Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2015/08/12/1233
СИБИРЬ
Никита тискал в объятиях своего любимца:
– Возмужал, возмужал ты, Ванечка! В плечах раздался и подрос малость!
Ваня наконец-то освободился из цепких рук ведуна и, проходя в избушку, пояснил:
– Дядька Архип с матушкой обратно в лог переехали. Никак в Тобольске им жительствовать нельзя. Уж и государь про злато Ермака выведал да боярина думского послал, чтобы он сыск учинил. Мы Полинку замуж выдали – и тикать оттуда. Матушка-то слух пустила, будто на Енисей подались, до Максима. Пущай там теперича нас отыскивают.
– Жених-то кто? Поди, сын боярский?
– Выше бери. Воеводский.
– То-то я и смотрю, не зря он мельницы дарил Архипу. Все, поди, приданым обратно и выманил. Ну и плут же воевода! С концов обрезал, а посередине ничего не оставил, – горько усмехнулся ведун, – да ты, поди, голоден?!
Никита снял с крюка корзину и достал оттуда лепешки.
– Мыши совсем одолели – приходится все провизии на стены да на крюки развешивать, а то везде снуют, достают, окаянные. Вишь, и корзинку чуток погрызли, пока к майне ездили, – посетовав на серых разбойников, показал волхв свежий надгрыз на лозе корзинки.
– Мукой ржаной разжились где-то? – отломив кусочек лепешки, поинтересовался Ванюшка. – А вот в Тобольске голодно, хлеба нет, мельницы стоят, лебеду и осоку люд ест, только рыба и спасает, да и то токмо тех, кто рыбалить могет и у кого снасть да бударки имеются. Остальные на воду глядят да слюною давятся.
– Нет, – улыбнулся старец, – это Угор рогозника по осени накопал да корни сушеные перемолол на жерновах, вот мука-то и получилась. Теперь на рыбьем жире и жарим, когда в охотку.
– Это какой рогозник, что камыш шишками?
– Ну да. Коими камышинами ты малым пух по ветру пускал, по берегу играючи.
Никита поднялся и, кряхтя, вышел в сени, из которых принес чугунок.
– На-кось, лепеху икрой щучьей намажь, так посытнее будет. А пошто голод-то в Тобольске? Тайга и река ведь всех прокормят.
– Дак-то дьяк Севастьян начудил. Издал он по осени указ: всем остякам и вогулам возы с рыбой и мясом да другой снедью везти ему на двор. Да и сбил цену, живоглот. Вот и повезли снедь всю на Пелым. Кому оно хочется продешевить-то.
Вошли Угор с Мамаркой.
– След я приметил свежий на речке, – сообщил вогул, подбрасывая дрова в печь, – тут недалече. Самка с теленком прошла. Собак нужно утром привязать всех, не то увяжутся за нами и поднимут загодя лосей, потом бегай за ними по урману. Как рассветет, пойдем. Угор снял Ванино ружье с крючка и, рассматривая его, поинтересовался:
– Не пойму, куды фитиль прикладывать.
– Так это же ружо заморское, аркебузой зовется. Тут фитиль не надобен.
Ваня, вынув ключик из кармашка рубахи, принялся разъяснять устройство ружья:
– Тута-ка колесико, а тама-ка пружинка железная. Вот сюды ключик вставлять. А эта штука курком зовется, курок колесико держит, покамест не нажмешь. Как колесико завертится и искру даст, так ружье и стрельнет. Ну а коли ключик потеряешь, то это ужо не ружо оно, а дубина, – улыбнулся юноша.
– Вот завтра и проверим, как оно стреляет. Я смотрю, ствол-то длиннее, чем у нашей пищали, а знамо дальше и пуля полетит, – беря в руки иностранное ружье, похвалил его Никита, – токмо потяжелей оно нашего будет. А в урмане лишний вес обуза.
Перед рассветом собрались. Нужно было спешить: в декабре на севере самые короткие дни. Светает поздно, темнеет рано.
Угор привязал собак, которые, узрев в руках его пищаль, радостно заскулили и завизжали.
– Оставайтесь-ка тут. К полудню Мамарка вас рыбой накормит и отвяжет. Нынче вы мне в урмане помеха, милые. Лаем своим поднимете с лежки лосей раньше времени, потом ищи их свищи. А по мясу-то не токмо я истосковался, вы ведь тоже не прочь свеженины отведать.
По реке вышли к месту перехода сохатых.
– И как ты узрел вчерась в темноте следы? – удивился Никита.
– Так луна полная, их за версту видно.
Следы вывели к небольшому острову на болоте, поросшему молодым осинником.
– Тама-ка они. Ты, Никита, зайди с другой стороны. Она подветренная, лоси тебя учуют да колотушки услышат и на меня с Ванюшкой по своему следу выбегут.
Пока Никита, обходя остров, нарезал дугу по болоту, вогул с Ваней нарезали из снега кирпичики и выложили из них скрадок.
Подсыпав на полку сухого пороха и запалив фитиль, вогул изготовился к стрельбе, положив ствол своей пищали в проем обуха бердыша, краем глаза посматривая на юношу и его иноземное ружье.
Ванюшка, вырубив тесаком осиновую рогатину, тоже воткнул ее в снег и приложился щекой к резному прикладу.
– Вот заморские мастеровые недотепы-то! – усмехнулся Угор, – ружо узорами изрезали, а про подставку забыли. Попробуй-ка без упора ствол подержи! Руки отсохнут! А у нас, на Руси, бердыш, он и копье, и топор, и подставка под ствол!
Ветер донес звуки ударов колотушек, которыми поднял шум Никита. Тут же в осиннике на краю острова поднялось облако снежной пыли.
Угор рассчитал верно: лоси пустились наутек по своему же ночному следу. Первой бежала огромная самка, а за ней вослед несся годовалый бычок.
– Когда бока подставят, бери бычка, а я лосиху, – одними губами еле слышно прошептал вогул. Ванюшка кивнул головой и прицелился.
Лоси поравнялись со скрадком. Раздался выстрел вогуловской пищали, и самка, пробежав еще метров пять, тяжело рухнула в снег. Бычок на мгновение встал, не решаясь перепрыгнуть через упавшую мать, но тут же, почувствовав удар под правую ключицу, ринулся дальше.
Вогул, приставив пищаль к стенке из снега, вышел из-за скрадка, достал трубку, набил ее и раскурил от фитиля.
Подойдя к лежавшей лосихе, он достал тесак и перерезал еще бьющемуся в конвульсиях животному горло.
– Ты тоже, Ваня, попал, однако, но твоя пуля пробила бычка насквозь. Видишь, с обеих сторон тропы кровь на снегу? Заряд шибко сильный у тебя, а пуля меньше пищальной, навылет прошла она. Я-то свою еще и ножом до середины разрезал, чтоб она, лопнув, всю свою мощь погасила в теле лося. Тогда наповал всегда бьешь. Но теленок все одно далеко не уйдет. Пока разделываем самку, он ослабнет и заляжет. А коли сейчас за ним пустишься, то угонишь его на край света. Да и бежит он к реке, а знамо к избе, тащить нам его меньше, – хитро подмигнув и пустив облачко дыма, сделал умозаключение мудрый охотник.
– Ага, лишь бы в избу не забежал, а то все лавки переломает, – отшутился Ваня.
Подошел Никита.
– Давай-ка, Ваня, покуда совсем не стемнело, беги за упряжками к избе. Гоните их с Мамаркой сюда напрямки. Волоком нам столько мяса не вытащить, а бросать половину жалко, зима-то еще вся впереди.
Ваня зарядил аркебузу и, закинув ее за спину, вскоре заскользил на лыжах к избушке.
– Слышал? В Тобольске голод. А это значится, купцы вскоре к нам за мясом и рыбой прибудут. Можно на соль и порох выменять что-нибудь, а другое на ткань и прочее, – помогая другу обдирать добычу и смахивая рукавом со лба капельки пота, изрек Никита.
– Нам еще и сбруя нужна для упряжек, надобно шкуру тоже забрать, – кивнул вогул, по локоть засунув руку под шкуру, отделяя ее от мяса.
***
ТОБОЛЬСК
Встречая царского посланника, воевода самолично вышел на крыльцо с чаркой. Позади его стояла девица с караваем и солонкой.
Гость въехал во двор верхом, как и полагало думскому боярину и человеку высшему по чину. Подбежавший холоп принял коня и помог грузному седоку с него слезть.
Следом, ведя своего коня под уздцы, вошел в ворота сотник Иван Никитич.
– Добро пожаловать, Василий Афанасьевич. Давненько, давненько тебя поджидаем. Отведай с дороги чарочку, – протягивая полный ковшик медовухи, поклонился воевода.
– Здрав будь, княже, – выпив до дна преподнесенное, крякнул от удовольствия боярин. Он отломил кусочек от каравая, макнул его в солонку и, проглотив, не прожевывая, поцеловал в губы девку, отчего щеки той покрылись румянцем.
Далее воевода и боярин троекратно расцеловались.
– Ну, будь гостем, Василий Афанасьевич. Прошу к нашему столу, окажи милость, – открывая дверцу в светлицу, лебезил наместник Сибири.
– Ну, что зенки вылупил? Стоишь истуканом! На стол подавай! – рыкнул он на постельничего.
Тут же, как по взмаху волшебной палочки, на столе появились изысканные сибирские блюда. Фаршированный осетр украшал стол посередке, вокруг его, как амулет на шее фараона, красовалась стерлядь горячего копчения. Принесли и щучью икру со сметаной и чесноком.
– Ты, батюшка, вкушай, вкушай, а опосля и по-истинному отобедаем. Фазанами да рябчиками тебя побалую. Да ты пей, пей медовуху. Ядреная она у нас, словно квасок пьешь, а встанешь – ногами-то не идешь, – приговаривал воевода, подливая в ковш гостя хмельного напитка.
– Дело надобно бы сладить, по царскому указу я тут! – пытался отказаться боярин, но воевода, вновь подливая, приговаривал:
– За государя выпил, за хозяина выпил, а за веру нашу сущую как же не выпить?
– Ну, за веру? Надобно, – согласился гость, подставляя свой ковш, пытаясь его удержать ровно, пьяно водя рукой вкруговую и разбрызгивая медовуху по столу.
Через полчаса Василий Афанасьевич и вовсе осоловел. Он, пуская пузыри и тряся бородой, в которой запутались рыбные кости, потребовал веселья. Но пока девки бегали за дударями и гусляром, боярин, отхлебнув за дорогу дальнюю, уткнулся лбом в скобленую осиновую столешницу.
Воевода потер руки. Важный разговор об изъятии в казну государеву имущества беглого Архипа откладывался.
Постельничий, посмотрев на мертвецки пьяного гостя, улыбнулся и поведал вслух сказку:
– Жил султан, и собрался он войною на другого султана. Созвал звездочетов и молвит: «Ну-ка, мужи мудрые. Что звезды мне сулят?». Все разом заголосили: «Победу, великий, победу!». И токмо один старый мудрец упредил: «Не ходи, разобьют твое войско, а сам ты с позором без коня на осле вернешься». Не поверил надменный султан, послушал он подхалимов и был бит. Привели ему старого звездочета. «Казнить его немедля! За то, что накаркал беду!» – «Воля твоя! Токмо задумал я ишака научить в шахматы играть, чтоб лучше тебя в этом деле мыслил». – «Сколь времени надобно тебе?» – спрашивает султан. «Десять годков хватит». – «Иди, учи, но коли я его обыграю, не сносить тебе, звездочет, головушки!»
Год проходит, два, а звездочет к ишаку и не подходит. Молодой ученик и спрашивает: «Что ты делаешь? Ты ведь так не научишь ишака ничему, и голову отрубят». – «Тяни время! – улыбнулся мудрец. – Или ишак сдохнет, или султана зарежут».
Воевода грозно взглянул на постельничего:
– Умен ты шибко, братец, и язык у тебя без костей, а потому легче отрезать его. Как Василий Афанасьевич очухается, так ему молочка-то топленого и поднеси.
– Ужо готово, княже, со свежей конопляной веревкой выварено, – поклонился верный слуга.
– Ну а коли угодишь, то жалую тебе маслобойню, изъятую нынешним летом.
– Не пекись, он у меня до весны кренделя по терему будет выписывать.
– Ну и ладно, поехал я, а ты тут приглядывай за гостем московским. Растолкуешь ему, что на Вагай якобы воевода с отрядом выехал, мол, татары бузу подняли.
*-постельничий (ключник.)– управляющий делами по дому. (дворецкий)
продолжение: http://www.proza.ru/2015/08/24/1257