*** «Ступочет палка старика…»
Аудиокнига на Ютубе https://youtu.be/0wEazPYr-dk
В мировом государстве граждан одного возраста вещие юноши были бы явлением вполне обыкновенным. Если старцы не нажили ума, – из одной седины и бород мира не слепишь. Кусающая юношей смертью вселенная полна столкновений и битв, – что ещё за напасть? – намордник ей на пасть, по бивням кулаком и хлыстом.
Владимир Алексеевич Хлебников, отец Виктора, был педагогом, орнитологом и лесоводом, и детство поэта было напоено цветами, степью, запахом трав; орлы, в;роны, удоды, лебеди, круглообразные кибитки и ревучие верблюды – всё врезывалось в сознание. «Принадлежу к месту встречи Волги и Каспия-моря (Сигай), – скажет он в “Автобиографической заметке”. – Оно не раз на протяжении веков держало в руке весы дел русских и колебало чаши». Аварцы, половцы, Хазарский каганат, Болгарское царство, Золотая Орда – чьи только весы не держало в руке это место: стан монгольских, исповедующих Будду кочевников в степи на высохшем дне Каспийского моря.
Семья много переезжала – из Калмыкии в Волынскую губернию, затем в Симбирск, где «вещий юноша» начал учиться в гимназии, в 1898-м – в Казань, что и свело его с Казанским университетом, Alma Mater великого Н. И. Лобачевского (1792–1856).
Учёба на математическом факультете была прервана волею случая. 5 ноября 1903 года студенты пели у дверей университета «Вечную память»: «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшим рабом твоим и сотвори им вечную память». Пели в день 99-летия университета в память умершего в тюрьме больного однокашника – социал-демократа С. Л. Симонова. Отряд казаков разогнал протестную акцию нагайками.
* * *
Нас не била плеть, но плеть свистала над нашей спиной. Четвёртого ноября прошлого года мы мирно беседовали в этот час у самовара, пятого мы пели, мы стояли спокойно у дверей нашей Alma Mater, а шестого уже мы сидим в Пересыльной тюрьме. Вот то моё прошлое, которым я горд.
Гулко падали ноги казацких коней на мёрзлую землю, когда мерно скакал на нас отряд казаков.
Ближе, ближе… кони растут, становятся огромными. Огромна и эта узда, которая <…>. Точно остановившаяся на миг в воздухе плётка, круп остановившейся и пятившейся в толпу лошади <…>. Гээ – больше не помню – косматое копыто, поднятое подковой вверх <…> по тёмному снегу. «Не смей бить!» Я упал на локти, меня втащили на помост, под высокие колонны. Не так ли?
«Это вы? – окликнули меня, – идите сюда, голубчик».
С сук;ми в руках, в тулупах, стояли вокруг нас дворники, бесстрастные и неподвижные, образовывая вокруг нас кольцо неодухотворённого человеческого мяса, с душою в потёмках, неозарённой сознанием.
А после две огромные неповоротливые руки, взяв подмышки, почти повели, а иногда несли, в старый каменный ящик с чёрной доской над входом, рядом с которым высилась пожарная каланча.
В 1903-м казаки разгоняли студентов, если те открывали рот не в том месте и не в то время.
В 1916-м Кавказская туземная дивизия стреляла по казакам, братающимся с противником на фронтах первой мировой.
Число правит миром – историю гонит по кругу.
После месячного тюремного заключения страстная увлечённость учёбой и кипучая жизнерадостность сменились резкой депрессией. В феврале 1904 года Виктор Хлебников уходит из университета, появляются его первые литературные опыты. Летом того же года он поступает на первый курс факультета естественных наук и за четыре года обучения сдаёт менее половины учебных дисциплин, но любит всё – «и жар холодных числ, и дар божественных видений». Теория чисел, лекции о неевклидовой геометрии, новые идеи математической науки всё более разжигают его интерес к осмыслению будущего.
Числа
Я всматриваюсь в вас, о числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете – единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы:
Узнать, что будет Я, когда делимое его – единица.
1911. 1914
В заметке «О степенях» («Доски судьбы») В. Хлебников призывает расстаться со старым скарбом повседневных счетов как с домашней одеждой мышления, старой негодной утварью для мыслей о вселенной. Позднее М. Хайдеггер назовёт этот «скарб» вычисляющим мышлением, или калькуляцией, и противопоставит ему осмысляющее мышление как единственную человеческую возможность совладать с миром техники, чей смысл скрыт от нас и чья мощь подчиняет себе человеческое существо без остатка для размышления.
«Человек приносит с собой, в своей котомке мыслящего существа, из мира повседневных дел счета овечьих стад, если он пастух овец, счета столбиков денег, если он пастух денег, действие сложения, как самый священный сосуд, самую необходимую утварь для мыслей о вселенной.
С этим скарбом здесь нужно расстаться!
Эта домашняя одежда мышления не годится!
Плотник, работавший над вселенной, держал в руке действие возведения в степень.
Наше понимание времени, наши судьбы – это ощущения чисел богов, в счёте дней служащих показателями степени.
Свайная постройка вселенной сделана молотком степени; её можно ощупать грубыми руками, постучать по ней руками, по её грубым брёвнам, но нужно сбросить старые цепи обыденного человеческого мышления – действие сложения и, отказавшись от равенств низших порядков, перейти к высшим действиям над ними, и вместе со всей вселенной, волна с волной, катиться по руслу наименьшего неравенства в поле наибольшего равенства.
Здесь обруч неравенства сковывает неизмеримо более мощные толщи равенства».
(В. В. Хлебников. «Доски судьбы». С. 35)
* * *
Желтели шишаки
Воинственных людей.
Теперь там пауки,
Нет жреческих ветвей.
Прозрачный вал, громаду мыль!
Секирой бей, морская пыль!
Приемли, ночь, полночной рыси чин!
Волна, ещё протоки вырой!
Из тех брызг был храм высечен
Суровою секирой.
1915
Мир современной математики, философии, поэзии, мир осмысления много сложнее, чем действие возведения в степень, но это уже не суть важно. Поэт обращается к операциям со степенями как к приёму, способному оторвать человека от привычного калькулирующего сложения, чтобы перейти к высшим действиям разума, мыслить шире, глобальней, оторваться от мирка сиюминутных дел и потребностей быта. Кто-то должен совершать эту работу гиганта за всех нас. Переложить её на плечи политиков – опасное легкомыслие, чреватое тяжёлыми последствиями для всего общества: воды будущего, где купался разум, высохнут и останется дно. Будетляне взяли эту ответственность на себя: «Гений один, и если он существует среди нас, то ничего не может быть лучше, как быть в легионе под его водительством» (П. В. Митурич).
Быть будетлянином, а не рядиться в него, возможно только в постоянном поиске «основного закона времени». У слов и событий есть свои законы – числа. Их-то и надо познать. Смысл и цель чистой поэзии В. Хлебников ищет в теории мнимых чисел – там, где i2 = –1. Где-то там же – оправдание жертв русско-японской войны, Цусимского сражения, сданного Порт-Артура. С 1905 года «вещий юноша» и «великий гений современности» настойчиво пытается осмыслить, наделить смыслом бес-смысленное.
– Такова судьба войны. Война утонет в чернильнице писателя. (В. В. Хлебников. «Одиночество»).
* * *
Это был великий числяр.
Каждый зверь был для него особое число.
У людей были свои личные числа. Он узнавал личное число по поступи, по запаху, подобно собакам.
Он кончил самоубийством со скуки. «Вселенная уже перечислена, мне нечего делать! Увы, я пришёл поздно. Горе мне, опоздавшему!»
«Опоздавшему быть чем? – коварно спросим мы, <рассматривая> маленькую записку самоубийцы, – её творцом?»
Боги мира кроются в облаках около ничего. Достаточно созерцать первые три числа, точно блестящий шарик, чтобы построить вселенную. Законы мира совпадают с законами счёта.
Всё летит в ничто.
Две бабочки летят в полёт слов «да» и «нет», облако божественных мотыльков, облако зарев.
Закон скупых чернил руководил <пером> писателя, написавшего рукопись мира. Этот тёмный, чёрный, очень чёрный <Путь> – охватить наибольшее нечто, наибольшее равенство наименьшим неравенством, вздёрнуть вселенную на дыбы.
Поэтому летят вверх знаки 1, 2, 3 – цветы на озере Бога.
Он говорил: душа мыслителя, творца, учителя вращается около своей оси; душа ученика, воплощающего в жизнь учение учителя, обращается около мировой оси, поэтому их рождения соединены законом.
* * *
У меня нет государевой шляпы,
У меня нет государевых бот.
Небо светлое – шляпа моя,
Земля серая – обувь моя.
1922
30 октября 1955 года в речи, посвящённой 175-летию Конрадина Крейцера, М. Хайдеггер предложил:
«Давайте испытаем осмысляющее мышление. Приспособления, аппараты и машины технического мира необходимы нам всем – для одних в большей, для других – в меньшей мере. Было бы безрассудно вслепую нападать на мир техники. Было бы близоруко проклинать его как орудие дьявола. Мы зависим от технических приспособлений, они даже подвигают нас на новые успехи. Но внезапно, и не осознавая этого, мы оказываемся настолько крепко связанными ими, что попадаем к ним в рабство.
Но мы можем и другое. Мы можем пользоваться техническими средствами, оставаясь при этом свободными от них, так что мы сможем отказаться от них в любой момент. Мы можем использовать эти приспособления так, как их и нужно использовать, но при этом оставить их в покое как то, что на самом деле не имеет отношения к нашей сущности. Мы можем сказать “да” неизбежному использованию технических средств и одновременно сказать “нет”, поскольку мы запретим им затребовать нас и таким образом извращать, сбивать с толку и опустошать нашу сущность.
Но если мы скажем так одновременно “да” и “нет” техническим приспособлениям, то разве не станет наше отношение к миру техники двусмысленным и неопределённым? Напротив. Наше отношение к миру техники будет чудесно простым и спокойным. Мы впустим технические приспособления в нашу повседневную жизнь и в то же время оставим их снаружи, т. е. оставим их как вещи, которые не абсолютны, но зависят от чего-то высшего. Я бы назвал это отношение одновременно “да” и “нет” миру техники старым словом – “отрешённость от вещей”».
(М. Хайдеггер. «Отрешённость». С. 109–110)
* * *
Познал я числа,
Узнал я жизнь.
Я лесть без смысла,
Я песнь немизн.
Былеликий, сны – копыта…
Милый диким бег в забытое…
Зори – лица,
Ночи – темя.
Я веселия божницы…
Улетающее стремя…
1907
Жизнь В. Хлебникова – это испытание осмысляющего мышления от первых литературных опытов в 1904-м до последних «Досок судьбы» в июне 1922-го. Восемнадцать лет – не так много. Бытописатель печально-саркастически замечает: «…составлял “Доски судьбы”, искал закон предсказания событий. Увы, последнюю доску своей судьбы – простую лавку в бане, на которой умер, – не предугадал…» (В. М. Недошивин. «Прогулки по Серебряному веку». С. 428)
Предугадывает «делач», приобретатель, занятый калькуляцией прибылей и убытков. В. Хлебников осмысливает; его интенция – понимание понимания, деконструкция мифа – без малого на три четверти века опередила эпоху. (См.: О. Б. Соловьёв. Понимание и культура. С. 281–293). Поэт – «словач», изобретатель – за два года до первой мировой он чётко указывает: «Не следует ли ждать в 1917 году падения государства?» («Учитель и ученик»), – бессилен вычислить «спицы повторного колеса», ручей времени отдельной своей жизни:
«Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звёзд своего духа. <...>
Закон кратных отношений во времени струны человечества мыслим для войн, но его нельзя построить для мелкого ручья времени отдельной жизни – отсутствуют опорные точки, нет дневников.
В последнее время перешёл к числовому письму, как художник числа вечной головы вселенной, так, как я её вижу, и оттуда, откуда её вижу. Это искусство, развивающееся из клочков современных наук, как и обыкновенная живопись, доступно каждому и осуждено поглотить естественные науки.
Я ясно замечаю в себе спицы повторного колеса и работаю над дневником, чтобы поймать в сети закон возврата этих спиц.
В желании ввести заумный язык в разумное поле вижу приход старой спицы моего колеса. Как жалко, что об этих спицах повтора жизни я могу говорить только намёками слов».
(В. В. Хлебников. «Свояси». С. 9)
* * *
Тебя пою, мой синий сон,
И сени саней золотые,
Зимы седой и сизый стон
И тени теми голубые.
1907
Отношение В. Хлебникова, в котором он находился, одновременно говоря «да» и «нет» миру бронированных линкоров Цусимы и трансконтинентальных железных дорог, как «художник числа вечной головы вселенной», это и есть то, что М. Хайдеггер определил как «отрешённость от вещей». Это отношение – настоящая «починка мозгов» – позволяет видеть вещи не только с технической, утилитарной стороны, но приводит к осознанию того факта, что во всех технических процессах господствует смысл, который располагает нашими человеческими поступками и поведением. Оно позволяет увидеть, что не человек выдумал или создал этот смысл:
«Мы не понимаем значения зловещего усиления власти атомной техники, – говорил М. Хайдеггер. – Смысл мира техники скрыт от нас. Но давайте же специально обратимся и будем обращены к тому, что этот сокрытый смысл повсюду нас затрагивает в мире техники, тогда мы окажемся внутри области, которая и прячется от нас, и, прячась, выходит к нам. А то, что показывается и в то же время уклоняется – разве не это мы называем тайной? Я называю поведение, благодаря которому мы открываемся для смысла, потаённого в мире техники, открытостью для тайны». (М. Хайдеггер. «Отрешённость». С. 110)
* * *
Приятно видеть
Маленькую пыхтящую русалку,
Приползшую из леса,
Прилежно стирающей
Тестом белого хлеба
Закон всемирного тяготения!
1922
Плоды сегодняшнего творчества принадлежат будущему:
«Времени до сих пор приписывалась печальная задача быть поварёнком на службе у пространства, таинственно шмыгать с заднего крыльца уравнений, появляться на мгновение и вновь исчезать. Никто не разгадал в нём его божественного задания быть небом, приказывающим вещам, приказывать событиям, а не выполнять шёпоты с земли бытия. Никто не увидел в нём те облака, где прячутся боги древних, если разум допускает их существование.
Исследовать время – это значит снять цепи с божества, поскольку оно существует
Не события управляют временем, а время ими», – записывает глашатай В. В. Хлебников в «Досках судьбы» в начале 1920-х.
В 1927 году М. Хайдеггер доказывает темпоральную структуру бытия, открывая изначальную укоренённость понятия времени (а не пространства!) в категории бытия.
* * *
Времянин я,
Времянку настиг
И с ней поцелуйный
Создал я миг.
И вот я очнулся
И дальше лечу.
И в яр окунулся
И в глуби тону.
И крыльями слылий
Черпаю денину.
Из кладязя голубя
Черпаю водину.
1907
«Нужно опровергнуть мнение о единстве времени. Уравнения времени часто состоят из частей разного возраста: есть времена в самом времени.
Нужно выдвинуть начало множественности времён.
Существующий язык знаков алгебры непригоден для перевода на него и передачи на нём многих явлений мира времени, часто самых нежных движений, и поэтому до переработки этих знаков от многих обобщений приходится отказаться. Кажется, знакотворчество будет верным спутником учения о времени». (В. В. Хлебников. «Доски судьбы». С. 46)
Концепция самоорганизации и философия нестабильности Ильи Романовича Пригожина (1917–2003) подтверждают, что время не является чем-то готовым, предстающим в завершённых формах, что оно конструируется в каждый данный момент и человечество может принять участие в процессе этого конструирования. Понятие времени, используемое Альбертом Эйнштейном в теории относительности, и то время, в котором мы участвуем как разумные существа в самоорганизующихся системах, это два разных времени. Как следствие, в учении И. Р. Пригожина время предстаёт множественным, и мы обнаруживаем, что современная наука о сложном опровергает детерминизм и настаивает на том, что креативность проявляется на любом уровне природной организации. Поскольку нестабильность это существенный элемент природы и в результате целых каскадов бифуркационных изменений возникают новые непредсказуемые макроструктуры, мы не можем достоверно прогнозировать, что произойдёт, а это означает и то, что будущее не предопределено, открыто. Конец научной определённости мира встраивает человеческую созидательную деятельность в становление природного мира в целом: мы не можем говорить, что природа эволюционирует сама по себе, вне человеческого участия. Индивидуальные действия «большелобого тихого химика», таким образом, оказываются существенной стороной темпоральной структуры бытия.
* * *
Подул
И государства пали.
У дул
Глаза в опале.
1922
«С точки зрения многих философов – упомянем здесь только Бергсона, Уайтхеда, Хайдеггера – события и креативность суть фундаментальные элементы природы. В том же плане высказываются сегодня и биологи, такие, например, как Дж. Гоулд. Эволюция, вероятно, происходит скачками, через свершение событий. А раз так, то “реальное становится частным, особенным случаем вообще возможного”». (И. Р. Пригожин. «Очеловечивание человека, креативность природы и креативность человека». С. 250).
«Замечательная особенность нашего подхода, состоит в том, что он позволяет “овременить пространство” – наделить его временной структурой, задаваемой происходящими в пространственном континууме необратимыми процессами». (И. Р. Пригожин. «От существующего к возникающему». С. 7).
В 1984 году в работе «Порядок из хаоса, новый диалог человека с природой» И. Р. Пригожин и И. Стенгерс, принимая во внимание погрешность определённой степени обобщения, установили не только закономерность возникновения сложноорганизованных структур в неравновесных системах, но и возможность аннигиляции энтропии и, соответственно, времени. Если использовать принцип методологического изоморфизма Нильса Бора и перенести этот результат на общественные процессы, это означает отрицание необратимости и принципиальную возможность реверсивности не только естественной, но и социальной истории.
Идеи Н. Ф. Фёдорова приобретают всё более зримые технологические очертания. И тянется голубая сеть, увлекаемая в прозор столетий рыбаками В. В. Хлебникова:
«Кто сможет нарушить наши законы?
Они сделаны не из камня желания и страстей, а из камня времени» («Всем! Всем! Всем!»).
* * *
Не выли трубы набат о гибели:
«Товарищи милые, милые выбыли».
Ах, вашей власти вне не я –
Поёт жестокий узор уравнения.
Народы бросились покорно,
Как Польша, вплавь, в мои обители,
Ведь я люблю на крыльях ворона
Глаза красивого Спасителя!
За «не» я спрятан,
За ним, за ним, туда, где нем Он!
На тот зелёный луг, за Неман!
За Неман свинцовый и серый!
За Неман, за Неман, кто верует!
<1915>
Исследуя «Сдвиги русского народа», В. Хлебников получает уравнения происхождения «Третьего Рима», смерти двух царей и точек русской свободы.
– О, числа времени, и улицы <числовых> башен, и город с колокольнями времён! (В. В. Хлебников. «Доски судьбы». С. 23)
«Мы здесь расскажем о вашем и нашем городе.
I. Черты якобы красивого города прошлецов (пращурское зодчество).
1. Город сверху. Сверху сейчас он напоминает скребницу, щётку. Это ли будет в городе крылатых жителей? В самом деле, рука времени повернёт вверх ось зрения, увлекая за собой и каменное щегольство – прямой угол. На город смотрят сбоку, будут – сверху. Крыша станет главное, ось – стоячей. Потоки летунов и лицо улицы над собой город станет ревновать своими крышами, а не стенами. Крыша как таковая нежится в синеве, она далека от грязных туч пыли. Она не желает, подобно мостовой, мести себя метлой из лёгких, дыхательного горла и нежных глаз; не будет выметать пыль ресницами и смывать со своего тела грязь чёрною губкой из лёгкого. Прихорашивайте ваши крыши, уснащайте эти причёски узкими булавками. Не на порочных улицах с их грязным желанием иметь человека как вещь на своём умывальнике, а на прекрасной и юной крыше будет толпиться люд, носовыми платками приветствуя отплытие облачного чудовища, со словами “до свиданья” и “прощай!” провожая близких.
Как они одевались? Они из чёрного или белого льна кроили латы, поножи, нагрудники, налокотники, горла, утюжили их и, таким образом, вечно ходили в латах цвета снега или сажи, холодных, твёрдых, но размокающих от первого дождя, доспехах из льна. Вместо пера у иных над головой курилась смола. В глазах у иных взаимное смелое, утончённое презрение. Поэтому мостовая прошла выше окон и водосточных труб. Люд столпился на крыше, а земля осталась для груза; город превратился в сеть нескольких пересекающихся мостов, положивших населённые своды на жилые башни-опоры; жилые здания служили мосту быками и стенами площадей-колодцев. Забыв ходить пешком или <ездить> на собратьях, вооружённых копытами, толпа научилась летать над городом, спуская вниз дождь взоров, падающих сверху; над городом будет стоять облако оценки труда каменщиков, грозящее стать грозой и смерчем для плохих кровель. Люд на крыше вырвет у мотыги ясную похвалу крыше и улице, проходящей над зданиями. Итак, его черты: улица над городом, и глаз толпы над улицей!»
(В. В. Хлебников. «Мы и дома». С. 229–230)
* * *
К зеркалу подошёл.
Я велик. Не во всякую дверь прохожу.
Я уравнил победы венок и листья стыда и военного срама.
Для славы морской дал простой и дешёвый закон
(В заботе о бедных и нищих умом).
Мои уравнения сильнее морских крепостей из железа плавучего,
Островов из железа, где плещется смерть в чёрном кружеве чугунных цепей.
В острой осоке раскрашенных труб, в паутине снастей для бурь паука,
Где певчие птицы щебечут чугунной пальбой,
Где выстрел из мглы – бормотанье утренней славки
Белых от утра болот.
И если плавучая крепость, громада морская,
Морской утюг, чей (бритвой!) нос громады бреет бурь,
Собаки послушнее, хорошо выстеганной,
На голос идёт господина, ложится в ногах, –
Плуг моря <упругий>
Гнёт повороты дороги, кладёт и туда и сюда комья бурь,
Как лемех сохи кладёт пласты чернозёма
Так, как <хочет его господин с бледным лбом>,
От простого нажима руки господина.
Я застёгиваю перчатку столетий.
Запонкой перемены знака
Сменяю событий узор и цвета,
Ежели в энном ряду
Усядутся в кресло два
Вместо трёх.
1922
Весной 1908 года в Судаке, где В. Хлебников жил с матерью, сестрой Верой и братом Александром, состоялось его личное знакомство с поэтом-символистом Вячеславом Ивановым (1866–1949), чья статья «О весёлом ремесле и умном веселии» произвела на него большое впечатление. В сентябре поэт переезжает в столицу и начинает обучение на третьем курсе естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Однако основным его намерением было занятие литературой.
«Высота мысли пересекает под прямым углом наше времяощущение, и если высота полёта беркута создаёт кругозор в десятки вёрст, для в прахе ползающего дождевого червяка сотни вёрст мира орла обращаются по существу в точку.
Нужно бояться быть милым земляным червяком в вопросах о времени, помня, что рост в высоту обращает и прошлое и будущее время в одну страну настоящего.
Ставя первые сваи нашего, прямоугольного по отношению к настоящему, отвесного мышления, нужно помнить, что время так же относится к вышине и высокому, как глагол “стремиться” (стремнина) к тишине, к “стихнуть” и тискам. Кто в тисках, тот не может стремиться. Это обратные понятия. Отсутствие вышины обращает в ничто круг настоящего и делает из него точку – удел червяка; доступная уже нам высота обращает в настоящее сотни лет прошлого и будущего. Это не шутка!
Таковы сваи другого мышления. Кто на высоте, у того нет времени. Он видит прошлое и будущее.
Не следует забывать, что если отдельные люди движутся по времени на несколько лет впереди остального человечества, они достигают этого вышиной мысли. (Прямоугольный треугольник времени, мысли и воли, или надежд)».
(В. В. Хлебников. «Доски судьбы». С. 46)
Судак
Истлели бури – блеском мелы.
Проходит барин в белом, белом.
Проходит в чёрном весь барчук.
Видна гостиница «Боярчук»…
Падал час предвечерне-ранний
В зовущие лона,
Когда в каждой девице – Диана,
В каждом юноше – Адонис.
Гасит песню ямщик, с облучка слезая,
И вечерних ресниц слеза – я.
М. Хайдеггер полагал, что отрешённость от вещей и открытость для тайны взаимно принадлежны. Вместе они дают человеку возможность «стоять и выстоять в мире техники, уже не опасаясь его». Человек находится в опасном положении не потому, что внезапно может разразиться третья мировая война, а потому что техническая революция атомного века может «захватить, околдовать, ослепить и обмануть человека так, что однажды вычисляющее мышление останется единственным действительным и практикуемым способом мышления».
О, рассмейтесь смехачи!
Умное веселие, с кем ты?
Если смешики и смеюнчики смеяльно станут последним из всего, на что смейево способен человек, это будет не лучший способ «вздёрнуть вселенную на дыбы» и тем более далеко не «цветы на озере Бога».
«Тогда какая же великая опасность надвигается тогда на нас? Равнодушие к размышлению и полная бездумность, полная бездумность, которая может идти рука об руку с величайшим хитроумием вычисляющего планирования и изобретательства. А что же тогда? Тогда человек отречётся и отбросит свою глубочайшую сущность, именно то, что он есть размышляющее существо. Итак, дело в том, чтобы спасти эту сущность человека. Итак, дело в том, чтобы поддерживать размышление».
(М. Хайдеггер. «Отрешённость». С. 111)
Богу
Заря слепотствует немливо.
Моря яротствуют стыдливо.
Дитя лепотствует стеня.
И я яротствую буйливо.
Мы все твоя! Мы все твоя!
Один ты наш, один ты наш.
1907
«В “Кузнечике”, в “Бобэоби…”, в “О, рассмейтесь…” были узлы будущего, малый выход бога огня и его весёлый плеск. Когда я замечал, как старые строки вдруг тускнели, когда скрытое в них содержание становилось сегодняшним днём, я понял, что родина творчества – будущее. Оттуда дует ветер богов слова.
Я в чистом неразумии писал “Перевертень” и, только пережив на себе его строки: “Чин зван мечем навзничь” (война) и ощутив, как они стали позднее пустотой – “Пал, а норов худ и дух ворона лап”, – понял их как отражённые лучи будущего, брошенные подсознательным “Я” на разумное небо. Ремни, вырезанные из тени рока, и опутанный ими дух остаются до становления будущего настоящим, когда воды будущего, где купался разум, высохли и осталось дно». (В. В. Хлебников. «Свояси». С. 8).
* * *
Зеленнядины трав
В взор упадут,
Пролив ручей отрав
Неясной песнью дуд.
Поют, поют кузнечики.
И чёт сменяет нечет.
Закат красив резьбой,
Сруб туч глядит избой.
Блестит в дали река.
Ступочет палка старика…
1908
Аудиокнига на Ютубе https://youtu.be/0wEazPYr-dk
http://www.ponimanie555.tora.ru/paladins/chapt_4_4.htm