Работа над ошибками. 4

                ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. СЕНЯ

   ГЛАВА ПЕРВАЯ. МЫ ПРИЕЗЖАЕМ В ПЕТЕРБУРГ.

   - Это что за красный перец? – деловито осведомился мой сын, когда мы с Сеней прямо с поезда ввалились в мою петербургскую квартиру.

   - Я не красный перец, а твой будущий отец или отчим – в зависимости от того, что из этого тебе больше подходит.

   - Из этого мне ничего не подходит – и отец и отчим у меня уже есть.

   - Тогда я мог бы стать твоим другом, - сказал Сеня, - правда, для этого нам с тобой понадобится время, чтобы получше узнать друг друга.

   - Я понял, - сказал мой сын, разглядывая Сеню, стоящего перед ним в полный рост, - для того, чтобы стать моим отчимом, время не понадобиться.

   - Сеня – это мой сын Петя, - сказала я, представляя их друг другу, – Петя – это мой друг Сеня. Мы с Сеней любим друг друга, и в скором времени собираемся пожениться.

   - Что – опять? – недовольно спросил у меня сын. - Ещё от одного отчима не успели избавиться, а ты уже нового привезла.

  Сеня посмотрел на меня, я – на Сеню. Ну что ж, худо – бедно, но это волнительное для меня знакомство двух самых близких для меня людей состоялось.

   - Давайте сначала поедим с дороги, - предложила я. И мы все вместе отправились завтракать или обедать в кухню.

   Сеня шёл по квартире, улыбаясь – ведь она была точной копией той квартиры, в которой мы с ним жили в Нижнем Новгороде. Все «хрущёвки» похожи друг на друга, как две капли воды. Даже расстановка мебели в них у людей среднего достатка обычно идентична, потому что иначе эту мебель здесь просто никак не поставишь. Одна беда – в этой квартире не хватало заботливых бабушкиных рук, поэтому еду нам пришлось готовить самим.

   Мы с Сеней решили жить в «хозяйской» спальне, мой сын с детских лет занимал в этой квартире маленькую, как вагонное купе, «пятиметровку», точно такую, как та, что была у Сени в нижегородской квартире.

   Разобрав привезённые с собой из Нижнего Новгорода вещи, мы с Сеней разместились в комнате, которая обычно была хозяйской спальней. Налево, как у всех людей, живущих в таких квартирах, был диван, направо – стенной шкаф для одежды, дальше у меня стоял вдоль стены книжный стеллаж, у окна – полированный письменный стол, который появился у нас в квартире, когда я училась в пятом классе.

   - У Бабушки было лучше? – спросила я у Сени.

   - У Бабушки тоже бывало по-разному, - спокойно ответил он, - вспомни Славика и его друзей. Да ты не хлопочи так, Настюш, всё само собой устаканится. И с Петькой мы твоим подружимся, дай только срок, я ведь тоже был таким, как он, только я, наверное, был ещё похлеще, не забудь, что до восьми лет я воспитывался в интернате, а после восьми – во дворе.

   - Ладно, - сказала я, немного успокоенная тем, как мой Сеня отнёсся к нашему новому жилью. - Будем привыкать к новому месту.

   - Мне надо съездить по делам, - сказал Сеня, - приеду, всё тебе подробно расскажу. Это насчёт работы, Александр Петрович дал мне здесь один телефон.

   - Так ты бы сначала позвонил, - сказала я ему.

   - Я позвоню по дороге. Ну, Настюха, не скучай!

   Сеня ушёл, а мой сын, покружив по квартире, остановился неподалёку от меня. Сказал, обращаясь к нашей любимице, чёрно-белой кошке Кате:

   - Ну, Катюха, не скучай! – с этими словами мой сын направился в переднюю, ему пора было ехать в колледж. - Этот красный перец теперь будет жить у нас дома? – спросил он меня, глядя куда-то в сторону.

   - Я же сказала тебе, Петька, что мы с Сеней любим друг друга, хотим пожениться в скором времени. Вспомни, какая жизнь была у меня до него, и порадуйся, что твоей матери хоть сейчас стало хорошо.

   - А он для тебя не слишком молодой? - осведомился наблюдательный Петька.

   - Ты прав, он слишком молодой для меня, - согласилась я со своим разумным сыном. -  Так уж, сынок, получилось, в этом никто не виноват. Понимаешь?

   - Почему ты ему поверила, что он тебя любит? – не унимался Петька, ему было о чём беспокоиться. Много лет назад я привела в этот дом другого человека, который тоже говорил мне тогда, что любит. Годы жизни с ним были невероятно тяжелы и безрадостны для меня и моего ребёнка, который тогда учился в первом классе. Моей старшей дочери повезло больше, чем Петьке – вскоре после этого события она уехала в Америку с моим братом и его женой.

   - Я ему не поверила, - сказала я, - просто нам с Сеней очень хорошо вместе.

   - И что, этот красный перец будет теперь жить в твоей комнате?

   - Конечно. Ведь мы с ним скоро поженимся. Только не называй Сеню красным перцем, хорошо? Возможно, ты не знаешь, что это выражение звучит неприлично.

   - Ты давно его знаешь? – мой сын хотел сам убедиться в правильности моего выбора. Отчасти он был прав, в своей жизни я совершила немало ошибок, и вывод из этого факта напрашивался сам собой: я всегда была влюбчива и легковерна, и совсем не умела правильно выбирать своих будущих мужей.

   - Мы с Сеней знакомы совсем недавно, - ответила я сыну на его справедливый и правильный вопрос, - но нам с ним пришлось пережить вместе так много трудного там, где я была, что тогда получается, что у нас с ним  один день идёт за год.

   - Я думал, ты поехала в Нижний Новгород, чтобы найти там Машкиного отца.

   - Так и было, - спокойно ответила я, - мы искали Машиного отца вместе с Сеней, а когда нашли его, оказалось, что мы с Сеней уже не можем жить друг без друга. Такие, брат, дела.

   - Я не буду называть этого «перца» отцом.

   - И не надо. Зови его просто Сеней. Он очень хороший, и вы скоро подружитесь, вот увидишь. А ещё я надеюсь родить от него ребёнка или сразу двух, так что тебе тоже скоро будет повеселей.

   - Хорошие дела, -  мой сын отбыл в колледж, весьма озадаченный переменами в нашей семейной жизни.

   Я успела разобрать вещи, привезённые из Нижнего Новгорода, сходить за продуктами, поставить готовиться обед, принять душ и накормить кошку, когда вернулся Сеня, промокший под питерским проливным дождём, весёлый, оживлённый, с пакетом продуктов, купленных в универсаме. Я так обрадовалась ему, что выбежала встречать его в переднюю, повисла у него на шее, целуя его в обе щёки.

   - Я сегодня уезжаю, - заявил он мне прямо с порога.

   - Как уезжаешь? – расстроилась я. - Я думала, ты побудешь здесь подольше.

   - Я еду в Москву устраиваться на работу в фирму, куда меня рекомендовал Александр Петрович.

   - Ты будешь работать в Москве? – разочарованно спросила я, - а как же я, а как же наши планы о том, что мы никогда не будем расставаться?

   - Не горюй, Настюха, - бодро сказал Сеня, - всё у нас с тобой будет просто замечательно. Давай перекусим на скорую руку, и пойдём для начала в ЗАГС – подавать заявления на вступление в брак. Когда я женился в прошлый раз, нам с моей невестой пришлось ждать своей свадьбы больше трёх месяцев. Такой вариант нас сейчас не устроит потому, что очень скоро мы с тобой должны быть в Швеции, меня направляют работать в фирму, с которой сотрудничает известный тебе Александр Петрович. А в Москву я еду, чтобы предстать пред ясные очи руководства российского представительства этой фирмы, а также поучиться на курсах, потому что дело, которым мне предстоит заняться в Швеции, для меня новое. И ещё мне надо учить шведский язык, ну что ты так расстроилась? Всё же очень хорошо. А язык я выучу очень быстро, я же способный, и ещё – я очень упрямый.

   Я так и села на диван:

   - Почему ты не посоветовался со мной прежде, чем принять такое важное решение?

   - Ты не хочешь ехать в Швецию? – изумился Сеня. В Нижнем Новгороде всё было так просто и понятно, и мне казалось, что так у нас с Сеней будет всегда. Честное слово, я бы с удовольствием сейчас вернулась обратно в бабушкину квартиру, где нам с Сеней было так хорошо вдвоём!

   - Сенечка, - сказала я жалобно, - что-то изменилось с тех пор, как мы уехали из Нижнего Новгорода? Здесь мне кажется сейчас всё не так. Я хочу обратно в твою «пятиметровку», на белый плед, где мы любили друг друга, я хочу к нашей Бабушке, которая так помогала нам во всём.

   - Ну чего ты расстроилась? – снова спросил меня Сеня. – Всё хорошо. Для кого, ты думаешь, я всё это затеял? Я хочу, чтобы мы с тобой, Настя, пожили совсем в других условиях, чтобы у нас появились новые перспективы. Посмотреть мир, узнать другую жизнь, людей, живущих в незнакомом для нас мире, разве тебе это не интересно? Когда твой Петька приходит из колледжа? - спросил он меня, поняв, наверное, что новые жизненные перспективы сейчас для меня есть суть категория абстрактная.

   - Обычно он возвращается из колледжа часа в три, - сказала я, посмотрев на часы, которые показывали, что не так уж много времени осталось до прихода сына.

   - Пойдём, полежим сначала, - предложил Сеня, - поедим, когда придёт Петька. Полежать вместе, когда он придёт, нам уже не удастся. Ведь правда?

  И он, крепко взяв меня за руку, направился по привычке в сторону своей «пятиметровки».

   - Семён Семёныч!, - сказала я ему с укором, - наша комната теперь в другом месте.

  И мы направились в сторону «хозяйской спальни», где в нижегородской квартире был страшный бедлам.

   - Мне всё кажется, что это Славкина комната, - сказал Сеня, раздеваясь и поспешно скрываясь под одеялом в моей постели, - иди ко мне, Настька, а то скоро появится Петька, а ведь дверь в твою комнату не запирается. Он может войти сюда без стука?

   - Конечно, может, - сказала я сердито, - ведь в этой комнате я всегда спала одна. И ещё он знает, что я никогда не ложусь спать днём.

   Зачем я сказала ему об этом? На меня смотрели растерянные Сенины глаза – он лежал под одеялом, боясь ко мне прикоснуться. Я лежала с ним рядом, на спине, тупо глядя в потолок, и слёзы бессилия закипали в моих глазах. Я хочу назад, в Нижний Новгород, где нам всегда было хорошо вдвоём! Но куда я могу уйти от своей жизни, которая сложилась именно так, а не иначе? А вечером Сеня уезжает в Москву, неизвестно, на сколько времени, а потом он поедет в Швецию, куда я поехать с ним не смогу, потому что мне не на кого оставить свою больную маму и сына, который через несколько месяцев заканчивает колледж. Сейчас мне надо думать о том, как спасти Петьку от армии, как помочь ему поступить в институт.

   - Иди ко мне, Настенька, - тихо сказал мне Сеня.

   Мы лежали рядом, крепко обнявшись, как перед прощаньем, и невольно прислушивались к тому, не поворачивается ли ключ в дверях, не идёт ли Петька.

  Раздался телефонный звонок. Накинув халат, я побежала к телефону.

   - Мам, это я, - раздался из телефонной трубки голос моего сына, - я хочу сегодня поехать в Пушкин к Саше Бирюкову. Нам надо делать курсовик, а у Бирюкова есть компьютер и принтер. Ничего, если я приеду очень поздно? Если не буду успевать вернуться, пока ходит метро, заночую у Бирюкова. Я тебе позвоню от него. Пока!


   ГЛАВА ВТОРАЯ. СЕНЯ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!

   - Обязательно позвони мне от Бирюкова, - сказала я, - будь осторожен, сынок!

   - Сын вернётся поздно, - сказала я, входя в свою спальню, - я закрыла входную дверь на цепочку, теперь к нам никто не войдёт, мы одни.

   - Настя, - сказал Сеня, растерянно глядя на меня, - я не могу любить тебя здесь, в этой квартире, я, наверное, должен сначала привыкнуть к ней.

   - Ничего страшного, - сказала я, забираясь к нему под одеяло, и он отодвинулся от меня к самой стенке, точно испугался чего-то.

   - Я сейчас вернусь, - сказала я, - если хочешь, поспи, а хочешь, мы с тобой поедим сначала. Петька придёт очень поздно, до вечера мы с тобой одни.

   - Я буду ждать тебя здесь, - ответил Сеня.

   Я включила в ванной душ и села на унитаз, уронив голову в сложенные на краю «сидячей» ванны руки. Слёзы текли у меня по лицу. Я хочу в Нижний Новгород, я сама не хочу жить в этой квартире, где было со мной столько  плохого! Здесь, спустя два года после свадьбы, я разводилась с Петькиным отцом, с которым в начале мы очень любили друг друга, а потом, живя здесь, со мной, он стал устраивать мне по ночам «концлагерь». И было это в той же комнате, на том же диване, где сейчас лежал мой Сеня. Одновременно с осознанием себя офицером СС Петькин отец пошёл на курсы немецкого языка, и вскоре читал уже Гитлера в подлиннике, и портрет этого выдающегося деятеля нацистской политики и культуры висел у нас на стене.
 
   Именно в той комнате, где я собиралась жить с моим весёлым и радостным Сеней, мой следующий муж, спустя месяц после того, как мы стали жить вместе, перестал спать со мной, начал пить, болтаться где-то по ночам, орать и драться. Вскоре он ушёл от меня спать в другую комнату, и так, «соломенной вдовой», я прожила с ним много одиноких лет.

   Именно из этой квартиры ушёл от меня к бабушке мой сын, мой золотистый мальчик. Он ушёл от меня к бабушке, которая жила отдельно от нас, и я на долгие два года потеряла его.

   Именно в этой квартире я незадолго до своего отъезда в Нижний Новгород выпила упаковку снотворных таблеток, и только статья о художнике, картины которого я видела когда-то в доме у Николая Николаевича, заставила меня тогда сделать себе простейшее промывание желудка, вернуться к жизни и захотеть чего-то, впервые за много лет...

   Странно устроена наша жизнь. Много лет мне приходилось жить с чужим и жестоким человеком в одной квартире, и выхода из этого положения не было. Стоило мне решиться уехать по совету моей бывшей невестки Ирки на неделю в город моей первой любви, как я неожиданно вырвалась из замкнутого круга. Ещё по телефону из Нижнего Новгорода я знала от сына, что мой гражданский муж и мучитель неожиданно решил уйти от меня к другой женщине. А больную маму врач направил на лечение в очень хорошую больницу. Но квартира, в которой произошло столько всего плохого и страшного, как будто держала ещё память об этом.

  Что же мне делать? Куда бежать из этой несчастливой квартиры? Я хочу назад, в Нижний Новгород, к Бабушке, похожей на бабушку из мультфильма про Красную Шапочку, к моему золотому, любимому Сене, с которым мне было так хорошо, пока мы не приехали сюда.

   - Настя, открой дверь, - послышался тревожный голос Сени из коридора.

   Он стоял на пороге ванной, высокий, длинноногий, испуганный чем-то. Мой  розовый махровый халат еле сходился у Сени на груди, длинные ноги моего любимого торчали из-под него.

   - Настя, я сейчас задремал ненадолго, и мне приснился страшный сон. Скажи, мы не можем поменять эту квартиру на другую? Почему-то здесь я чувствую себя не в своей тарелке. Мне тревожно, мне хочется поскорее уехать отсюда.

   - Милый мой, - я уткнулась носом в его тёплый живот, обхватила его руками, прижалась к нему, - мы уедем отсюда, я тебе обещаю, мне самой не нравится здесь жить. Завтра же я пойду в агентство по продаже недвижимости, мы поедем в любую другую квартиру и сделаем оформление в самые короткие сроки. Ты мне веришь, мой милый, мой золотой? А сейчас пойдём в Петькину комнату, у него там намного спокойнее.

   - Точно такая комната, как у меня, - улыбнулся Сеня, когда я бегом принесла своё постельное бельё на диван сына, - и мебель поставлена так же.

   Я развязала пояс на розовом махровом халате, под халатом был Сеня, розовый, нежный, любимый, такой, как всегда!

   - Сенечка, - сказала я, обнимая, целуя его, - как я соскучилась по тебе! Ты не бросишь меня одну, не сбежишь от меня потому, что здесь трудно?

   А он уже целовал меня, как тогда, когда мы были вдвоём в его маленькой комнате, нежные, горячие, нетерпеливые губы, нежные руки, ласкающие мою грудь, как тогда, когда мы любили друг друга «по легенде». Я закрыла глаза, когда он прикоснулся своими нежными пальцами к твердеющему от желания соску, потянул его легонько на себя. Он раздвинул руками мои колени.

   - Я сейчас приду, - сказал мой Сеня и умчался в кухню. Это было мороженое «Пломбир» в ледяной серебряной фольге, и я выскочила из тёплой постели навстречу Сене. Он стоял, прислонясь спиной к окну, закинув голову назад, тяжело дыша, пока я ловила губами, целовала, стонала от страсти и возбуждения, умирала, закрыв глаза, отодвинувшись от него.

   - Хорошо, что я догадался купить мороженое, я хотел им задобрить твоего Петьку, - я лежала на спине, а Сеня, склонясь надо мной, раскладывал кусочки ледяного пломбира на все сокровенные и любимые им места, но начал он с моих сосков, и я застонала и подалась к нему навстречу:

   - Сеня, я больше не могу, подожди минуточку, подожди!

   И он подождал, а потом уложил меня на бок, закинув мои ноги себе на плечи, как тогда, когда джинсы мешали ему свободно двигаться. Глядя мне в глаза потемневшими от страсти глазами, он медленно входил в меня, очень-очень медленно, слишком медленно, и вдруг ушёл назад и замер на мгновенье, а я так и подалась к нему навстречу, протягивая руки, стараясь приблизить его к себе. И он опять медленно вошёл в меня и замер, и вернулся назад. Он повторял этот фокус раз за разом, до тех пор, пока я совсем не потеряла голову, не припала губами к его губам, не обхватила его крепко за бёдра. И тогда он вошёл в меня чуть быстрее и дальше, и я опять поспешила навстречу, но он опять ушёл от меня назад. Как волна, набегающая на песок и сразу же уходящая обратно…

   - Сенечка, - сказала я, глядя в его глаза, и он вошёл в меня резко и стремительно, и ещё, и ещё раз. Я пыталась поймать его там, внутри, но никак не успевала, а он неожиданно стал и нежен и настойчив, и мы любили друг друга, закрыв глаза, замирая от острого, пронзительного чувства, делая на мгновенье передышку, чтобы снова броситься друг другу навстречу. Теперь мой любимый был очень настойчив, немного груб, и его плоть входила в меня резкими, безжалостными толчками, проникая всё глубже и дальше, задерживаясь там, где я встречала его сильным, мгновенным сжатием, напрягаясь изо всех сил и отпуская снова. Мы по-прежнему лежали на боку, и Сеня склонялся к моим губам, раздвигая мои колени, потому что мои лодыжки лежали у него на плечах.
 
   - Я люблю тебя, - шептали его губы прямо в мои. И он, закинув голову назад, снова входил в меня, замирая там, внутри, в моих объятьях. – Не шевелись, - сказал он мне изменившимся голосом, и я не шевелилась, а потом он сказал тихо – Настя, Настя моя, - и я потянулась к его губам, и когда дотянулась до них, почувствовала, как пульсирует его плоть во мне, готовая взорваться.

   Мы смотрели друг на друга, не шевелясь.

   - Ты меня любишь? – спросил он измученным голосом.

   - Люблю, - отозвалась я, не отрывая глаз от него, - я люблю тебя, Сеня!

   И он, мой любимый и сладкий, и золотой, вдруг ударился мягкой и нежной головой там, внутри, и я сжала его изо всех сил, чуть покачиваясь из стороны в сторону, и больше не отпускала его ни за что. А он и не хотел уходить, только бился в моих руках, как большая и нежная птица, и фонтанчики белокурых деток толчками выбрасывались из него в меня. Он упал мне на грудь, потому что мы сами не заметили, когда я успела лечь на спину, а он - на меня. Я гладила его взлохмаченные светлые волосы, вытирала капельки пота с его лба, а он лежал у меня на плече, беззвучно шепча мне какие-то слова, касаясь горячими, как огонь, нежными своими губами, моей щеки. Медленно выплывал из меня нежный, любимый корабль, оставляя доставленных им в меня наших будущих детей, а те, что не поместились, стекали тёплой густой струйкой на простыню.

  Мы уснули, сами не замечая этого, а когда проснулись, его губы шептали что-то, касаясь моих губ.
- Как тогда, в Нижнем Новгороде, - сказала я, замирая от нежной благодарности к нему за всё, что у нас было хорошего, к такому большому, нежному и беспомощному в моих руках, самому лучшему на свете, мужчине.
- Что ты сказала? - спросил он, не отрываясь от моих губ.
  И я ответила ему негромко, боясь вспугнуть наше счастье, точно нас кто-то мог услышать в эту минуту:
 - Мой милый, дорогой, любимый, единственный!
- Я хочу быть с тобою навсегда, - сказал он, и раскрыл мне навстречу затуманенные любовной усталостью ярко-синие глаза, - ты поедешь со мной в Швецию, Настя? Я хочу, чтобы у нас был красивый дом, спокойная, достойная жизнь, в которой есть всё необходимое. Чтобы ты рожала наших близнецов в просторной и чистой палате, а дома для них была приготовлена светлая, красивая детская, две кроватки с тюлем, и чистоплотная чопорная шведская няня приносила малышей по утрам в нашу спальню, где они будут сосать молоко из этих сосков. Наша девочка, Настенька, будет похожа на тебя, такая же нежная, светлоголовая, сероглазая. Я сам буду её пеленать по утрам, перед работой, а вечером буду купать её в розовой ванночке и приносить к тебе, чтобы она вдоволь насосалась на ночь молока и уснула, отвалившись от твоей груди, пахнущей молоком.
- Ты забыл про Сеньку? – смеясь, сказала я своему будущему мужу, он же будет орать, пока ты будешь возиться с нашей девочкой.
- А Сеньку я оставлю тебе, ты начнёшь его баловать, целовать, и он вырастет у нас настоящим разбойником.
- А сначала он будет серьёзным и важным, и толстым, и очень похожим на тебя маленького.
- Как ты думаешь, малыши не будут драться между собой, когда немного подрастут?
 -Нет, они не будут драться, им не от кого будет учиться этому.
- Ты поедешь со мной в Швецию? Мне очень хочется, чтобы ты пожила в приличной стране, в хорошем, просторном доме. Денег, которые мне будут там платить за работу, хватит на то, чтобы нанять хорошую, добросовестную женщину, которая станет ухаживать за твоей мамой, заботиться о Петьке. Ты будешь часто приезжать к своим, в Питер, ведь Швеция находится совсем недалеко от этого города. Петьку мы откупим от армии, он поступит в институт на платное отделение, а, если захочет, будет учиться за границей.
- Почему ты решил, что в Швеции тебе будут платить такие большие деньги?
- Александр Петрович учредил там совместную со Шведами фирму. Меня он решил назначить своим управляющим.
- Ты же не знаешь их языка.
- А курсы на что? Я же способный, я понятливый. Ты даже не представляешь, каким я могу быть упорным, если чего-то захочу.
- Уже представляю, - сказала я, проводя рукой по его мягким волосам. – Ты действительно сегодня уезжаешь в Москву? А на сколько, тебе ещё не сказали?
- На три месяца. За это время я должен буду овладеть своей новой специальностью и научиться бегло разговаривать по-шведски. Я сказал, что я справлюсь за три месяца, хотя обычно на это уходит больше времени. Я буду приезжать к тебе на выходные, а иногда – ты ко мне. 
  Я поцеловала его в нежные, податливые, сладкие, как мёд, губы:
- Хорошо, - сказала я негромко, - я постараюсь, чтобы всё у нас получилось, как ты сказал.
  Как будто у меня был другой выход! Представить себе жизнь без Сени я уже не могла. Пусть это счастье длится столько, сколько возможно. Я буду стараться, чтобы всё у нас получилось. Ни мама, ни Петька не останутся без моей помощи. Я всегда заботилась о них. Не всегда они это ценили. Теперь им придётся на время подстроиться под меня. Я люблю их обоих, я сделаю для них всё, что необходимо.
  Но моя личная жизнь отныне принадлежит только мне. На этом пространстве я сама принимаю решения. Своё решение я уже приняла.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МЫ УЕЗЖАЕМ В ШВЕЦИЮ.
   
- Я люблю тебя, Сеня! – сказала я, поворачиваясь к нему лицом. Лайнер, уносивший меня в небеса с моим Сеней, летел среди белых, как первый снег, облаков.
- Как ты себя чувствуешь? – спросил Сеня, внимательно глядя на меня.
- Очень хорошо, милый, - сказала я, - мне так нравится лететь! И ещё мне нравится, что ты со мной рядом. Я так устала жить на два города, пока ты учился на своих курсах в Москве.
- Тебя не тошнит? – глаза Сени тревожно смотрели на меня, - хочешь, я налью тебе сока?
- Не хлопочи, всё нормально, мне правда очень нравится лететь с тобой вместе через эти молочные реки и кисельные берега.
- Как ты думаешь, - спросил меня Сеня, - это не может им повредить? – его ладонь легла мне на живот. - Надо было оставить тебя до их рождения в Петербурге.
- Ну что ты, Сеня, глупости говоришь? Это же ещё не скоро. Я что, должна ещё столько месяцев жить без тебя? И потом, везти в такую дальнюю дорогу новорожденных детей нельзя, значит, надо ждать, пока они подрастут. Ты что, раздумал брать меня с собой в Швецию?
- Нет, конечно, но я беспокоюсь о том, как они перенесут этот перелёт.
- Всё хорошо, Сеня, наши близнецы – здоровые и крепкие ребята. Ну что ты всё время смотришь на мой живот? Можно подумать, ты их видишь. Вот родятся, тогда узнаешь, будут орать по ночам на два голоса, нам с тобой придётся повсюду таскать их с собой, ты же не доверишь своих детей чопорной шведской няне?
- Конечно, не доверю, - сказал он и снова осторожно пристроил свою ладонь на мой живот, - ой, кто-то из них пошевелился! Это ничего, это не потому, что мы летим? А может быть, они проголодались? Давай я попрошу стюардессу принести тебе какой-нибудь еды. Что тебе можно есть, Настя?
- Сенечка, - сказала я, - по - моему, ты уже любишь наших детей больше, чем меня. Что же будет дальше, когда они подрастут?
- А ты разве их не любишь? – Сеня посмотрел на меня так сердито, что я невольно улыбнулась: мне всё не верилось, что теперь мы опять будем вместе каждый день, всё время хотелось видеть его лицо, трогать его, целовать, слышать его голос. Но почему он так мало внимания обращает на меня?
- Ты меня совсем не любишь, - сказала я, любуясь озабоченной физиономией Сени, - ты говоришь только о малышах, обо мне совсем позабыл. Теперь я нужна тебе только для того, чтобы вынашивать твоих детёнышей.
- Не называй их так, - сказал Сеня строго, - они не детёныши, а наши дети. Они же такие маленькие, ничего ещё сами не могут. Кто их защитит, если не их родители?
  Я уснула, прижав к щеке Сенину тёплую ладонь. Я так соскучилась по моему Сене, мне так хотелось, чтобы мы поскорей были на месте, в нашем новом доме, где я ещё никогда не была! Сеня уже летал в Швецию без меня, ему надо было решить там все вопросы, подготовиться к работе, обустроить для нас наше новое жильё.
  Мне очень понравилось всё: и Швеция, и люди, которых я видела на улице, пока мы с Сеней добирались до места, и наша квартира. Оказалось, что уезжая отсюда несколько дней назад, Сеня загрузил полный холодильник всевозможной едой. Как только мы приехали, Сеня немедленно отправил меня в душ, а сам принялся готовить ужин. Выйдя из ванной, я тут же была усажена за накрытый стол.
  Сеня позаботился о том, чтобы мой ужин состоял из разных полезных и лёгких для усвоения продуктов: меня ждал нежнейший творог с какими-то свежими ягодами, стакан свежевыдавленного из фруктов сока и большой кусок отварной телятины. После ужина я без всяких разговоров была отправлена спать.
- А ты скоро придёшь? – спросила я у Сени.
- Я приберусь на кухне, сделаю несколько звонков, приму душ и тогда лягу спать.
- Приходи скорей!
- Хорошо. Но только ты не жди меня, тебе надо отдыхать. Сегодня я лягу спать в кабинете.
- Сеня!
- После тяжёлой дороги тебе и детям нужен полный покой. Сегодня я приставать к тебе не буду, это может им повредить.
- Сеня! – я смотрела на него, не зная, что сказать. Этот примерный папаша был совсем не похож на моего золотого, весёлого Сеню, с которым нам было всегда так хорошо вдвоём в квартире у нашей Бабушки. Мне так не хватало Бабушки и её заботы, её добрых советов, уж Бабушка-то всегда точно знала, как надо поступить. Она бы сумела объяснить глупому Сеньке, что для моего здоровья гораздо вреднее сейчас оставаться одной, чем спать всю ночь, обнимая моего золотого, любимого, ненаглядного мужа. А то, что вредно для меня, вредно и для наших малышей.

Я уснула, так и не дождавшись Сени. А я-то мечтала о том, как мы с моим Сеней будем вместе радоваться тому, что у нас всё получилось – парочка маленьких, белокурых, голубоглазых, румяных ребят уже живёт во мне, дожидаясь срока, когда можно будет родиться на этот свет на радость своим родителям.

Утром я проснулась, чувствуя под щекой тёплую Сенину руку.
- Доброе утро, - сказал он, глядя на меня немного виноватыми глазами, и я улыбнулась от счастья, что мой Сеня снова рядом со мной. - Я не смог уснуть без тебя в гостиной, и под утро пришёл к тебе. Но и здесь мне было трудно заснуть рядом с тобой и нашими малышами. Я всё время думаю о них, это, наверное, нехорошо? Где-то слышал такую примету: до рождения детей о них не принято говорить в семье, не покупают даже детских вещей, пока они не родятся.
- Сеня, - сказала я, глядя в его голубые глаза, - с малышами будет всё хорошо, только давай говорить о них сейчас как можно меньше. Я тоже слышала такую примету.
- А о чём же тогда мы будем говорить? – искренне удивился он.
- Мы будем говорить, как раньше, о том, как сильно мы друг друга любим, - сказала я, - ведь не мог же ты меня разлюбить, пока жил в Москве?
- С ума ты, Настька, сошла, - вытаращил на меня глаза Сеня, - ты же – мать моих детей, как же я могу тебя разлюбить?
- Ну, вот, опять, - возмутилась я, - ведь мы только что договорились, что не будем говорить о детях без крайней необходимости. По крайней мере, пока они не родятся.
- Прости, я забыл, - извинился Сеня, - я только хочу, чтобы ты посмотрела, всё ли я правильно устроил в их будущей комнате. Там стоят две крошечные кроватки с пологом из тюля – розового для Насти и голубого для Сеньки, а в комоде лежит детское приданное, ты проверь, всё ли необходимое я купил…
- Сеня! – я закрыла его рот поцелуем, я так соскучилась по нему, а он попытался вырваться от меня, показывая пальцем на мой живот и делая «страшные глаза».
- Это может им навредить! – сказал он, - не могу же я любить тебя, зная, что там уже есть они.
  Он попытался вырваться из моих объятий, но я крепко держала его за плечи и целовала в податливые, нежные, любимые губы, а между моими поцелуями он опять попытался сказать мне о том, что наша близость может повредить детям.
- Да, это очень вредно для наших деток, - строго сказала я, - если я буду плакать и скучать, это самое плохое для них. Ведь им очень важно знать, что их папа и мама по-прежнему любят друг друга, им нужно чувствовать тебя рядом со мной, и ещё, - тут я сделала «страшные» глаза, -  им очень нужны твои гормоны, они необходимы для их правильного развития.
  Мой добрый Сеня смотрел на меня недоверчиво, было ясно, что в самое ближайшее время он постарается перепроверить мои слова. Ну и пусть! Я уверена, что решительно все, и его знакомые, и мой новый, шведский врач-гинеколог, объяснят моему мужу, что нельзя так бояться за наших маленьких близнецов.
  Крепко обнявшись, мы лежали на боку.
- Сейчас же перестань о них думать, - сказала я Сене.
- Не могу! – в его глазах было отчаянье, - они же такие маленькие и беззащитные, как же я могу сейчас думать только о себе.
- А ты думай об их маме, - сказала я, - ведь ещё немного, и я заплачу, а это их напугает.

  Как я и рассчитывала, пожилой шведский врач-гинеколог объяснил моему чересчур осторожному мужу, что наши дети развиваются вполне нормально. После моего всестороннего обследования он сказал будущему сумасшедшему папаше, что с малышами всё в полном порядке, и нет необходимости так переживать за них и отказывать себе во всём, что доставляло нам обоим радость до того, как мы узнали, что у нас будут дети.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. СЕНЯ И НАСТЯ.

  Зачем я дала своё согласие на то, чтобы мой муж присутствовал при родах?
  Эти занудные европейцы почему-то считают, что очень полезно для будущего папаши видеть, как непросто даётся его жене появление на свет их общих отпрысков. Что хорошо и полезно для чопорных, холодноватых шведских мужчин, совершенно иначе воспринимается нашими, русскими папами, которые в силу наших отечественных менталитетов совершенно не подготовлены для подобного чувственного экстрима. Насколько проще мне было бы рожать наших близнецов, если бы рядом со мной не было испуганного, непривычно бледного Сениного лица, который переживал решительно из-за всего, когда ещё до самих родов, которые, бесспорно, являются одним из самых впечатляющих и кровопролитных процессов в этой жизни, было ещё немало времени.
  Он держал меня за руку, когда схватки только начались, и не желал отпустить ни на шаг от меня врача и акушерку, которые пытались ему объяснить, что до родов ещё далеко, и они вернутся ко мне заблаговременно, а на всякий пожарный случай в палате есть кнопка звонка для их экстренного вызова.
  Когда схватки участились, лицо у моего Сени так побледнело, что я испугалась, что ему сейчас станет плохо. К тому времени, как у меня начались потуги, глаза у Сени стали огромными от ужаса, а его симпатичное и обычно весёлое, румяное лицо так побледнело и осунулось, как будто он был давно и тяжело болен. Зная, что это тяжёлое мероприятие предстало перед глазами моего Сени впервые, я переживала за него так, как будто рожал он, а не я. Во время родов я потребовала от врача, чтобы моего Сеню увели в другую комнату, но в самый кульминационный момент, когда я не удержалась и закричала, а наших детей, одного за другим, принимала в свои руки акушерка, обтирая салфеткой кровь с их крошечных, сморщенных, красных тел, я увидела Сенино лицо и потянулась к нему руками. Он тоже подался ко мне навстречу, уткнулся лицом в моё плечо, и я гладила руками его светлые волосы.
  Малышей обработали и положили ко мне на грудь, и маленький головастый и толстый Сенька сразу же ухватился за мой сосок, пробуя добывать из него тёплое питательное молоко, при этом он урчал и фыркал, захлёбываясь, как маленький поросёнок. Настенька была чуть поменьше своего брата-близнеца, и много скромнее его в желаниях. Она полежала у груди, словно раздумывая над тем, что сначала сделать – поесть или отдохнуть. Сенина голова по-прежнему лежала на моём плече, и я одной рукой гладила его по щекам и волосам, а другой рукой придерживала свой маленький выводок, любуясь на  незнакомых ещё мне, но родных малышей. Оказалось, что Сеня сидит на стуле рядом с местом, на котором я рожала. Таким образом, всё наше семейство было в сборе, и это было так приятно и радостно, что я даже не заметила, как из меня доставали послед, как обрабатывали меня руки акушерки.
- Что сказал врач? – спросила я у Сени.
- Он говорит, что никогда ещё не видел такого странного семейства, как наше, - ответил мне Сеня, который всё ещё был очень бледен и взволнован происходящими вокруг него событиями.
- Напрасно я согласилась на то, чтобы ты присутствовал при родах, - сказала я, глядя в синие Сенины глаза и приглаживая его мягкие, чуть взлохмаченные, как всегда, волосы.
- С ума ты сошла? – возмутился мой муж, сердито глядя на меня усталыми и измученными глазами, - тебе хорошо, ты уже не в первый раз рожаешь, тебе не страшно. Каково бы мне было одному, ты об этом подумала? - и он посмотрел на две розовые смешные мордахи, лежащие у меня на груди. Как ты думаешь, они у нас не слишком маленькие?
  И я засмеялась счастливым смехом: как хорошо жить, когда рядом с тобой рядом родные люди!
- А как ты сама сейчас, - спохватился мой Сеня, глядя с запоздалой тревогой на меня, - у тебя ничего не болит?
  Я опять засмеялась, потому что на самом деле я чувствовала себя выпотрошенной без наркоза курицей, но всё это было так неважно, когда в моей душе разрасталось счастье, горячее и яркое, как солнце на восходе. Как хорошо жить на этом свете! По просьбе Сени нас всех четверых сфотографировали и сняли на видео. Чопорный шведский врач, улыбнувшись одними губами, пожелал нам всем здоровья и удалился, акушерка и второй врач, который был моложе первого, что-то говорили между собой, глядя на наше семейство.
- О чём они говорят? - поинтересовалась я у Сени.
- Они говорят о том, что мы – русские, и умом нас никогда не понять.
- Да, - сказала я, улыбаясь Сене, на лице которого наконец-то начали проступать живые краски, - и аршином общим нас тоже не измерить.
- Ты чего-нибудь хочешь, может быть, тебе чего-нибудь дать? - забеспокоился Сеня, потому, что я прикрыла глаза, потому что устала.
- Я хочу тебя! – сказала я Сене, открывая глаза и серьёзно глядя в его васильковые глаза.
- Врёшь! – испуганно посмотрел он на меня, и оглянулся вокруг, точно испугавшись, что мои слова могли услышать, - тебе же нельзя, и потом мы здесь не одни…
- Тогда попроси для меня воды, очень хочется пить, - сказала я, снова прикрыв глаза.
Сеня вскочил со стула и умчался куда-то.
- Как вы себя чувствуете? - спросил меня на ломаном русском языке врач, тот, что был моложе другого.
- Я немного устала, - сказала я ему, - хочу пить и спать. И ещё, когда нас переведут в нашу палату, можно будет сделать так, чтобы моему мужу принесли чего-нибудь поесть, и чаю.
- Сейчас глубокая ночь.
- Всё равно, - сказала я, – моему мужу так сегодня досталось, что я очень хочу, чтобы он поел и как следует выспался.
- В своей палате вы найдёте всё необходимое.

- Я люблю тебя, - сказала я Сене, лёжа на кровати в удобной, просторной, двухкомнатной палате, больше похожей на номер комфортабельной гостиницы, - спасибо тебе за всё, мой дорогой!
- Ты что, смеёшься? - Сеня смотрел на меня изумлённо. - Это тебе спасибо, ты же всё сделала сама.
- Не всё, - сказала я, - без тебя ничего бы не было.
- Настя, - сказал он мне дрогнувшим от волнения голосом, - до сих пор не верю, неужели это правда: ты моя жена, и у нас двое детей, мальчик и девочка. Разве так бывает в жизни, чтобы всё, всё было хорошо?
- Мне сказали, что малыши будут спать до утра. Давай и мы с тобой поспим, мой хороший. Мы оба сегодня устали, ведь рожали детей мы с тобой вместе.
- А как же иначе, - удивился мой Сеня, - ведь мы с тобой – муж и жена, и это наши дети родились сегодня.
  Под утро нас разбудил маленький Сенька. По-видимому, он сильно проголодался за ночь, потому и загудел зычным басом, и, конечно, сразу же был приложен к груди, потому что нежное спокойное личико Насти было так безмятежно – она ещё спала, и не хотелось её будить раньше времени, ведь всем нам четверым досталось прошедшей ночью, и большим, и маленьким.
  Сеня сидел рядом со мной, глядя, как его сын с жадностью, давясь и фыркая, сосёт молоко из груди. Он принёс ко мне Настеньку:
- Покорми и её, - сказал он, с нежностью глядя в безмятежные младенческие черты крохотного лица. И я приняла из его рук нашу девочку, и Сеня пристроил её маленький ротик к моему соску, справа от Сеньки, присосавшегося к моей левой груди, и наша малышка, не открывая глаз, тоже начала сосать молоко, но только аккуратно, не торопясь, положив крошечные ручки ко мне на грудь.
- Настька, ты – чудо, - сказал Сеня, глядя на двух маленьких человечков восторженными глазами, - ты их выносила, родила, и теперь ты их кормишь обоих сразу, я бы, наверное, так не смог.
- Золотой мой, - сказала я, глядя в его родную, румяную мордаху. - Я бы тоже ничего не смогла без тебя. А ты меня не разлюбишь, если я стану толстой, как свиноматка, пока этим двоим живоглотам надо будет сосать из меня молоко?
  Сеня стоял на коленях перед моей кроватью, его сияющие глаза глядели восторженно и чуть глуповато. Он достал фотоаппарат и щёлкал им, пока наши дети сосали молоко, а потом деток унесла сестра, чтобы их помыть и переодеть, и мы с Сеней, умывшись, позавтракали. Я, всё ещё лёжа в своей кровати, Сеня – сидя рядом со мной на полу, мне никак не удалось уговорить его сесть за стол.
- Скорей бы тебя отпустили домой, - сказал он мне, с аппетитом уплетая шведский завтрак, непохожий на те завтраки, к каким мы привыкли дома, - я уже соскучился по тебе, хоть мы и вместе, в чужом месте это ощущается как-то по-другому. А можно, дома мы будем спать в одной кровати, я совсем не буду тебя беспокоить, просто мне плохо, когда тебя нет рядом со мной.
- Конечно, мы будем спать вместе, - сказала я, - а как же иначе? Мы же с тобой муж и жена.
-
ГЛАВА ПЯТАЯ. СЕМЬЯ.

  Сеня, конечно, был прав, когда настаивал на том, чтобы я поехала с ним в Швецию, чтобы мы пожили с ним в нормальных, человеческих условиях, чтобы наши дети родились и росли, не зная недостатка ни в чём.
  Рано утром «чопорная шведская няня» приносила близнецов в нашу спальню, и мой Сеня, лёжа светлой кудлатой головой на моём плече, каждый раз смотрел, восторгаясь, как наши малыши сосут молоко, как они растут, день ото дня становясь интереснее и старше. После кормления няня уносила близнецов в детскую, там она их мыла и переодевала в крошечные, смешные и очень нарядные костюмчики, предназначенные для детей их нежного возраста.
  Пока мы завтракали с Сеней на кухне, он обычно ел, держа одного из наших малышей на руках, так ему нравилось наблюдать за тем, как меняется выражение маленького лица, как малыш зевает или потягивается, или просто  спит, привалившись к его плечу. Второго малыша держала на руках я.
Уезжая на работу, Сеня целовал нас троих, и было видно, как ему не хочется расставаться с нами.
  Вечерами мы гуляли вместе, наших близнецов мы везли в специальной двухместной коляске, и прохожие часто оглядывались на нас, потому что видеть Сеню рядом со мной и нашими малышами было действительно очень интересно.
  После ужина мы купали малышей в специальных детских ванночках – их у нас было две, голубая и розовая, так захотел Сеня, хотя можно было прекрасно обойтись и одной посудиной на двоих наших отпрысков. После ванны наступало время кормления «диких зверей», потому что плаванье возбуждало всегда повышенный аппетит у наших деток, а особенно у маленького Сеньки – он урчал, фыркал, жадничал, а потом засыпал, отвалившись от моей груди, и Сеня - большой отдавал его няне. Настенька ела не торопясь, аккуратно и тихо, этот процесс занимал у неё больше времени, чем у брата, и она была немного поменьше его и совсем не такая толстая и щекастая, как маленький Сенька, который был очень похож на своего отца.
  Иногда, когда дети просыпались ночью и плакали, Сеня приносил их к нам в спальню, и они сразу успокаивались, пригревшись рядом со своими родителями, и тогда они спали у нас в кровати до утра. «Чопорная шведская няня» сердилась на то, что мы балуем детей, которые должны быть приучены к засыпанию в собственных кроватках, и Сеня ругался с ней по этому поводу, правда, не очень сильно.
- Какая глупость! – говорил он мне после каждого спора с няней, - почему нельзя сделать так, чтобы человеку было хорошо? Если он маленький, значит, надо показывать ему, что его желания для нас ничего не стоят? Если он (или она) плачет оттого, что ему (или ей) холодно и одиноко, почему мы должны оставлять его (или её) одного (одну), когда нам всем одинаково хорошо оттого, что мы вместе. Разве я неправ, Настя? – говорил он, укладывая плачущего малыша к нам в кровать. Малыш обычно затихал, привалившись ко мне или к Сене, и спал потом спокойно до утра. Зато плохо спал Сеня, просыпаясь и проверяя, удобно ли лежать его ребёнку в большой кровати, нет ли опасности, что он упадёт, или кто-то из взрослых случайно придавит его своим боком.
  Я уже ходила на курсы шведского языка, организованные для русских эмигрантов и членов семей приехавших для работы в Швеции специалистов. Ещё я записалась на курсы аэробики, куда ездила дважды в неделю. На этих курсах мамы приводили в порядок свою фигуру после родов, а их младенцы ползали рядом с ними, привыкая к общению с людьми и радостному движению тела под музыку.
  Сеня часто приезжал обедать домой. Обычно он предупреждал меня заранее, чтобы его обед был уже на столе, и мы вместе с ним ели. А наши близнецы, которые росли не по дням, а по часам, ползали рядом с нами в специальном манеже, играя в игрушки, которые Сеня покупал им чуть ни каждый день, «разговаривая» с нами на своём, не очень ещё понятном для нас языке.
  Как-то вечером, лёжа вдвоём на широкой кровати, мы с Сеней вспоминали первые дни нашей любви в нижегородской квартире Бабушки, когда она впервые оставила нас одних, дав возможность «подружиться» друг с другом. Я спросила у Сени, не жалеет ли он о тех беззаботных временах, когда он был свободен, беспечен и весел.
- Только со стороны могло показаться, что я был беспечен и весел, - сказал он мне очень серьёзно, - никто не знает, как тоскливо бывает на душе у человека, который с рожденья не знает, что такое родные и близкие люди. К одиночеству привыкаешь, с этим чувством можно как-то бороться, занимая себя работой, делами, общением с друзьями. Пока ты среди людей, занят делом – всё нормально. Но остаёшься один, и чувствуешь постоянную боль вот здесь, - Сеня показал рукой на грудь в самой её середине, - после работы все спешат в свои семьи, где их ждут дорогие, любимые люди, тебя не ждёт никто, и начинает уже казаться, что так было всегда, и будет всегда. Ты тянешься к чужим людям, привыкаешь к ним, хочется разделить их дела и заботы, и забываешь о том, что у них своя жизнь, в которой нет места для тебя.
- Может, не надо об этом? – осторожно спросила я, - ведь теперь всё не так, у тебя есть мы, ты нам нужен, и мы тебя очень любим.
- Да, Настюха, ты, конечно, права, - он посмотрел на меня как-то отрешённо, и не сказав больше ни слова, вышел из комнаты, оставив меня одну.
  Сколько лет надо прожить с человеком, чтобы узнать о нём всё или хотя бы очень многое? Что сейчас лучше для Сени, побыть одному или услышать ещё раз о том, что он очень любим и дорог? Выждав немного времени, я решила поискать Сеню в нашем просторном доме. Дверь в ванную была закрыта, из душа текла вода. Я зашла в комнату малышей, постояла немного рядом с их кроватками, любуясь их безмятежными спящими лицами. Толстый Сенька скинул с себя одеяло, лёжа поперёк матраса, он просунул обе ножки между  прутьями кроватки, головой с крутым лбом и светлыми, как лён, волосами, он лежал на  деревянном дне своей кроватки, потому что его постель сбилась, как всегда, в сторону. Осторожно исправив эту простую и привычную в жизни моего малыша ситуацию, я вернулась в спальню.
-


- К этому привыкаешь, с этим учишься жить, заглушая одиночество работой, учёбой, дружбой, разными интересными и не очень интересными делами, привыкаешь быть всегда весёлым, потому что иначе бывают такие минуты, когда хочется просто волком выть, а от этого ведь, как известно, не становится легче. Я старался быть таким, каким был, жил, не очень задумываясь обо всём, что происходило со мной. Так легче живётся. Но оно ведь никогда от тебя не уходит, это одиночество всегда и повсюду следует за тобой. И я верил всегда, что когда-нибудь и у меня тоже будет своя семья, будут рядом со мной дорогие, любимые люди.
- Прости, я не знала, - сказала я, обнимая его и пряча своё лицо у него на груди.
- Мне потому и нравилось жить у Бабушки, что в её доме я чувствовал себя так, как будто живу в семье. Мне не хочется вспоминать те годы, когда одиночество зияло во мне, как сквозное отверстие, из которого всегда тянет холодом, сколько его не затыкай. Самое страшное в одиночестве то, что ты чувствуешь его почти постоянно, даже когда находишься не один, потому что и рядом с людьми одиночество не отпускает тебя ни на шаг.
  Что такое одиночество, я знала не понаслышке
, то же самое, что и Сеня, я испытывала годами, несмотря на то, что рядом со мной были мой последний муж, мой сын и моя мама…
- Теперь-то тебе как? – спросила я, заглядывая в его глаза.
- Что ты, Настя, говоришь, - удивился он, - я и думать забыл о том, как тоскливо жить одному, с тех пор, как встретил тебя, а особенно с того дня, как в больничной палате впервые ощутил себя среди родных, очень дорогих для меня людей. Я и сейчас иногда думаю: за что мне такое счастье: любимая жена и двое детей, ведь вы мне очень дороги. Какое же может быть одиночество, когда нас так много, и все мы очень нужны друг другу.
- Милый мой, славный, единственный, - шептала я в его теплые, родные губы, - если бы ты знал, как хорошо мне с тобой, с вами, моими родными, и мне удалось позабыть про одиночество, ведь и я тоже жила с ним много  лет.
- Настя, - его глаза глядели на меня, не мигая, - нам повезло, что мы встретили друг друга!

ГЛАВА ШЕСТАЯ. СЕНЯ, Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ!

  Мы целовали друг друга, замирая от восторга, задыхаясь от нежности, от благодарности друг другу за всё, что было и будет ещё у нас. Я раньше думала, что только со мной творится всегда эта метаморфоза – я любила моего Сеню до умопомрачения, я просто вся млела и таяла, находясь рядом с ним, целуя, трогая, любя и любуясь на него. От этих мыслей у меня закружилась голова, и я стала целовать его, позабыв обо всём, умирая от нежности на его губах, и тогда он решительно откинул в сторону одеяло и потянул наверх мою длинную ночную рубашку, а я, торопясь, расстёгивала пуговицы на его шёлковой пижаме – их было слишком много, и Сеня, не дожидаясь, пока я расстегну их все, снял куртку от пижамы через голову, а я уже тянула вниз его пижамные брюки.
- Золотой мой, любимый, единственный, - шептала я, целуя его, а он забился под моими руками и губами, придвигаясь поближе ко мне, вырастая надо мной и входя в меня. Одной рукой Сеня дотянулся до шёлковой подушки и подсунул её под меня, и стало намного лучше и ближе к нему, а потом он потянул меня за руки, и мы, не расставаясь друг с другом, тесно обнялись, я, сидя на подушке, он, стоя на коленях рядом со мной, и я подсунула под себя вторую подушку, чтобы быть с Сеней вровень, а он, притянув меня к себе, входил и выходил из меня, как волна, набегающая на песок, отступающая обратно, до тех пор, пока я не потеряла совсем голову и, потянувшись к его волнующим меня губам, не взяла его двумя руками за бёдра и не придвинула ближе к себе. И тогда он вошёл в меня глубоко, и ещё раз, и ещё, пока мне не удалось прихватить его там, в глубине, на мгновенье, сжав отчаянно сильно и сразу же отпустив.
- Настенька моя, - шептал он губами в мои губы, и мы ждали новой волны, и она пришла, и тогда мы пошли друг другу навстречу, он – в меня, я – навстречу ему, обнимая, целуя его там, в глубине. – Подожди, дорогая, не шевелись, - в глазах у Сени была такая мука, что я приблизилась к его губам, обнимая их своими губами, лаская их языком, поцелуй наш становился всё более сумасшедшим, я закрыла глаза, но и там, в темноте, горели яркие звёзды, пока наши губы боролись друг с другом за наслаждение, которое мы пили ими, забыв обо всём, пропадая друг в друге.
- Подожди, моя милая, подожди, - и я ждала, а мой любимый уже отбрасывал в сторону подушки, и подсунув под меня свои ладони, отчего я приподнялась к нему навстречу, входил в меня, сильный, пульсирующий, упругий и попадал в мои объятья, а когда я отпускала его через мгновение, он уходил от меня также решительно, как до этого приходил.
- Не могу больше ждать, - взмолилась я о пощаде, - скорее иди ко мне, а то я сейчас умру.
- Не умрёшь, - уверял меня мой милый, входя и выходя из меня в самом начале пути, пока я, забыв обо всём, не схватила его за бёдра, потянув к себе. И тогда он вошёл в меня так решительно и глубоко, что я застонала от муки желания прямо в его губы, и этот стон потонул в них, а там, в глубине, мой любимый, пульсируя, замер. Сеня поднял мои ноги к себе на плечи, и этого было достаточно для того, чтобы грянул взрыв, и мы оба стонали, не шевелясь, содрогаясь от сладкой, безумной муки, ударившей в голову салютом разноцветных брызг. Опустив мои ноги на кровать, Сеня упал на меня, затихая губами на моих губах, острой, невыносимой, всепоглощающей нежностью, болью и сладостью. Мы лежали неподвижно, не расставаясь друг с другом, и я осторожно повернулась на бок, обнимая моего Сеню руками и ногами, продолжая чувствовать его у себя внутри.
- Сенечка, - шептала я в его губы, - ты мой золотой, я люблю тебя, очень люблю.
  Он прижался горячей щекой к моему лбу, я гладила его рукой по спине, просто для того, чтобы чувствовать его кожу, мягкую, как шёлк, а другой рукой я гладила его по голове, вытирая капельки пота с его лба.
- Я хочу попросить у тебя, - сказал он мне голосом, в котором ещё чувствовалось страданье любви, - ты исполнишь мою просьбу, обещаешь, сделаешь, как я прошу?
- Да, - ответила ему я, глядя в его измученное от страсти лицо, - я всё сделаю для тебя, мой хороший.
- Никогда не предохраняйся, Настя, - сказал он мне, не открывая глаз, как во сне, - я хочу, чтобы там, где мы с тобой так сильно нужны друг другу, оставались наши дети в тебе, выходя из меня. Понимаешь? Не надо из прогонять. Пусть они живут и зреют в тебе. Когда любишь так сильно, как мы с тобой, нельзя прогонять своих детей, которые приходят в тебя из меня. Я хочу увидеть их всех – какие они, наши новые дети, зародившиеся в такой близости друг другу. Обещаешь мне, Настя, что никогда не будешь прогонять моих детей из себя? Пусть они родятся все, я хочу, чтобы они жили с нами, а мы продолжали любить друг друга и их, наших маленьких малышей.
- Обещаю, - сказала я, глядя в дорогое, измученное, счастливое лицо Сени – он уже спал, положив голову мне на грудь, - обещаю тебе, мой любимый, - сказала я, обнимая его двумя руками, словно своего большого ребёнка, такого любимого и дорогого, что щемит от нежности сердце, когда я гляжу на него.


  Маленький Сенька проснулся в детской, завопил, он всегда просыпался среди ночи, чтобы поесть, он так быстро рос и прибавлял в весе, что ему не хватало еды, и он постоянно требовал её - и днём, и ночью. Накинув халат, я помчалась в детскую. Строгая чопорная шведская няня спала на своей кровати, посвистывая носом, я схватила на руки толстого Сеньку, и сразу дала ему грудь, и он успокоился, принялся сосать тёплое мамино молоко. Настенька спокойно спала в своей кроватке – она очень редко просыпалась по ночам, спала и ела строго по режиму. Неся на руках малыша, сосущего молоко из моей груди, я вернулась в спальню и легла вместе с ним в кровать, где мой сладкий, любимый Сенечка-старший спал, уронив голову на мою подушку, разбросав свои длинные розовые руки в стороны. Я легла рядом с ним, моим любимым, положив нашего сына между нами. Насосавшись молока, Сенька-младший заснул богатырским сном, и я обняла их обоих, моих дорогих, прислонившись лбом к белокурой голове моего мужа, моего любимого мужчины, отца наших двух детей.
  Я уснула, улыбаясь от счастья, и когда зазвенел будильник, осторожно, чтобы не разбудить моего золотого, накинула халат, подхватив малыша на руки, умчалась с ним на кухню. Было время, когда я разлюбила готовить в своей прошлой, безысходной жизни. Но сейчас это было для меня счастливой работой – готовить моему Сенечке завтрак, давая ему возможность ещё немного поспать перед тем, как он уйдёт к себе на службу, и я буду скучать по нему, а он возьмёт и приедет обедать домой, и я буду кормить его, любуясь, как он уписывает за обе щёки какую-нибудь вкусную, специально для него приготовленную еду. Держа на руках ребёнка, я поставила в микроволновку приготовленный с вечера завтрак, заварила кофе, приготовила бутерброды.
  Сеня завтракал, улыбаясь на нас – я сидела за столом напротив него, и оба наших малыша сосали молоко, каждый из своей груди.
- Как мадонна Рафаэля, - сказал он, допивая кофе, - Настька, я побежал, я уже опаздываю. Если получится, приеду на обед, приготовь мне чего-нибудь вкусненького, как ты умеешь.
  Я смотрела на него, улыбаясь. Дети, напившись молока, спали у меня на руках. Подхватив толстяка Сеньку, мой любимый направился в переднюю, я шла за ним, осторожно неся на руках Настеньку, она спала довольно чутко, и я старалась её не разбудить.
  Стоя в передней, Сеня надевал обувь и плащ, не выпуская из рук румяного белокурого сына, так похожего на него, что я зажмурилась, глядя на них обоих, как на два ясных солнышка.
- Ну, давайте поцелую вас, мои милые. – сказал Сеня, подавая мне в руки сына, - кстати, Настя, всё забываю у тебя спросить, почему ты перестала завтракать со мной по утрам, ты же кормишь этих двух забияк, тебе надо вовремя питаться.
- Я поем позже, - беззаботно сказала я, - я теперь ем, когда захочу.
- Это что-то новое. Тебе надо есть по режиму, а то не будет молока, так что с завтрашнего дня мы опять будем завтракать вместе, а детей пусть пасёт в это время наша Фрёкен Бок. Договорились?
- Договорились, - миролюбиво пообещала я Сене, - только у меня в последнее время не получается почему-то есть утром.
- Как это не получается? – Сеня уже садился в свою машину, а я, стоя с близнецами на руках на крыльце нашего дома, смотрела на него сверху вниз.
- Ты езжай, а то опоздаешь, - сказала я ему, глядя в дорогое, яркое, сияющее лицо.
- Тебя что, тошнит по утрам? – спросил меня Сеня из машины, - ну-ка признавайся живо, в чём дело.
- Ты езжай, а то опоздаешь, - сказала я, - ничего ужасного нет, я здорова. Просто тошнит немного, наверное, что-то съела, это пройдёт.
  Сеня заглушил машину, молча вышел из неё, взял у меня из рук мирно спящих близнецов, мы вошли в дом, отнесли детей в спальню, где Сеня положил их в кроватки, причём я заметила, что на этот раз он их перепутал, чего раньше с ним никогда не бывало, - толстяка Сеньку он уложил под розовый полог, а нежную Настеньку – под голубой.
- Больше не бери их на руки, у них есть для этого няня, - сказал он мне, направляясь со мной в нашу комнату, - одевайся, Настя, мы сейчас поедем к врачу.
- А как же твоя работа? – спросила я.
- Сейчас позвоню, что задерживаюсь, - он внимательно смотрел на меня, пока я одевалась, - ты худеешь, Настя, так нельзя. Ты же кормишь двоих сосунков, тебе надо хорошо питаться. Всё, готова? Ну, поехали.
- И давно это с тобой? - спрашивал он меня по дороге.
- Нет, не очень, - сказала я, положив голову к нему на плечо, чего обычно  не позволяла себе делать, когда Сеня сидел за рулём. – Я хочу спросить у тебя, Сеня, ты, наверное, не помнишь, о чём говорил мне вчера, засыпая?
- Прекрасно помню, - ответил он, поворачивая ко мне своё лицо с обеспокоенными ярко-голубыми глазами, - я просил тебя не предохраняться, у меня замирает сердце, когда я думаю о том, сколько ещё маленьких озорников мы с тобой могли бы родить, очень не хочется, чтобы они все пропадали даром. Мне так понравилась эта затея – сначала носить их, потом рожать, потом выкармливать и выращивать. Я люблю тебя, Настя, поэтому мне очень дороги все наши будущие дети.
  Я закрыла глаза на мгновенье: «Господи, спасибо Тебе за всё, за моё долгожданное счастье – спасибо Тебе!»
- Тебе плохо, Настя?
- Нет, мне хорошо, - сказала я, открывая глаза и глядя на Сеню, - я радуюсь, что мы сейчас едем с тобой вместе, я ужасно скучаю, когда ты уходишь на работу.

  Выйдя от врача, мы с Сеней сели в машину. У него было взволнованное и серьёзное лицо.
- Неужели это правда? – сказал он, глядя на меня немного растерянно, -  только вчера попросил тебя об этом, а ты уже – пожалуйста. Настька, ты у меня – чудо!
  Я смеялась счастливым и беззаботным смехом, привалясь головой к сениной груди.
- Золотой мой, любимый, единственный, - сказала я, глядя на его дорогое лицо, - мне так нравится, когда ты бываешь глупым! Это случается очень редко, - успокоила я его, - ты вчера попросил меня об этом, но ведь я беременна уже скоро два месяца, так что никакая я не молодец, а молодцы мы с тобою оба.
- Почему ты не сказала мне об этом раньше, я бы сразу же стал тебя беречь, ты же знаешь, как я хочу от тебя ещё ребёнка, или двух, как это важно для меня!
- Потому и не сказала, что ты бы начал меня беречь сверх всякой меры, а особенно в постели, как тогда, когда мы ждали наших близнецов. Я же знаю, что всё в порядке, и я не могу жить без тебя, без твоей любви.
- Настенька, - сказал мне расстроганный Сеня, - я сегодня возьму выходной на работе. Я хочу провести этот день с тобой, я ведь тоже очень скучаю.
- Как тогда, в Нижнем Новгороде? – обрадовалась я, вспомнив наши первые, незабываемые дни любви.
- Ты что, с ума сошла? Разве можем мы с тобой так рисковать, когда наш новый малыш ещё такой крошечный, такой слабый!
- Ну вот, опять началось! – засмеялась я, глядя на серьёзное и озабоченное лицо моего мужа, - только у нас с тобой начала налаживаться интимная жизнь, и вот - всё сначала…
- Не горюй, Настёна, - весело глядя на меня, сказал мне Сеня, - всё у нас с тобой наладится, вот только родим ещё парочку малышей…
- Как парочку? – возмутилась я, - это же волынка ещё на три года как минимум, не хочу так долго ждать! Ты забыл, Сеня, сколько мне лет?
- А при чём здесь это? – удивился Сеня, - я всегда мечтал иметь много детей, чтобы семья была большая и дружная. Ради этого стоит потерпеть.
- Не хочу терпеть, - сказала я, - сегодняшний день – мой, я его заслужила, поехали скорее домой. Запрёмся в спальне от Фрёкен Бок, а ещё лучше – пошлём её погулять с нашими малышами в парке.
- Ты же знаешь, что я против того, чтобы няня гуляла с детьми одна, это очень опасно.
- Сумасшедший папаша, - сказала я, взяв его за щёки, прижимаясь губами к его губам, - поехали скорее домой, я уже соскучилась по тебе. И по детям тоже, - добавила я, смеясь, видя, как нахмурил брови мой любимый Сеня, он всегда очень ревностно относился ко всему, что касалось наших детей.
- Подожди, Настенька, подожди, - взмолился Сеня, когда я, вылезая из машины у нас в гараже, начала целовать его страстно и нежно, - давай сначала поднимемся в дом, и там, если нам позволит обстановка…
- Ну уж нет, - сказала я решительно, целуя моего Сеню и обнимая его, дорогого и любимого, - именно сейчас и именно здесь, а то дома на нас сразу же навалятся разные проблемы.
- Настя моя…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. СВЕТА.

- Она же совсем одна в этом мире, - объяснял мне мой великодушный Сеня, - кто ей поможет, если не мы?
- Ты с ума сошёл! – говорила я ему, - только у нас начала налаживаться наша жизнь, только пошло всё, как надо, у нас же самих сейчас забот невпроворот. Зачем тебе нужен этот хомут на шею? Взять к себе в дом чужого человека – совсем не то, что завести котёнка. К тому же, молодая посторонняя женщина в доме – это всегда повод для того, чтобы всё разрушить, ну как ты не понимаешь?
  Он стоял ко мне спиной, отвернувшись к окну, было понятно без слов, что мои доводы его не убеждают.
- У нас с тобой, Настя, сейчас всё очень хорошо, мы счастливы, у нас есть всё необходимое. А этой девчонке всегда жилось очень трудно, можешь ты это понять? Сейчас мы с тобой – её единственная надежда выбраться из тупика, в который загнала её жизнь.
- Такие жертвы возможны только ради дорогих и близких людей. Присутствие постороннего человека в доме всегда стесняет, мы уже не будем чувствовать себя здесь так свободно, как раньше. Под угрозой наше счастье, наша семья. Ведь ты так хотел иметь детей, Сеня! Близнецам ещё нет и года, за ними сейчас нужен глаз да глаз. Я опять беременна, я рада и счастлива этим, но всё это совсем непросто для меня, ведь я уже не очень молода.
- Да при чём тут это? Ты моя жена, и этим всё сказано. Просто ты не хочешь поделиться своим счастьем с обездоленным человеком, я никогда не думал, Настя, что ты такая бесчувственная.
- Ты хоть сам-то понял, что сейчас сказал? Ты собираешься делиться нашим счастьем! Но оно же, Сеня, неделимое, оно может или принадлежать нам обоим, или разбиться, выскользнув из наших рук, и тогда оно разлетится на мелкие кусочки, которые уже не соберёшь.
  Он подошёл ко мне, посмотрел мне в глаза:
- Перестань сейчас же! Нашему счастью ничто не угрожает. Мы с тобой, Настя, будем жить, как жили, только поможем человеку встать на ноги. Это наш долг, если хочешь. Бог велел делиться со своими ближними.
- Бог здесь ни при чём, - сказала я, - пошли ей денег, дай ей хороший совет, помоги устроиться на подходящую для неё работу. Но жить в одной квартире с молодой девчонкой, которая не очень хорошо себе представляет, что такое хорошо, а что такое плохо – всё равно, что дразнить свою судьбу.
- Я понял, Настя, ты перестала мне доверять. Ты боишься, что твоего мужа соблазнят, и наша с тобой жизнь осложнится изменами и упрёками. Как тебе не стыдно думать так плохо обо мне! Я когда-нибудь давал тебе повод сомневаться в моём отношении к тебе и к семье?
- Сеня, - я прижалась к его груди, пряча своё лицо от него, - мне так страшно сейчас! Я прошу тебя, сделай для этой девушки всё, что нужно, но не делай глупости, в одном доме с ней мы не сможем находиться.
- Я и собираюсь помочь ей, чем смогу. Она выучит язык, найдёт себе работу, снимет квартиру, и уйдёт от нас. Это временно, ненадолго. Чего ты боишься?
Все мои слова и уговоры были напрасны.

  Когда в нашем доме появилась Светлана, малыши уже стали вставать на ноги, я же ходила, переваливаясь, как утка, потому что на этот раз беременность давалась мне не очень легко. У меня почему-то был токсикоз, живот рос не по дням, а по часам, и от его тяжести болела поясница, к тому же на лице у меня появились пигментные пятна, чего никогда не бывало раньше во время моих беременностей. Вдобавок ко всему я довольно заметно прибавляла в весе, в общем, выглядела я не самым лучшим образом.
  Светлана приехала к нам путём довольно сложных комбинаций, которые придумал Сеня. Он убедил меня сделать вызов этой девчонке, как моей племяннице, причина её приезда к нам была сформулирована довольно убедительно: я ждала третьего ребёнка, и мне, якобы, нужна была её помощь в уходе за детьми. Это была, разумеется, полная чушь - у нас была аккуратная, добросовестная шведская няня, к тому же ни у меня, ни у Сени не было и в мыслях доверять этой девушке, хоть ненадолго, наших детей. Дело в том, что об этой девице я знала от Сени не так уж мало.
  Историю этой юной особы я начала слушать от Сени довольно давно. Ещё во времена своего холостого житья у Бабушки Сеня начал помогать неблагополучному семейству, живущему в их парадной. Они жили на первом этаже, потому что эту квартиру предоставил ЖЭК Светиным родителям. Они оба приехали в Нижний Новгород из небольшого городка или даже села, отец семейства работал дворником, жена ему помогала. У них была целая ватага чумазых, неухоженных детей разного возраста, старшей была Света, младшую девочку ещё носили на руках, потому что коляски в этом семействе не было. Оба родителя пили и вели довольно странный образ жизни, при котором мать семейства время от времени пропадала в свой очередной загул, бросая мужа и детей на произвол судьбы то на месяц, то на два. Одновременно с этим невесёлым событием отец семейства немедленно погружался в очередной запой, коротая таким образом время в ожидании возвращения жены.
  Все заботы по дому и младшие отпрыски неблагополучного семейства находились таким образом на руках старшей дочки горе-родителей, на этой самой Свете, которую так рвался сейчас опекать мой великодушный муж.
  Безусловно, судьба девушки была не из лёгких, судя по всему, её детство закончилось слишком рано, и она справлялась, как могла, стараясь, чтобы младшие дети были хоть иногда сыты и хоть немного ухожены. Когда её отец пил, она сама убирала снег или листья во дворе, мыла лестницу, выносила пищевые отходы, не всегда и не всё у неё получалось хорошо, но жильцы дома относились к ней с пониманием, жалея её и остальных детей, которых и так было непросто прокормить на дворницкую зарплату Светиного отца. Если бы его уволили с работы, его семейство потеряло бы и крышу над головой, и средства к существованию. Соседи помогали, чем могли, этому семейству, снабжая его поношенной одеждой, продуктами питания, отдавали им то старую мебель, то старый холодильник, то что-то ещё. Деньги Свете почти никто не довал, потому, что все знали, что их может отобрать её отец, употребив их на ту же самую выпивку, из-за которой как раз и были лишены его поддержки дети, которых он умел только плодить, а растить, воспитывать и кормить он не мог и не умел.
  Мой добрый Сеня знал, что такое тяжёлое детство, поэтому он делился, чем мог, со Светой и остальным выводком нерадивых родителей. Разумеется, Света не могла получить хорошего воспитания в тех условиях, в которых ей приходилось жить. Она довольно рано начала прогуливать школу, сначала потому, что ей надо было заботиться о своей семье, потом уже и по разным другим причинам, потому что справляться с учёбой ей было трудно. Её безрадостная жизнь требовала компенсации, и она довольно рано стала погуливать, выбирая себе в друзья таких же, как она, ребят из неблагополучных семей. Во время своего житья у Бабушки я часто видела Свету во дворе или в парадной, среди таких же, как и она, подростков, которые убивали время, покуривая, попивая пива прямо из бутылок, пущенных по кругу. Иногда они вели себя довольно вызывающе, или галдели, или начинали драться. Во дворе поговаривали, что этот молодняк покуривает не только сигареты, но и «травку», употребляет «колёса», проводит весело время в подвале. Вот такую девушку Сеня решил приобщить к европейской культуре, дав ей шанс выбиться в люди и зажить достойной жизнью.
  Чем могла заняться Света, попав в Швецию? У неё не было никакого образования, она не знала языка, почти ничего не умела делать. Кажется, она мечтала сделать карьеру модели или танцовщицы, но для этого тоже надо было многому учиться и хоть немного овладеть языком страны, в которой она собиралась жить и зарабатывать приличные деньги. Сеня говорил, что пригласил к нам свою протеже, чтобы спасти её «от гибели», которая неминуемо ждала её, если бы она продолжила свой жизненный путь в тех условиях, в которых жила у себя на родине в своей неблагополучной семье. Ко времени её приезда к нам эстафету по несению забот за своё семейство уже приняли из рук Светланы две её подраставших сестрицы. Света же, устав от этих забот, сама начала отбиваться от рук, впрочем, никаких заботливых рук рядом с ней никогда и не было.
  На первых порах предполагалось, что Света попробует зарабатывать деньги в качестве няньки в какой-нибудь русскоязычной семье, и девушка сразу согласилась с этой идеей, потому что она хотела зарабатывать деньги в этой стране, а всё, что она умела – это присматривать за детьми. Не всё было просто в сложившейся ситуации – она могла работать нянькой лишь нелегально, а Швеция – это страна, которая уважает порядок. Но работать нянькой наша протеже не смогла, у неё не хватало терпения и навыков, чтобы исполнять свои обязанности добросовестно, поэтому от такой затеи нам пришлось вскоре отказаться в результате двух или трёх неудачных попыток, после которых нам с Сеней пришлось краснеть за свою протеже. Оставался один выход – Света поступала к нам в семью в качестве помощницы по хозяйству, за эту помощь мы предоставляли ей жильё в своей квартире, кормили её и платили ей небольшую, но довольно приемлемую зарплату.      
  Мне действительна была нужна в это время помощь в хозяйстве, кроме того, наша няня теперь работала только днём, и вечером надо было заниматься близнецами самой, а я уже не могла, как раньше, брать малышей на руки, купать их одна перед сном. За близнецами нужен был постоянный пригляд, потому что они уже начинали самостоятельно передвигаться по квартире и познавать этот мир, залезая при этом куда не попадя. Кроме того, они не сидели вдвоём в детской, что намного облегчили бы мою жизнь. Они, наши дети, были совсем разными. Настенька любила играть с игрушками, сидя в манеже или в детской, но оставлять её там надолго одну было ещё слишком рано. Сенька же рос очень крепким и непоседливым мальчишкой. Ему было необходимо постоянное движение, всё в этом мире вызывало у него живой интерес, поэтому его нельзя было оставить одного ни на минуту, но тогда я должна была разрываться между двумя детьми, потому что теперь у Сени-старшего заметно прибавилось работы. Филиал его фирмы разрастался, и ему, как управляющему этим филиалом, нужно было уделять работе всё больше и больше времени.
  Я уже сказала о том, что мне нужна была помощница в доме, но Света совсем не годилась для этой роли. Она ничего не умела делать хорошо, я не могла возложить на неё обязанности по уборке дома или приготовлению пищи, тем более - уход за детьми. Всё это выяснилось очень скоро, и получилось то, чего я и боялась с самого начала - вместо помощницы я получила себе в нагрузку ещё одного, чужого мне ребёнка, разболтанного до придела, невоспитанного и довольно беспардонного.
Света спала до полудня. Потом она устраивалась у телевизора, непричёсанная, полуодетая, почему-то она постоянно ухаживала за своими ногтями, и пилка для ногтей в её руках очень раздражала меня, я не понимала, как можно пилить себе ногти целыми днями напролёт. Нормальный человек, проявляя такое усердие в этом деле, уже давно спилил бы себе ногти, что называется, под корень. Моих просьб и замечаний эта милая девушка просто не замечала, всякий раз давая мне понять, что её пригласил пожить у нас в доме Сеня, а не я. Я жалела Сеню, который один трудился целыми днями, чтобы прокормить наше разрастающееся семейство, поэтому не жаловалась ему каждый вечер на лень, беспорядочность и хамство его подопечной. Тем не менее, я говорила ему о самых вопиющих безобразиях, которые с приездом Светы стали происходить в нашем доме. 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.  Я СОБИРАЮСЬ УЕХАТЬ НА СВАДЬБУ ДОЧЕРИ.

  Моя старшая дочь Маша вскоре должна была выйти замуж. Будущий муж Маши жил и работал в Санкт - Франциско. Там же, в загородном доме родителей Жана (так звали Машиного жениха) предполагалось отметить свадебную церемонию.
  Мне хотелось быть рядом с дочерью в это важнее для неё время. Однако оставить свой дом и семейство было совсем непросто для меня.
- Поезжай, конечно, - говорил мне мой Сеня. – Мы прекрасно справимся без тебя. Главное, чтобы поездка на свадьбу не повредила твоей беременности. За детьми присмотрит наша Фрёкен Бок, Светка будет на подхвате в разных домашних делах, а я постараюсь в это время пораньше приходить с работы.
  На душе у меня было неспокойно: я знала, что так, как я, никто не сможет заниматься семейными делами, ведь, как известно, без хозяйки дом – сирота…
  На свадьбу дочери собирался приехать её отец, Николай Николаевич. Сеня говорил, что уже давно не ревнует меня к мужчине, которого я любила, пока не встретила его.
- У меня есть много доказательств твоей любви, - говорил Сеня, - наш дом, наша семья, наши близнецы – разве это не доказательства? А самое главное – это то, что мой ребёнок сейчас живёт в тебе. Куда же ты сможешь деться от нас, когда мы все вместе будем ждать тебя здесь?    
  Я нисколько не сомневалась в себе: вся моя жизнь теперь была сосредоточена в моём новом доме. Даже мама и Петька теперь отошли на второй план, но Петька уже был взрослым, он учился в институте, работал программистом, и у него была девушка Галя. Там, откуда я уехала, уже тоже была своя семья. Петькину девушку я полюбила сразу. Даже не видя её, в начале их отношений с Петькой, я уже была благодарна ей за то, что она любит моего сына, заботится о нём. Мама тоже была теперь под присмотром, о ней заботились её близкие, родные люди.
  Меня беспокоило то, как пойдёт без меня жизнь в моём доме.
- Да что вы переживаете, Анастасия Сергеевна, мы тут прекрасно справимся без вас, - говорила мне Света, сидя в гостиной на кремовом диване, у телевизора, подпиливая свои ногти, и глядя на меня так, как будто она с нетерпением ожидает того времени, когда я уеду из своего дома.
  Света по-прежнему относилась ко мне, как к нежелательному дополнению к семье её давнего друга Сени. Проведя почти целый день у телевизора в полуодетом, растрёпанном виде, она наряжалась к приходу Сени в узкие белые брючки или шорты, смотря по погоде, в кофточку с большим вырезом, едва ли достающую ей до пупа. К приходу Сени Света оживлялась, не слушая моих возражений, быстро и умело готовила для него его любимые салатики, норовила устроиться ужинать на кухне в то время, когда там ужинал пришедший с работы Сеня. Меня раздражала бесцеремонность этой девчонки. С её появлением в нашем доме я переставала ощущать себя хозяйкой, как было раньше. Вечера на кухне, вместе с моим Сеней и нашими малышами теперь были вряд ли возможны. Света болтала с Сеней, сидя за столом.
- Ей ведь тоже не с кем поговорить целый день, - заступался Сеня за свою протеже, - поэтому она и ждёт меня с работы, я ведь в этом доме для неё единственный близкий человек.
  У меня было своё мнение на этот счёт, но я молчала, зная, что все мои доводы сейчас бессильны убедить Сеню в том, что он поступил неправильно, разрешив поселиться у нас в доме этой девчонке.
- Из-за своей беременности ты становишься раздражительной, - сказал мне однажды Сеня. -  Это пройдёт, как только ты родишь ребёнка, и тогда всё по-прежнему будет хорошо и спокойно, ведь наша семья, наши дети – это главное, что у нас  есть. 
  Моя беременность, как назло, протекала тяжело. Мой врач говорил мне, что так бывает на ранних сроках, когда токсикоз мешает будущей матери чувствовать себя здоровой и бодрой. У меня не было токсикоза в предыдущих беременностях, правда, тогда я была моложе.
  Я начала собираться в дорогу. Маша просила меня приехать пораньше, чтобы принять участие в подготовке к свадьбе. Собрать вещи, необходимые мне в дороге и в гостях, было недолго. Но я собиралась оставить свой дом в полном порядке, ведь моим близким, дорогим для меня людям предстояло прожить без меня неделю, а то и две. Они все так привыкли к тому, что я всегда рядом, что почти не замечали моих забот, незаметных домашних дел, которые я всегда делала сама.
  Я привела в порядок одежду и вещи первой необходимости для моего мужа и малышей, сама разложила их на полках шкафов. Я составила список всех необходимых дел по дому в большом блокноте, там же указала, что где лежит. Мой Сеня был так занят своей работой, что успел привыкнуть к тому, что всё необходимое для него он всегда получал из моих рук.
  Малыши будто чувствовали, что мама собирается в дорогу. Они ходили за мной по квартире, не отпуская меня ни на шаг, Настенька помогала мне раскладывать вещи в их детском шкафчике, бежала за трубкой телефона, когда мне кто-то звонил. Она что-то понимала своей детской головкой, и старалась, как могла, защитить свою маму. Когда я разговаривала со Светой, и та мне, как, правило, хамила, Настенька всегда оказывалась тут как тут, вставая между мной и Светланой.
  Накануне отъезда я нервничала, мне хотелось оставить в доме задел по делам, чтобы моё отсутствие в нём было не так заметно во время моего отъезда.
Настенька играла со своими игрушками там, где я гладила их детское бельё, Сенька куда-то уполз за своей большой машиной. Закончив гладить, я обнаружила свою маленькую дочь спящей на ковре посреди своих игрушек. Сеньки нигде не было. Бросив все дела, я побежала искать сына по дому, заглядывая в каждый уголок, куда он мог залезть, пока я была занята хозяйственными делами. Я встревожилась не на шутку. Куда мог пропасть этот безобразник?
- Да чего вы переживаете? – сказала Света, сидя у телевизора, по которому передавали какую-то музыкальную программу. – Ваш Сенька всегда ползает по дому, где попало. Найдётся, куда ему деться?
    Меня покоробило от слов «ваш Сенька». «А ваш Сенька?», - подумала я, а вслух ничего не сказала. Пришёл с работы Сеня, Света вышла его встречать в переднюю.
- Ну как у вас дела? – спросил Сеня, раздеваясь в передней.
- Да у нас всё в порядке. Только ваша жена потеряла своего ребёнка. - Светина манера излагать свои мысли всегда удивляла меня своей потрясающей невоспитанностью. Но Сеня, мой добрый, весёлый Сеня будто не замечал того, как обижают меня высказывания его протеже.
- Как потеряла? - Сеня вошёл в гостиную, где я, стоя с Настенькой на руках, была уже в полном отчаянье. – Не волнуйся, Настя, сейчас мы найдём этого поросёнка. Ведь он не мог выйти на улицу? А в гараж? Дверь в кухне была закрыта, ты проверяла? - Мы с Сеней вышли из кухни в гараж, обследовали там каждый уголок. Дочку Сеня нёс на руках, малышка спокойно спала у него на плече, и он осторожно придерживал её за спинку. Лицо Настеньки раскраснелось во сне, пухлые губки приоткрылись, светлые волоски рассыпались у отца на плече. Тревога за сына становилась нестерпимой. Будто почувствовав, что я уже на пределе своих возможностей, Сеня обернулся ко мне.
- Не волнуйся, сейчас мы найдём нашего Сеньку. Он где-то в доме, спит себе в каком-нибудь укромном уголке. Ты совсем вымоталась за последние дни, так нельзя, это вредно для тебя и нашего будущего малыша, ты совсем не отдыхаешь. Я сейчас отнесу Настеньку в кроватку и займусь поиском Сеньки. Ты сядь, Настя, успокойся, хочешь, я заварю тебе валериановый чай?
- Куда мог подеваться малыш? Я очень боюсь за него, Сеня.
- Да найдётся он, что вы все так переполошились? Идите ужинать, Арсений Борисович. Сенька проголодается и сразу заорёт. Он ведь такой прожорливый.
- Мы сами разберёмся в наших семейных делах, - сказала я Свете очень неласковым тоном. У меня вдруг защемило сердце, и я невольно прижала руку к левой стороне груди.
- Немедленно ложись в постель, - сказал мне Сеня, - я сам уложу Настеньку в кроватку и займусь поисками сына.
  Лёжа на огромной, пустой без Сени кровати, я думала о том, как всё в нашем доме изменилось с тех пор, как в нём поселилась девушка, которой Сеня хотел помочь найти свою дорогу в жизни. Я чувствовала себя больной, некрасивой и старой. В связи с тем, что моя беременность на этот раз протекала не очень гладко, мой врач запретил мне на время близкие отношения с мужем, и Сеня, засиживаясь за своей работой допоздна, теперь часто оставался спать на диване в своём кабинете. Мне очень не нравилось то, что мой муж теперь спал отдельно от меня. Если бы это было раньше, я бы просто скучала по нему. Теперь я немного боялась за Сеню, ведь в доме находилась молодая здоровая девушка, к тому же у этой девушки были весьма упрощённые понятия о том, что прилично для порядочных людей, и что нет. Но где наш малыш, где Сеня – маленький?
  Как же я уеду, оставлю их одних? Ведь никто не будет смотреть за детьми так, как родная мать.
  Где-то в глубине квартиры раздался рёв Сени-маленького. Я помчалась на этот рёв, торопясь убедиться в том, что с мальчиком всё в порядке. Из раскрытого отверстия стиральной машины в хозяйственной комнате вылезал заспанный недовольный Сенька, увидев меня, он заплакал ещё громче. Схватив малыша на руки, я понесла его в спальню. Полузакрыв глаза, малыш негромко скулил, перебирая пуговицы на моей домашней блузке, ища мамину грудь, а когда нашёл её, немедленно начал сосать молоко. Проходя мимо кухни, я увидела, как Сеня и Света пили чай за накрытым столом.
- Всё в порядке? – спросил меня Сеня, не вставая из-за стола.
  Как же я уеду из дому, как я оставлю свою семью без присмотра? Мне стало немного стыдно, когда я сидела около кроваток спокойно спящих близнецов, ведь моя старшая дочь Маша – тоже член моей семьи, она тоже мой ребёнок, и сейчас я ей нужна, быть может, больше, чем всем остальным.
  - Я сегодня хочу лечь спать пораньше, - негромко сказал Сеня, наклоняясь сперва к одной маленькой кроватке, потом к другой, чтобы поцеловать наших малышей перед сном. – Лягу в кабинете, чтоб тебя не беспокоить. Ты тоже ложись, тебе надо выспаться перед дорогой.
- Я сама знаю, что мне нужно, - сказала я, не оборачиваясь к Сене.
- Ты за что-то сердишься на меня? – спросил Сеня, положив мне руку на плечо. – Не горюй, Настёна, вот родишь нам маленького, и перестанешь нервничать по пустякам. Это тебе гормоны не дают покоя.
- Это ты мне не даёшь покоя, - сказала я, поправляя голубое одеяло на толстеньком тельце сына, который не умел спать спокойно, всё время дрыгал ногами, сбрасывая с себя одеяло. Утром он будил нас громким плачем, и, прибегая в его комнату, я находила маленького Сеньку лежащим поперёк кроватки, ножки его высовывались между прутьями боковой решётки, мешая ему двигаться.
- Я не даю тебе покоя? Да я стараюсь тебя вообще не трогать, это сейчас небезопасно. Раньше ты не была такой, Настя.
- Ты тоже не был таким, Сеня, - сказала я, выходя из комнаты малышей.
- Я остался прежним. Это ты, Настя, стала угрюмой и раздражительной.
- Может, поищешь себе другую?
- А что, это хорошая мысль, - сказал Сеня, и лицо его стало чужим. - Если я тебе больше не нужен, ты можешь сказать мне об этом прямо. Ты знаешь, Настя, что я не из тех людей, которые навязывают своё общество другим.
  Хорошее время он нашёл для таких разговоров – у меня двое малышей и новая беременность, которая мне явно не по возрасту и, наверное, не совсем по силам, ведь носить в себе пятого ребёнка, когда тебе уже изрядно за сорок, совсем непросто. Да ещё мой завтрашний отъезд на Машину свадьбу…
- Настя, перестань злиться, - сказал Сеня, глядя на меня серьёзно и вполне доброжелательно, - тебе ведь завтра уезжать, давай не будем ссориться перед дорогой.
- Хорошо, - сказала я, глядя снизу вверх в Сенины васильковые глаза, - не будем ссориться, только ты приходи сегодня спать ко мне. Я очень волнуюсь из-за своего отъезда…
- Арсений Борисович, я жду вас в кабинете, - послышался голос Светланы. Она стояла в дверях нашей спальни, светловолосая, тоненькая, в лёгком шёлковом халатике, таком коротком, что он больше был похож на кофточку-распашонку, - я уже включила компьютер. Вы поможете мне выполнить задание для курсов? Завтра у меня зачёт, вы не забыли?
- Спокойной ночи, Сеня, - сказала я, слегка подталкивая его рукой в спину, - мне действительно пора спать.
  Я долго ворочалась, стараясь уснуть. О многом я думала в тот вечер, лёжа на широкой кровати в нашей супружеской спальне. Мне было холодно и одиноко. Я смогла уснуть, только когда принесла Настеньку из её кроватки.  Так и спала до утра, обнимая маленькую сонную дочку.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Я ЕДУ НА СВАДЬБУ ДОЧЕРИ.

  Перелёт из одной страны в другую занял много времени и сил. До Нью-Иорка я летела около восьми часов, после пересадки и трёхчасового перерыва мне предстояло преодолеть в воздухе почти такое же расстояние, лететь надо было почти через всю Америку с востока на запад.
  К концу пути я немного успокоилась после отъезда из дома, а может быть, это сказывалась усталость, в пути мне не удалось поспать хотя бы немного. Я всё время думала о своём доме, где остались дорогие мне люди. После рождения близнецов я впервые расставалась с ними так надолго.
  Чопорная шведская няня, принимая детей из моих рук, заверила меня в том, что не отойдёт от детей ни на шаг во время моего отсутствия. Я искренне поблагодарила её за добрые слова, сказанные мне при прощанье. Я знала, что аккуратная и чёткая во всём няня меня не подведёт. Она обещала мне ночевать в доме всё время, пока меня не будет. Надо будет договориться с ней о том, чтобы она ночевала у нас несколько раз в неделю и после моего возвращения домой. Я чувствовала, что очень устала, и старалась настроиться на встречу с дочерью, которую давно не видела.
  В здании аэропорта меня встречали Маша и её жених Жан, с которым я ещё не была знакома лично, я видела его только на фотографиях, когда прошлым летом Маша приезжала ко мне ненадолго во время своей поездки в Европу. Тогда же моя старшая дочь впервые увидела своих маленьких брата и сестру.    
  Нам предстояла поездка в загородный дом родителей Жана. Там, на берегу озера Тахо Маша должна была сочетаться законным браком со своим избранником, французом по происхождению. Сидя в машине, я смотрела на красивые загородные дома, живописно расположившиеся среди великолепных пейзажей вечного лета Калифорнии.
  Родители Жана встретили меня приветливо, сразу же проводили меня в отведённую для меня комнату на втором этаже нарядного просторного дома.
  Оставшись вдвоём с Машей, я обняла свою взрослую дочь:
- Здравствуй, милая, - сказала я, глядя в ярко-серые глаза Маши, - как у тебя дела? Волнуешься из-за предстоящего торжества?
- Что ты, мамочка, я совсем не волнуюсь. У меня всё хорошо, просто замечательно. – Маша говорила с заметным акцентом, она повзрослела, кажется, стала выше, выглядела очень хорошо. – Сегодня прилетает папа. Он звонил мне сегодня перед вылетом самолёта, кажется, очень волнуется, это ведь его первая поездка за границу.
- Его можно понять. Для него твоя свадьба – очень важное событие. Ты должна это понимать.
- Я понимаю. Но всё будет хорошо, ни тебе, ни папе волноваться не надо. Мероприятие хорошо спланировано, и носит скорее формальный характер. Мы с Жаном знаем друг друга много лет, узаконить свои отношения решили сейчас потому, что нам обоим хочется, чтобы наша совместная жизнь приобрела теперь новый смысл. Мы оба хотим, чтобы у нас была семья, дети. Родители Жана хорошо относятся ко мне, и очень рады нашему решению. Жан их единственный сын, они обожают его, и мечтают о том, чтобы у него было всё так же, как когда-то у них: свадьба, семейное гнездо, дети.
 - Все родители на свете желают своим детям того же.
- Кстати, о родителях. – Маша, а вернее, Мэри, как её здесь называют, смотрела на меня светлыми глазами, ярко выделяющимися на узком загорелом лице. – Отец прилетел в Санкт Франциско ещё в среду, сейчас он общается там со своими друзьями по поводу какой-то выставки, я точно не поняла, о чём конкретно шла речь.
- Когда Николай Николаевич обещал быть здесь? – спросила я.
- Сегодня вечером или завтра утром. Я хотела тебе сказать, - дочь взглянула на меня своими серьёзными строгими глазами, - родители Жана не знают нашу семейную историю. Для них ты и отец – мои родители. Давай не будем их в этом разубеждать, ведь вы с Николаем Николаевичем действительно мои родители, а как у вас сложилась жизнь, вместе или по отдельности, это ведь никого не касается, правда?
- Правда, - с сомнением сказала я, - ну ладно, пусть думают, что ты выросла в обычной, нормальной семье. Надеюсь, что мне не придётся врать или фантазировать о нашем с отцом совместном прошлом.
- Конечно, нет. – Лицо Маши было, как всегда, спокойно и безмятежно. По лицу моей первой дочки и в детстве было непросто понять, о чём она в этот момент думает. В этом отношении она была похожа не на меня. – Ещё одно, мама: дом у родителей Жана довольно просторный, но и гостей соберётся немало. Они отвели для тебя и отца одну комнату, я не стала говорить, что вы с ним не муж и жена. Ведь это всего на пару дней, вам придётся переночевать вместе одну или две ночи. А может быть, отец и не будет здесь ночевать, если он приедет завтра утром, ведь в следующую ночь, я думаю, нам всем спать не придётся. У нас приготовлена обширная программа для свадебного торжества, с танцами и фейерверками. Я думаю, всё будет нормально.
  Я села на широкую, как небольшой аэродром, кровать. Этого мне только не хватало!
- А как ты объяснишь родителям Жана мою беременность, то, что мне будет  звонить сюда Сеня? Или мне придётся выдать Сеню за своего молодого любовника?
- Твоя беременность ещё совсем не заметна. Ты немного поправилась, и впечатление такое, что у тебя просто такая фигура. А кто тебе звонит, никого не должно касаться. Ты отдыхай, мамочка, после дороги. А мне надо сейчас заняться делами.
- Хорошо, дочка. Ты не могла бы дать мне номер телефона, по которому я смогу связаться с Николаем Николаевичем?
- Конечно. Сейчас принесу свой телефон, отец звонил мне несколько раз, в электронной памяти есть его номер.
  Дочь ушла заниматься своими делами. Номер телефона Николая Николаевича был недоступен.
  Приняв душ, я прилегла на кровать. Я не спала уже вторые сутки. Немного скучала по дому, непривычно было ложиться спать, не уложив предварительно близнецов в их маленькие кроватки.
  Я проснулась рано, и больше уснуть не смогла, чувствовалась разница во времени. Сколько сейчас времени в Швеции? А здесь ещё утро. Я обогнала время, удастся ли мне обогнать себя, женщину, которая так странно построила свою жизнь?
  Похоже, что в доме ещё спали. Стараясь ступать осторожно, я вышла из дома на дорожку, ведущую к озеру среди цветущих кустов каких-то незнакомых мне пород растений. Озеро было нежно-голубого цвета, солнце вставало над ним, золотя мелкие облака, рябь воды вспыхивала разноцветными сполохами брызг, отражённых от водной поверхности лучей. Я давно не видела такой красоты, такого богатства красок и форм. Счастливы люди, живущие здесь. Свежесть раннего утра наполняла меня ощущением радостной чистоты единения с прекрасными дарами природы. Не хотелось думать ни о чём другом, так и стояла бы на берегу озера, чувствуя себя частью совершенных творений Создателя.
  Сзади меня послышался шорох тихо подъехавшего к озеру автомобиля. «Везде есть люди», - подумала я, продолжая смотреть на воду, на которой искрились золотым цветом впадинки мелкой ряби, похожие на маленькие лодочки, плывущие по волнам.
  - Здравствуй, Асенька, - услышала я сзади себя знакомый голос. – Я тоже не смог удержаться от того, чтобы сначала постоять на берегу этого прекрасного озера. Ты давно прилетела? Вчера? Я прибыл в эти края несколько дней назад, остановился у сына моих близких друзей. Много было интересных встреч, интересных дел. Сюда поехали ночью, чтобы прибыть вовремя. Венчание назначено на двенадцать часов? У нас ещё есть время на то, чтобы познакомиться с будущими родственниками. Как Маша? Наверное, очень волнуется, у неё ведь сегодня особенный день.
  Я смотрела в лицо Николая Николаевича. Этот удивительный человек почти не менялся с течением времени, только бородка, подстриженная очень коротко, как и волосы на голове Николая Николаевича, серебрилась сильнее, чем в прошлый раз, когда мы с ним виделись во время моего приезда в Нижний Новгород.
- Рада вас видеть, Николай Николаевич, - сказала я, протягивая ему руку. Галантно склонив свою красивую голову, Николай Николаевич поцеловал мне руку.
- Сколько же мы не виделись с тобой? Как быстро летит время! Маша была у меня в прошлом году. Мы с ней очень подружились. Она часто звонит мне, а я ей. Специально завёл у себя дома компьютер, чтобы вести переписку с ней и другими людьми, живущими далеко от меня. Как видишь, стараюсь идти в ногу со временем. Жизнь становится всё более интересной, даже умирать не хочется.
- Зачем вам умирать? – сказала я, с улыбкой глядя в знакомое мне до мельчайших подробностей лицо. – У вас, Николай Николаевич, можно сказать, жизнь сейчас только начинается, так много новых интересных дел и открытий.
- Ты права, девочка. А как живётся тебе в твоей молодой жизни? Я слышал от Маши о том, что у тебя растут близнецы. Ты счастливая женщина! Молодость никогда не покидает того, кто живёт, не считая своих лет. Я прав?
- Вы правы. У меня растут малыши, и с ними моя жизнь будто началась заново. У меня всё опять не как у людей: в прошлую нашу встречу я сказала вам о том, что мой муж почти ровесник моей старшей дочери. Теперь мои дети будут практически ровесниками моих внуков, если Маша родит их нам с вами в ближайшее время.
- Ты умница, Асенька. Таких женщин, как ты, я никогда не встречал в своей жизни.
- Вы мне льстите, Николай Николаевич. Но ваша лесть для меня приятна, как любая похвала, которую слышишь от людей, мнением которых дорожишь. Я сильно изменилась с тех пор, как мы виделись в последний раз?
- Не сильно. Но ты опять стала какой-то новой. Я знал тебя девочкой, школьницей, мне посчастливилось увидеть тебя во время твоего медового месяца с Сеней. Теперь ты – мама. Что может быть прекраснее этого слова. Как твои малыши, наверное, растут не по дням, а по часам, ведь в их возрасте каждый день приносит что-то новое. Как твой муж? Я думаю, он обожает своё семейство. А как же иначе?
- У меня всё хорошо, Николай Николаевич. Дети растут, Сеня работает – жизнь идёт своим чередом.
- У тебя усталый вид, Асенька. Наверное, это долгий перелёт утомил тебя. Тебе удалось выспаться после дороги? Разница во времени выбивает из колеи, это я знаю по себе.
- Да, я немного устала. Но выспалась я вполне нормально. Сегодня нам всем скучать не придётся.
  Маша сочеталась браком со своим женихом прямо на берегу озера, в самом его живописном месте. Свадьбу отмечали в саду, где накрыли столики с закусками и напитками. Подружки невесты были одеты пастушками, по саду бродили настоящие белые барашки. Подарки новобрачным дарили по списку, заранее размещённому в Интернете.
  Первые тосты были за счастье молодых, затем пили за родителей. Жану и Маше пожелали прожить вместе такую же долгую и счастливую жизнь, как прожили их родители. За нас с Николаем Николаевичем пили отдельно, о нас с ним говорили, что мы красивая и гармоничная пара. Когда-то моя преподавательница Вера Алексеевна говорила, что мы с Николаем Николаевичем могли бы со временем стать красивой и гармоничной парой. Не пришлось… 
  Я ушла из сада в середине праздника, пользуясь тем, что народу было много. Молодые собирались провести первую брачную ночь на яхте.
  Лёжа на кровати в отведённой мне комнате, я смотрела, как разноцветные огни фейерверка, вспыхивая в небе, разлетались повсюду разноцветными брызгами. Мне было грустно и одиноко. Я думала о том, что всему хорошему когда-нибудь приходит конец.
- Ты здесь, Асенька? – это Николай Николаевич пошёл меня искать. – Как ты, милая?
- Всё хорошо, Николай Николаевич. Немного устала, решила прилечь. Хорошая свадьба получилась у нашей дочери, правда?
- Очень хорошая. Правда, мне всё представлялось совсем иначе. В любом случае, этот день для нас с тобой, Асенька, особенный. Поверить не могу, что у нас с тобой взрослая дочь, и сегодня мы отдавали её замуж. Спасибо тебе за всё, моя дорогая! Благодаря тебе и моя жизнь наполнилась новым смыслом.
- То ли ещё будет, Николай Николаевич! Вот пойдут у нас с вами внуки, совсем другая жизнь начнётся.
- Всё, как во сне: моя взрослая дочь, цветущее лето Калифорнии, новые родственники – американцы, французы по происхождению. Мой зять – Жан. А как наши дети назовут своих детей? Наверное, это будут непривычные нам имена…
- Всё это не так уж страшно, Николай Николаевич. Весь вопрос в том, как на это посмотреть. Молодые у нас с вами – Иван да Марья, как в русской сказке.
- Или во французской. Ты устала, милая. Тебе надо поспать. Не знаешь, где выделили место для меня?
- Нас с вами поселили в одной комнате. Эта огромная кровать приготовлена для нас обоих.
- Ты шутишь, Асенька?
- Да какие тут шутки. Маша не стала рассказывать родителям Жана романтическую историю наших с вами отношений, вот они и поселили нас вместе, как супругов.
- Бедная девочка, - сказал Николай Николаевич, убирая ладонью прядь со своего лба. – Ей было стыдно за своего отца. Я был таким негодяем, когда оставил тебя растить нашу дочь.
- Не надо об этом, Николай Николаевич. Всё в нашей жизни бывает, как бывает. Маша любит вас, просто она узнала вас уже взрослой, а взрослые люди общаются между собой, как взрослые. Не ждите от неё каких-нибудь нежностей, слов, которые говорят только маленькие дети своим маме и папе.
- Я и не жду. Я сам лишил себя счастья быть любимым.
  Николай Николаевич сказал эти слова с такой горечью, что я пожалела его.
- Кто знает, как лучше? Ведь всё на свете проходит, и хорошее, и плохое.
  Николай Николаевич внимательно посмотрел на меня. Мне не хотелось делиться с ним своей печалью, и, поднявшись с кровати, на краю которой я прилегла, когда была одна, я сказала:
- Пойдёмте к озеру, Николай Николаевич.
- Конечно, Асенька. Правда, мне надо позвонить по очень важному делу. Не знаешь, как мне это лучше сделать?
  Николай Николаевич позвонил куда-то, он о чём-то говорил по телефону, пока я умывалась в ванной, переодевалась из вечернего платья в обычную одежду. Не смотря на то, что я старалась не переедать, брюки на мне еле застегнулись, а ведь я покупала их «на вырост», с учётом своей беременности. Лёгкий джемпер прикрывал мою расплывающуюся фигуру. К тому же, ночь ещё не кончилась, в темноте почти ничего не было заметно. Не хотелось затевать с Николаем Николаевичем беседу о моей жизни, тогда пришлось бы делиться с ним и всеми своими опасениями…
  Я вышла из ванной. Николай Николаевич сидел в кресле около телефона. В этой незнакомой для него обстановке он выглядел очень непринуждённо, и был таким, как всегда.
  Я помнила его совсем в другой обстановке. В квартире, где жил Николай Николаевич, он был на своём месте, он органично сочетался с окружающей его старинной обстановкой, и был просто великолепен. Так мне казалось много лет назад, так оно и было.
- Ты готова, Асенька, провести эту ночь без сна? Вот тебе моя рука – он сделал свою руку «кренделем» - я приглашаю тебя на прогулку.
  Раздался телефонный звонок. Николай Николаевич протянул руку к телефону:
- Наверное, мой друг решил мне перезвонить, - сказал Николай Николаевич. - Да, я вас слушаю, - сказал он по-русски, должно быть, звонили действительно ему, - Да, это Николай Николаевич. А кто вам нужен? Асенька, это звонит твой муж, - сказал Николай Николаевич, - поворачиваясь ко мне.
  Я взяла трубку в руку, в ней уже были гудки. Я села на кровать, опустив голову. Видимо, Сеня решил позвонить мне, не смотря на нашу размолвку перед моим отъездом. Его соединили с моей комнатой, а к телефону подошла не я. Я посмотрела на часы: по здешнему времени – половина четвёртого утра. Но ведь у нас свадьба, никто ещё не спит.
- Вас разъединили? Позвони Сене сама, я подожду тебя на улице. – Николай Николаевич вышел в коридор, он всегда был деликатным человеком.
  Я звонила Сене, но он не подходил к телефону. Этого мне только не хватало! Запоздалая ревность моего мужа к Николаю Николаевичу. И это в то время, когда я жду от Сени нашего третьего ребёнка! Я знала своего мужа очень хорошо. Сейчас он думал то же, что и я, примерно теми же словами, но совсем с другим смыслом: «И это в то время, когда она ждёт моего ребёнка!»

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. И ЭТО ВСЁ О НЁМ.

  Не расстраивайся, Асенька, - успокаивал меня Николай Николаевич, - это нарушена телефонная связь. Я уверен, что Сеня позвонит тебе утром.
- Когда у нас будет утро, Николай Николаевич, у них в Швеции будет уже ночь.   
  Мы с Николаем Николаевичем не пошли на озеро ночью, мы встретили рассвет в комнате, сидя напротив друг друга, мы говорили о чём-то, кажется, даже о многом. Наверное, я была не очень внимательна, говоря с ним, потому что ждала Сениного звонка, хотя и понимала, что он мне не позвонит, зная, что Николай Николаевич, скорее всего, сейчас рядом со мной…
  Однако утром Сеня позвонил мне:
- Как у тебя дела? – спросил он у меня беззаботным тоном, но я почувствовала, что сейчас мой Сеня натянут туго, как струна.
- У меня всё хорошо, - сказала я, стараясь говорить спокойным и ровным голосом. – У нас тут свадьба, праздник, никто не спал в эту ночь. Маша была такая красивая в белом платье, и Жан был – сама элегантность.
- Молодожёны тоже не спали в эту ночь?
- Я не знаю, спали они или нет. Ребята уплыли на ночь на яхте.
- Здорово. А вы там чем занимаетесь?
- Кто чем, Сенечка, - голос Сени мне по-прежнему не нравился, он говорил со мной, как чужой, и я не знала, в моих ли силах сейчас изменить что-то к лучшему. Надо ехать домой, а там уже смотреть, что и как. – Кто-то гуляет у озера, кто-то сидит в саду, кто-то – в доме.
- Ты, конечно, сидишь в доме, - сказал мне Сеня довольно язвительно, - и сидишь ты в доме не одна.
- Как тебе не стыдно, Сеня, - сказала я, - ты сейчас думаешь не о том, о чём надо думать.
- А о чём мне надо думать?
- Спросил бы у меня, как я себя чувствую. Я довольно тяжело перенесла дорогу – чуть не сутки в воздухе, да ещё разные волнения. Помнишь, как мы летели с тобой в Швецию, когда мы ждали наших близнецов? Ты всё время спрашивал, не плохо ли мне, и без конца интересовался тем, как чувствуют себя в воздухе наши ещё не родившиеся малыши.
- Ты даже не спросила о наших малышах.
- Как они, Сеня?
- Можно подумать, что сейчас ты думаешь о близнецах.
- Я всегда думаю о них.
- Извини, но я тебе не верю.
- Ты не хочешь мне верить.
  Сидя в кресле, Николай Николаевич сделал какое-то движение. Возможно, он хотел выйти из комнаты, чтобы не мешать мне разговаривать с Сеней. На маленьком столике рядом с креслом стояла большая фарфоровая ваза с букетом огненно-красных цветов. Видимо, Николай Николаевич, стараясь двигаться осторожно, задел столик – со страшным грохотом упала на пол китайская ваза, и разлетелась по комнате крупными осколками, вода текла по паркету, кроваво-красные лепестки крупных цветов лежали в этой воде… Я закричала от неожиданности.
- Что там у вас произошло? – спросил Сеня, в его голосе не было слышно тревоги.
- Упала со столика ваза, она разбилась, а лепестки этих цветов красные, как кровь. Мне страшно, Сеня! Это какое-то дурное предзнаменование, дурной знак. Мне кажется, что должно случиться что-то страшное.      
- Не говори глупостей, Настя. Дурных примет не бывает. Это мы бываем дурными.
- Мне надо скорей возвращаться домой. Меня очень пугает дорога, мне кажется, мне её не перенести.
- Успокойся, Настя, всё будет хорошо. Тебе не надо было ехать на свадьбу. Сидела бы лучше дома.
- Как я могла не поехать?
  Я немедленно попытаюсь связаться с Машей. Надо узнать, можно ли поменять мой билет на ближайшее время. Мне надо ехать домой, там моя крепость, мой муж, мои маленькие дети, которые, наверное, очень скучают без мамы, ведь я в первый раз оставила их. Я никак не могла успокоиться, почему-то на душе у меня было очень тревожно. Ребёнок, который жил во мне, недавно начал шевелиться. Сейчас он вёл себя как-то неспокойно, и это меня тревожило. В моём возрасте вынашивать малыша не так-то и просто, надо было сидеть дома, а в случае чего-то непредвиденного, держаться поближе к врачу.
  Я собрала свои вещи, которые успела переложить из чемодана в шкаф. Отец Жана звонил Маше на яхту, я пыталась дозвониться до аэропорта. Беспокойной гостьей я оказалась на свадьбе собственной дочери. Николай Николаевич, как и подобает добропорядочному мужу, собирался уехать в Санкт-Франциско вместе со мной.
- Я хочу пораньше вернуться домой, - сказала я Маше, вернувшейся с яхты. В моём положении лучше сидеть дома. Я очень рада тому, что смогла присутствовать на твоей свадьбе. Для меня это очень важное событие.
- Поступай, как считаешь нужным, мама. Спасибо, что прилетела к нам на свадьбу.
- Жаль, что нам не удалось подольше побыть друг с другом, вы ведь так редко видимся с тобой.
- Всё хорошо, мамочка, - лицо Маши, как всегда, было спокойно. – Мы будем общаться с тобой через Интернет и по телефону. А когда родится малыш, я обязательно приеду, чтобы познакомиться со своим новым братиком.
- Спасибо, милая! Я тоже приеду к тебе, когда родится твой первенец. Правда, мой выводок позволит мне сделать это не сразу.
  Машенька была необыкновенно хороша этим летом. Наверное, это счастье сделало её такой красивой и лёгкой. Даже мне стало легче общаться с моей взрослой дочкой, которая взрослела вдали от меня. Как будто несгибаемый и чёткий характер девушки из семьи волжских аристократов и художников смягчился. Даже холодноватые обычно серые Машины глаза засияли ярко. Маша по-прежнему была очень похожа на своего отца.
  Накануне отъезда из Санкт-Франциско мы сидели в квартире, которую молодожёны сняли незадолго до своей свадьбы. Жан смотрел на мою дочь такими сияющими глазами, что я радовалась за них обоих.
  Поздно вечером мы с Николаем Николаевичем сидели в гостиной.
- Мы опять расстаёмся с тобой, дорогая, - сказал он, глядя на меня своими молодыми яркими глазами.
- За расставанием будет встреча, - сказала я, любуясь по-прежнему красивым и благородным лицом этого человека. Все черты его лица были знакомы мне и дороги вдвойне: ведь эти черты были повторены в лице моей дочери, очень любимой мной, не смотря на то, что видеться с ней мне приходилось нечасто.
- Спасибо тебе за всё.
- Вы уже не в первый раз благодарите меня, Николай Николаевич. По-моему, это лишнее. Я не сделала для вас ничего особенного. Я просто жила, как умела, как могла.
- Ты подарила мне прекрасную дочь.
- Николай Николаевич, это спорный вопрос.
- Что ты имеешь в виду? – он посмотрел на меня удивлённо поверх очков в золотой оправе.
- Возможно, это вы подарили мне такую прекрасную дочь. Я тоже благодарна вам за Машу. Она необыкновенная девушка, о я очень горжусь тем, что я её мать.
- Ты осталась такой, как прежде. Скажи мне, Асенька, всё ли у тебя хорошо. Ты выглядишь усталой, озабоченной. Мне показалось, что разговор с твоим мужем, свидетелем которого я стал помимо своей воли, сильно взволновал тебя. Что сейчас происходит в вашей жизни такого, что даёт повод к тому, чтобы печалить тебя так сильно.
- Семейная жизнь даёт нам не одни только радости, бывают и трудные времена, через испытание временем приходится проходить каждой супружеской паре, рано или поздно.
  Он взял мою руку в свои ладони:
- Никогда не позволил бы своей жене переживать из-за того, как я к ней отношусь. Если бы моей женой была ты, я бы не позволил ни одной слезинке упасть из твоих глаз. – Николай Николаевич посидел молча, задумавшись, - верь мне, Асенька, я бы сделал всё для того, чтобы ты была счастлива и безмятежна. Тебе непросто поверить мне, ведь когда-то я принёс много горя тебе, ещё совсем юной женщине. Наверное, это простить нельзя, но я верю, я знаю, что теперь я, наученный своим горьким опытом, поступал бы совсем иначе. Молодость – время наших ошибок и разочарований, зрелость – время, данное нам для того, чтобы исправить самые серьёзные из своих ошибок.
- Я не думаю, что мы с вами должны всё время вспоминать о своих прошлых ошибках.
- Скоро мы расстанемся, Асенька, но я хочу, чтобы ты знала: если в твоей жизни случится так, что тебе будет очень трудно, и некому будет помочь тебе в эту минуту, я всегда буду рад быть полезным тебе. И ещё: я приму тебя всегда, в любую минуту, что бы ни произошло с тобой, не объясняя мне ничего, можешь приехать ко мне навсегда, на время, как тебе будет нужно. Как тебе будет удобно.
  Я погладила его по плечу, легко коснулась пряди волос, упавшей ему на лоб:
- Спасибо, мой дорогой! Я никогда не забуду ваши слова.
- Обещай, что вспомнишь обо мне, если тебе будет трудно.
- Если случится так, что мне будет очень трудно, я поеду к маме и Петьке. Им я тоже очень нужна, мама старенькая, она болеет.
- Ты нужна всем, - губы Николая Николаевича улыбались, а глаза его смотрели на меня очень серьёзно, - в твоей жизни нет места только для меня. Виноват в этом я один.