Они выбирали обувь в бутике, высокий мужчина с седыми висками и молодая беременная женщина.
– Витя, - сказала она, - посмотри, какие удобные туфли. Мягкая кожа, сплошная подошва. А красные шнурки заменим на черные или серые.
Он смотрел на туфли ошеломленно.
– Вот так и знала, что тебе не понравятся.
Голос у нее был глубокий и теплый. Такой же, как у той, из прошлого. Он взял жену за руку, погладил ладонь.
– Катенька, мы не будем смотреть эти туфли. Они вульгарные. Ужасные! Тебе нужны совсем другие. Идем отсюда.
– Не будем, так не будем, - засмеялась она, - и вообще, ну их, эти туфли. Хочу домой.
Снова дрогнуло сердце. И захотелось вдруг достать из сейфа диктофон, выключить свет, закрыть шторы. И окунуться в волны того, другого голоса. Он слушал эту запись только однажды. Голос звал. Как же он звал! Если бы догадаться тогда...
– Домой, Катенька, домой! Есть очень важное дело.
– Что - то случилось? - испугалась она?
– Все хорошо. Просто надо кое - что послушать.
Катя поняла, но промолчала. Этот голос она иногда слушала. И жалела женщину, немного странную, непонятную, близкую. Жалела его. Не ревновала. Все в прошлом. Чужая страсть и боль, красные шнурки... Пила чай с мятой и думала, что в прошлом, конечно, но напрасно она выбрала сегодня эти туфли. Он бы не разволновался. Не сидел бы сейчас в темноте. Наедине с голосом, который зовет к себе. Подошла к двери его кабинета, приоткрыла... «Послушаю тихонько еще раз, - решила она, - а потом запись сотру, диктофон выброшу. Ни к чему ему это. Не надо!»
Женщина говорила, смеялась, всхлипывала, звала. Любила! Катя уже давно придумала этому монологу название.
МИСС ЖЮЛИ И НЕ СНИЛОСЬ
– На мне было длинное белое платье. В лепестках разноцветных пионов С глубоким вырезом на спине. На моей восхитительно безупречной спине! На ногах туфли цвета спелой вишни. Теплый ветер играл складками платья, открывая идеальные щиколотки. Я улыбалась, наблюдая мозаику цвета длинных сарафанов и платьев. Такую уж моду придумало это знойное лето. Я улыбалась! Отдавалась игре ветра, солнца, мелодиям старого музыканта, который устроился с саксофоном в тенистой аллее. Мужчины оглядывались. Один из них озорно подмигнул мне. Совсем юный, в полосатой футболке, похожей на тельняшку. Игра, от которой слегка замерло сердце. Жара, в которой все смешалось - легкий запах пота, аромата духов и цветов, магия случайных прикосновений и взглядов.
Зашла в маленкую, прохладную кофейню. Села за столик у окна. Заказала бокал белого сухого вина и клубнику. За стеклом сияли все краски радуги. Я не успевала вглядываться в лица. Они не мелькали, а проплывали. Уплывали в волнах света. Каждое в свою судьбу. И я желала счастья. Всем! Я, у которой его было так мало. И вошел ты. Юный, веселый, в футболке, похожей на тельняшку. Сел рядом, погладил мою ладонь и сказал... Что же ты сказал? Ах, да...
– Только такую женщину и можно любить,- вот что ты сказал.
Я рассмеялась.
– Попробуй, но не жалуйся на судьбу, если не полюблю я.
Ты допил вино из моего бокала, блеснул ослепительной улыбкой.
– Полюбишь!
Юный, черноглазый, самоуверенный. Мальчик! Лет восемнадцати. Не для меня. Просто случайная встреча. Просто игра! Я уже открыла дверь, чтобы окунуться в мозаику цвета и раствориться в нем,а ты взял мою руку в свою. И накатило вдруг. Жаркое, влажное, неудержимое. Мы заказали такси и поехали к тебе. Ты целовал мои подмышки в легких, золотистых завитках и говорил, что они изумительно пахнут сеном. Я стеснялась, потому что давно не делала эпиляцию. Но ты сказал... Что же ты сказал, мой дорогой мальчик? Ах да! Ты сказал, то любишь меня. С той самой минуты, когда подмигнул мне на улице. Когда старый музыкант играл Леграна. Где же ты?
Сегодня на мне стильное платье глубокого синего цвета, выше колен. Выше моих острых, вызывающих коленок. Ажурные колготки плотно облегают ноги. Туфли лаковые, тоже синие на светлой сплошной подошве. С толстыми красными шнурками, похожими на банты. Рыжие волосы лежат неровными, короткими прядями... Я возвращаюсь со спектакля. Счастливая! Зал сошел с ума от моей мисс Жюли. Непредсказуемой, ранимой. Странной, дерзкой, наивной, жаждущей любви. Играть Стриндберга сложно. Но новый режиссер поверил в меня. В актрису, которая многие годы играла сереньких мышек. Нет, я не спала с ним. Просто он увидел во мне харизму, дерзость и шарм. Я счастлива, пьяна и немного плачу, почему - то плачу...
Ты не любил театр. Ругался, когда я переживала - за очередной неудачной роли. Ругался и утешал. И был таким милым в эти минуты. Ты не любил моих коллег, шумных, смешливых подруг. Тебе нужна была только я, мои золотистые завитки, маленькая грудь. Мой смех и моя страсть. Мы уезжали в лес на твоей старенькой машине. Я тебе отдавалась или ты мне, какое это имело значение... Где же ты?
Только тебе я рассказала о своей тайне. О том, как в шестнадцать убежала из дома. Из маленькой деревни в лесу. А через два года вернулась рожать. И оставила дочку матери. Мечта стать актрисой была столь острой, что моя красивая, глупая голова думала только об этом. Не писала матери писем, не звонила. Театр, репетиции, спектакли, фуршеты, ночные клубы, романы... Другая жизнь! Когда вспоминала, было не стыдно. Тошно! И я пила виски или водку.
Да, об этом я тебе и рассказала. Господи, как ты орал на меня! Я стояла перед тобой, сцепив пальцы, и дрожала. На следующий день мы поехали в деревню. Я попросила остановиться возле березовой рощи, успокоиться. Ты сказал? Что же ты сказал? Не помню. Наверное, чтобы взяла себя в руки. Набрал в роще горсть сочной земляники, но я не чувствовала ее вкуса. Боялась, что мама не пустит на порог, а девочка отвернется. Не отвернулась, нет! Она меня обняла. Помнишь? И все держала за руку. Высокая, светловолосая, зеленоглазая. А мама... Молчала, собирала на стол. В сенях я прижалась к ней и мы расплакались. На душе было непривычно легко и светло. Показалось, что так теперь будет всегда, мама, дочка, ты, я. Не сложилось! У судьбы свои игры.
На мне синее платье, безумно дорогие туфли с красными шнурками. Я купила это дочке, в подарок, а надела сегодня сама. И выгляжу вызывающе, вульгарно. Сорокалетняя тетка. Мешки под глазами... Но я играла Стриндберга. И зал сходил с ума. Ты этого не видел, мой мальчик. Впрочем, какой мальчик? У тебя уже, наверное, семья, дети. Ты не знаешь, почему я тебя оставила? И я не знаю. Дурочка! Немного дурочка, как мисс Жюли.
Я возвращаюсь после спектакля к мужу. Скучному, строгому мужу. Он тоже не любит театр и не был на премьере. Он не спросит, как у меня дела, но сварит кофе и захочет любви. Знаешь, я делаю эпиляцию. Ты бы не позволил. Ты бы расстроился, если бы я удалила эти золотистые завитки внизу моего плоского живота и в подмышках. О чем это я? Дочке завтра восемнадцать... Я не взяла ее к себе, хотя ты настаивал. Куда бы я могла ее забрать? Не в съемную же, убогую комнату. И не к твоим родителям. А муж о дочке не знает. Он разведен, у него свои дети.
В салоне тойоты только один большой букет. Белые тюльпаны. Любимые! Розы, лилии, хризантемы оставила в гримерке. Тюльпаны кто - то положил на край сцены. Не ты. Тебя бы я заметила. Помнишь, ты приносил иногда три цветка или пять? На сколько хватало денег. И это было счастье. Такое же огромное, как в первый наш день. Пять лет вместе, тысячи прикосновений, поцелуев, вскриков, стонов. И страхов! Мы боялись потерять друг друга. И потеряли! Как же так? Тоска по тебе выжрала душу.
И жить иногда совсем не хочется. Иногда... Интересно, если я сейчас разобьюсь, кто - нибудь будет жалеть обо мне долго? Ты об этом едва ли узнаешь. Говорили, что уехал и живешь в Канаде. Мама и дочка поплачут, но привыкнут, как привыкли к тому, что я исчезла из их жизни. Коллеги быстро забудут. Муж погорюет и женится на другой. Нелепые мысли. Жесть! Не настолько я пьяна, чтобы не справиться с управлением. Сегодня я мисс Жюли. Сегодня мне хочется жить! Сегодня я пою, смеюсь, говорю с тобой и немного плачу.
Надо где - то припарковаться, отдохнуть, выпить немного вина. Надо позвонить. Кому - нибудь! Жаль, что не могу позвонить тебе. Я бы сказала... Я бы попросила прощения. И поцеловала твои любимые губы. Господи, как же одиноко в этой красивой машине! Только я и тюльпаны. Не от тебя! Только старый диктофон, который ты подарил мне однажды. С твоими стихами... Обо мне! С моим бесконечным «люблю». Где же ты?
Да, надо припарковаться. И я сниму сейчас эти дурацкие туфли. Выброшу красные шнурки. Они похожи на кровавые банты. И тебе бы не понравились. Выброшу! Почему - то кружится голова... Если бы как раньше, от твоих прикосновений, от счастья... Гдееее жееее, гдееее жееее ты? Я плачу, ты слышишь, мальчик мой дорогой, я плачу! Не слышишь...
Крик оборвался. Катя вытерла ладонью слезы, вошла в комнату. Обняла мужа. Широкие плечи вздрагивали.
– Не мучай себя. Ты бы не смог помочь. Такая уж у нее была судьба.
– Если бы я подошел к ней в тот вечер, трагедии не случилось бы, понимаешь? Любила все эти годы. Разве я знал?
Катя вздохнула. Впечатлительный, добрый. Может, и не любила. Просто тосковала со скучным мужем, да переживала чувство вины, особенно когда выпивала. Но об этом лучше не говорить. Скоро она родит сына. Все забудется.
– Витя, дай руку. Слышишь? Наш малыш по тебе соскучился.
– Не надо, Катя. Не хочу пугать его своим настроением. Это пройдет, не волнуйся. Выключи свет. Я еще побуду один. Прости!
Один так один. Все должно перегореть, иначе беда. Так говорила бабушка. Ей ли было не знать?
Он закрыл глаза, как в тот вечер, на премьере спектакля. Вспомнил дорогу, по которой ехал на следующий день, мысленный разговор с ней... Если бы Катя умела читать чужие мысли, она бы сказала, что это монолог - ностальгия. Уже не любовь. Не тоска!
НОСТАЛЬГИЯ
– Вчера я видел твой успех. Ты же знаешь, не люблю театр. И вообще не разбираюсь в искусстве, но рекламы с твоими портретами было так много, что я решился. Ничего в этой мисс не понял. Да и не пытался. Просто закрыл глаза и слушал твой голос. Оказывается, я по нему соскучился. Он глубокий и теплый. Необычный! Я тебе об этом, кажется, не говорил. И, наверное, уже не скажу. Все в прошлом. Только ты могла так стремительно выйти замуж. Без объяснений. Не прощаясь.
Только ты могла так безжалостно предать... Часто вижу твои фотографии в интернете. С мужем! Солидным, конечно, богатым. И все у тебя есть. Все, о чем мечтала. Я был студентом, мальчишкой. Не мог построить для тебя красивый, большой дом, увезти в Ниццу, на экзотические острова, но обещал. Когда - нибудь! Ты верила. И нам было безумно хорошо в твоей маленькой комнате или в лесу, или на даче у моего друга. А, может, не верила. Просто делала вид. Играла и немного была влюблена... Немного! Так мне сейчас кажется. Боль ушла, но осталась нежность. Не должно бы этого быть. Только жизнь не спрашивает, что можно, а что нельзя. У нее свои игры.
На поклоне ты была счастливая и молодая. Чуть позднее я увидел твое одиночество и комплексы. Ты шла к машине, сутулив плечи. В платье на школьницу. В нелепых туфлях с толстыми красными шнурками. Нет, не красными, а тревожного кровавого цвета. Какую ты играла роль? Что на этот раз доказывала судьбе?
Я мог подойти, прижать к себе, поцеловать эти ужасные мешки под глазами, сказать: «Ну вот и встретились!» Мог увезти. Даже знаю куда. Но тебе ведь это не нужно. Да и я уже не прежний импульсивный романтик...
Мысленно с тобой говорю. Мысленно! По дороге в твою далекую деревню. Ты ведь, конечно, не поздравила дочку с днем рождения. Не позвонила, не приехала. Ей исполнилось восемнадцать, если ты еще помнишь это. Не можешь не помнить. Кто - то назвал бы тебя дрянью. Только не я. Боишься, что с тобой ее закрутит омут страстей, неопределенности, которые исковеркают чистую душу. Боишься себя, непредсказуемой, ветреной. Какая дочка? С собой бы справиться. Живешь с чувством вины. Тяжело! Но иногда мне кажется, что ты была бы хорошей матерью. Надо только переступить через страхи, комплексы и дурные привычки. Впрочем, о чем я? Нереально, иллюзии.
Каждую осень я приезжаю из Торонто к родным. И обязательно нахожу время, чтобы поздравить твою девочку. Что - то плету о твоей занятости. Дарю подарки и деньги. От нас! Знаешь, очень сложно признаться в том, что нас вместе больше нет. Они верят. И мать, и дочка. Нет, мне не стыдно. Кто - то должен помочь, порадовать. Почему не я? Денег, которые ты им иногда присылаешь, хватает на мелочи. Наверное, я не делал бы этого. Но магия нашего первого лета до сих пор со мной. Многое потускнело, что - то забылось. Только не белое платье в нежных цветах! Не летящая твоя походка. Не волнение, которое я испытал, уткнувшись в твои подмышки. Красивых женщин много и я иногда ненадолго влюбляюсь. Но ты первая и единственная!
Вчера я положил на краешек сцены белые тюльпаны. Возможно, догадаешься, что это от меня. И обрадуешься! Улыбнешься... Мне бы хотелось увидеть твою улыбку. Не такую, как на поклоне! Там улыбалась не ты, а все еще барышня Жюли. Игра еще продолжалась. И стало вдруг тревожно. Я даже подумал, что лучше бы ты продолжала играть скучных, сереньких героинь. Без накала чувств и эмоций, которые выведут из равновесия и ты ударишься во все тяжкие...
Помнишь, тебя пригласили сниматься в сериале. И захлестнула эйфория, вырвала из реальности. Я так и не узнал, куда ты исчезла на целую неделю. А когда вернулась, бледная, усталая, съемки уже начались. Без тебя! И ты равнодушно сказала: «Ну и пусть!» Я не посмел кричать, упрекать. Просто прижал к себе и сказал: «Выходи за меня замуж». Ты ответила, что замужем сойдешь с ума от быта и скуки, а еще я заставлю тебя бросить сцену. Не знаю, как бы это было. Не знаю! Но носить дурацкие туфли с красными шнурками я бы точно тебе не позволил. И рыжие волосы мне не нравятся, но ты красишь в этот цвет великолепные пшеничные, которые я так любил. Хотя... Мало ли что я любил!
Вот и березовая роща. Земляники, конечно, нет. Осень! Но день солнечный, с веселым ветром. Он унесет тревогу и навязчивое воспоминание о красных шнурках. Дались же эти шнурки! Как дурной знак и гримаса судьбы. Сейчас все забудется. За окном старого дома мелькнет зеленоглазое лицо Кати, твоей девочки. Закипит самовар. Я достану подарки. Твоя мама как обычно, расплачется. Потом мы будем до ночи сидеть за столом. И я расскажу, как ты живешь... Прости мои фантазии. Они хорошие и добрые. У девочки засияют глаза. Она будет восхищаться тобой. И, может быть, спросит, какие платья ты носила этим летом? Я отвечу, что белые воздушные, в ярких цветах. Что это снова модно. (Такие ты привезла ей в подарок тогда). Откуда же мне знать, что ты носишь сейчас. Я видел только синее...
Наверное, мать попросит передать теплые носки из овечьей шерсти, шаль или джемпер, которые вяжет специально для тебя. Она делает это в каждый мой приезд. Я возьму, чтобы не обидеть, но не передам. Подарю своей маме и попрошу помолиться за девочку, женщину, бабушку. Назову имена... Когда - нибудь я смогу подойти к тебе. Когда - нибудь белое платье с пионами истлеет в памяти. И я скажу... Что же я тебе скажу?
***
Ничего не успел сказать! Ничего, потому что на следующий день услышал по радио, что она погибла в автокатастрофе. Поздним вечером, после нашумевшей премьеры спектакля «Мисс Жюли». Диктор сообщил, что актриса по дороге в загородный дом, записывала на диктофон то ли фрагмент новой роли, то ли что - то личное и не справилась с управлением. На похороны они не успели. Рассыпали рядом с венками ягоды спелой рябины. И поставили в банку с водой белые тюльпаны. Дочка ее сжала плечи, сцепила пальцы. Зеленоглазый, брошенный ребенок! Девушка, похожая на подростка. Сердце обожгла жалость. Он осторожно погладил пшеничные волосы.
– Прости маму, девочка. За все! Любила тебя. Я - то знаю.
Катенька, девочка... Жена уже три года. Милая, спокойная, нежная.
На душе вдруг стало легко. Он включил свет. Стер запись. С грустью, но уже без сожаления. Подумал, что если не успел ничего сказать, так и не назначено было. Старое ее платье с пионами висит в гардеробной у Кати. Пусть висит. Память больше не надрывается. Новая любовь всегда вытесняет старую. Забыть бы еще эти красные шнурки, похожие на кровавые банты.