина снова стала ждать.
«Мне уже тридцать пять… А я не была замужем. Что я – дура какая-то? Или уродина?» - иногда думала Марина.
С деревьев опадали листья.
Марина раскрывала томик Есенина и читала вслух, не глядя на страницу: «Облезлый клён своей верхушкой чёрной гнусавит хрипло в небо о былом. Какой он клён? Он просто столб позорный - на нём бы вешать иль отдать на слом».
«Мне уже сорок…»
Заметало улицы позёмкой.
«Нет, я же не дура и не уродина», - мысленно говорила Марина себе.
«Визжит метель, как будто бы кабан, которого зарезать собрались. Холодный, ледяной туман, не разберёшь, где даль, где близь…».
«Сорок пять…»
В лучах медового заката светились яблони цветы.
«Прядите, дни, свою былую пряжу, живой души не перестроить ввек. Нет! Никогда с собой я не полажу, себе, любимому, чужой я человек».
Орлов ничего не обещал. Он приходил не часто. И мог пропасть на полгода.
«Орлова невозможно понять», - думала Марина. - «Сбитый лётчик».
А у Орлова было много женщин - клиенток. И был он обычный мужик.
«Орлова нужно принимать таким, какой он есть. Но как же это трудно!»
Когда случился кризис, Орлов попросил Марину устроить на работу жену. И она выполнила его просьбу. А позже сделала Орлову своим заместителем.
Марина окинула взглядом стриженые лужайки с английским газоном, фигурки сказочных персонажей и животных, тропинки, вымощенные камнем, безупречно ровную живую изгородь, колодец с деревянным срубом, качели в тени причудливых деревьев. Её загородный дом и усадьба излучали благородное состоятельное достоинство. Всё готово для праздника.
Она вернулась в дом.
«- Что же привело тебя сейчас в стан войска Христова? – крикнул папский легат Арнольд Амальрик. – Когда Безье пал!
- Крестоносцы появились у стен Каркассона первого августа. А уже третьего числа, под пение Veni Sancte Spiritus, они бросились на штурм Бурга. Этот пригород, самый слабый из всех, не устоял. Его жители вынуждены были бежать в город. В Каркассоне укрылось много народа, и целый год к нему было бы не подступиться, ибо башни его высоки, а стены снабжены амбразурами. Но крестоносцы перекрыли воду, а наши колодцы пересохли. Еды в крепости хватает, а вот воды…
- Я говорил твоему сюзерену Педро Арагонскому и графу Тулузскому, что дарую жизнь тебе и твоим рыцарям! - перебил Раймунда-Рожера легат папы. – Или тебе не сообщили об этом?
- О святейший легат, мне передали твоё решение, но я осмелился прийти сейчас к тебе, чтобы просить пощадить всех жителей Каркассона! Город и окружающие его рвы наполнились павшей от жажды скотиной. Разлагающиеся на жаре трупы животных распространяют нестерпимую вонь. На улицах слышны крики стариков, больных, женщин и детей, которых заедают тучи чёрных мух. Прошу тебя, пусть люди выйдут из города, в чём есть. А всё наше золото и серебро, одежда и оружие, лошади и мулы – всё пусть будет твоим, легат. Я же останусь твоим заложником.
- Всё и так принадлежит Господу нашему! – крикнул легат. – Господь милостив. Стража, увести его.
Оставшись с аббатом Милоном и епископом Фульком, папский легат Арнольд Амальрик сказал:
- Пускай жители покинут город без верхней одежды, в одних камизах и брэ. Виконта же бросить в темницу и заковать в цепи».
Гости приехали разом. В беседке брат врубил Бенни Гудмена и вместе с Орловым занялся мангалом. Марина с невесткой и Орловой накрывали на стол.
Брат между делом подтрунивал над молодой женой, которая хотела помочь, но больше путалась под ногами. И, перекрывая звуки джаза, раздавались его избитые остроты: «Баба дура не потому, что дура, а потому что баба»; «Каждый суслик - агроном»; «Говорила мама: «Учись на доктора!»
Орлов кидал на Марину осторожные взгляды. Она чувствовала их кожей, но вида не показывала. А когда с хлебной корзинкой проходила мимо, он вдруг спросил:
- Как новая машина?
Она и глазом не моргнула, чуть вскинула плечи:
- Хорошо!
Зелёные бутылки со сладким игристым вином из Пьемонта охлаждали струи искусственного водопада у самой беседки.
- За Марину!
- Здоровья! Счастья!
Торжественная невестка вытащила откуда-то картонную коробку с сервизом или с какой-то вазой.
Брат запустил фейерверки. От разрывов сработала сигнализация в гараже.
Когда всё стихло и все замерли с бокалами в руках, Орлова тихо сказала:
- Дорогая Мариночка Михайловна! Я всё думала, что же такое подарить вам? У вас всё есть. И вы такая красивая, изящная, высокая! И что можно добавить в этот живописный ландшафт?
Орлов быстрым шагом прошёл к въездным воротам и вынес большой куль, обтянутый стареньким пёстрым покрывалом, с розовым бантом у самого верха.
Марина потянула за свободные концы банта.
- Рама, руль, два колеса, вот и все вам чудеса. Проще – механизма нет. Как хорош… велосипед! - вдохновенно читала Орлова.
Покрывало упало к ногам Марины, и в лучах багрового заката перед глазами присутствующих предстал маленький детский четырехколёсный велосипедик. Весь он был покрыт краской чистого нежного канареечного цвета.
Брат с женой оцепенели.
Орлов подскочил и с излишней готовностью поцеловал Марину в губы. Поцеловал чуть дольше, чем это было бы возможно для простого порыва. И чуть интимнее, чувственнее, чем ни к чему не обязывающий дружеский поцелуй.
«Вот кобель!» - даже и не удивилась, а огорчилась Орлова. - «И с Мариной у него что-то было!»
«А может быть и есть?» - подумала она и расстроилась вконец.
Скупая вдовья слеза скатилась по её правой щеке.
Орлов нажал на маленькую грушу жёлтенького клаксончика.
- Хрю! Хрю! - грубо прохрипел клаксончик.
Марина вздрогнула. Вся жизнь её вдруг предстала перед глазами: пожилые, больные родители; непутёвый брат с тремя детьми от разных женщин; её богатый загородный дом с никому ненужными неживыми скульптурами каких-то гномиков и странных животных.
В подарке Орловой были её собственные нереализованные мечты материнства. Она искренне верила, что такой предмет будет трогательным напоминанием хозяйке об этом дне рождения и о ней - Орловой. И она старательно выкрасила его в такой яркий цвет…
Но получилось с точностью наоборот!
«Вот мне и пятьдесят. А я так несчастна! И детей у меня уже не будет никогда. И этот чёртов жёлтый велосипедик…»
В это мгновение в мангале какой-то уголёк вспыхнул ярким пламенем. Брат с Орловым кинулись тушить. Неумелая невестка мешала им.
«Дурочка ты моя!» - словно бы увидела Марина перед собой заплаканное состарившееся лицо мамы. И почувствовала она вдруг всю необъятную любовь родителей. Их жертвенную, всёпрощающую и всёпоглощающую жалость к ней.
Одинокая старость предстала перед ней яркой картиной…
Слёзы потоком хлынули из глаз Марины.
Она протянула руки вперёд и шагнула к Орловой.
И стояли они вместе, обнявшись, и ревели как две белуги. Одна - высокая, стройная в красивом вечернем платье, с дорогими перстнями на пальцах. Другая – маленькая, словно пришибленная жизнью, в простенькой одежде, с почти невидимым тоненьким обручальным колечком.
Такие разные, и такие похожие.
Господь распознает своих.
___________
В тексте автором использованы цитаты из:
- книги З. Ольденбург «Костёр Монсегюра. История альбигойских крестовых походов»;
- «Раймунд Роже (виконт Безье)» - страница из Википедии (свободной энциклопедии);
- стихотворения С.А. Есенина «Метель».
___________
Автор выражает особую признательность Яну Александровичу Кауфману за содействие при работе над исторической частью рассказа.
июль 2015