Семейные хроники. Пётр и Мария. Шахты. 1947 г.
Продолжение. Начало: http://www.proza.ru/2015/08/14/943
Пребывание в Шахтах, под сенью родного дома было приятным. Стояла мягкая, сухая, полная даров отцовского сада и огорода, осень 1947 года. Первые дни в отчем доме Пётр предался лености и бездействию, расслабился душой и телом. Накопившиеся годами усталость и нервные перегрузки постепенно уходили. Родные стены, постоянное присутствие близких людей, ничего не требовавших, не приказывавших, лечили молодое тело и душу лучше любого санатория.
Поначалу Пётр спал долго, просыпаясь поздним утром, не слыша, как вставали и уходили на работу отец и младший брат Иван. Однако, уже через несколько дней он начал просыпаться раньше. Проснувшись, он не спешил вставать, нежился в постели, вдыхал знакомые с детства запахи отчего дома, с удовольствием осознавая, что нет никакой необходимости торопиться, боясь опоздать. Он слышал, как вставала мать и начинала потихоньку, чтобы, не приведи господь, разбудить дорогого гостя , возиться на кухне. Затем поднимался отец. Он сразу выходил во двор и, уже успев что-то «зробыть» по хозяйству, с пристрастием умывшись под дворовым умывальником холоднющей водой, возвращался лишь для того, чтобы сесть за стол.
Пётр с улыбкой вспомнил, что отец любил воду, любил мыться, а лицо намыливал так, что под обильным слоем пены становился неузнаваемым. Смывал пену и снова мылил. Однако, ни вода, ни мыло не в силах были отмыть тени вокруг глаз, наведённые антрацитовой пылью за долгие годы в шахтном забое. Мать ворчала, наблюдая, как он расходует, почём зря, дорогое мыло.
В декабре отцу исполнится 61 год, мать на два года моложе. Господи, ведь они уже старики - с болью ёкнуло сердце. Отец, правда, сухой, с сильными жилистыми руками, мог ещё и молодого за пояс заткнуть на полевых работах - сказывалась крестьянская закваска. Пенсионный возраст перешагнул, но продолжает спускаться в шахту, рабочий очистного забоя, передовик, на хорошем счету у начальства. Но возраст берёт своё, да и потеря на фронте двух сыновей оставила раны на сердце Парфентия Захаровича.
Пётр вспомнил, как в день его приезда, отец, выпив пару рюмок привезённого из Москвы вина, вдруг заплакал. Всегда сдержанный, неразговорчивый, даже суровый, он заплакал, как ребёнок. Это было так неожиданно, и причина тому была неизвестна, а успокаивать было как то неудобно. Нелегко видеть плачущего мужчину, тем более отца. Затянувшуюся паузу дрожащим голосом прервал Иван: «Ну что ты, тятя, ведь Петя приехал, радоваться надо…»
Мать начала горбиться от постоянной работы в огороде и от тяжести перенесённого горя потери двух сыновей, особенно любимого всеми Михаила. И если Василий оставил ей внуков, то Миша даже не успел жениться. Четыре года прошло, и раны потерь ещё не затянулись, да и заживут ли вообще.
Но вот поднялся с постели Иван, который уже с месяц работает учеником модельщика на рудоремонтном заводе. МладшОй особо не старается сохранить сон брата, пока мать не шугнула его вполголоса, призывая к порядку. Чувство благодарности и любви к матери переполняет сердце Петра. Как хорошо быть дома под защитой этих пусть старых, но добрых людей. Ему кажется, что всё происшедшее с ним за последние годы всего лишь сон, а он, двенадцатилетний, лежит в постели, ему хочется ещё поспать хотя бы пять минут, но вот- вот подойдёт мать и скажет: «Петя, пора, вставай, а то опоздаешь в школу». До школы, которая располагалась в центре Артёмовского района, даже быстрым шагом надо идти почти полчаса. Пётр никогда не опаздывал, ведь он был фактически новичком в классе и старался не давать никакого повода ущемлять и без того ограниченные школьные права. Старался быть на хорошем счету у преподавателей. Поэтому, он не ждал второй попытки разбудить его. Ох, как не хотелось вылезать из тёплой постели в ещё непротопленную избу, вдобавок, предстояло пройти экзекуцию умывания ледяной водой. Но теперь, спустя столько лет, он с удовольствием и тёплым щемящим чувством перебирал в памяти светлые картинки детства.
Ушли на работу отец с Иваном. Мать, проводив мужа и сына, вышла во двор. В доме стало тихо, лишь приглушённое кудахтание кур проникало со двора. Мысли вдруг закрутились вокруг событий последних месяцев. Германия, такая непохожая на Россию, логово врага – штамп военных лет, стала являться живыми картинами в памяти. Время вначале отрешило Петра от этой страны, а, затем с каждым прошедшим днём стало отдалять её всё дальше и дальше. Но эта непохожесть притягивала, во всём чувствовалась традиционная и высокая духовная культура. Но почему на этой благотворной почве распустился коричневый цветок дурмана – фашизм?
С улыбкой вспомнилась его пассия. Юная и наивная немка Урзула. В попытках понравиться этому необыкновенному русскому, забыв, что она всё-таки представительница «высшей расы», наряжалась в довоенные, роскошные, но вышедшие из моды, платья и костюмы матери, жены высокопоставленного менеджера компании «Сольвэ». Ей было всего лишь восемнадцать. Петру – двадцать пять. Было, сегодня уже двадцать шесть.
Последним из товарищей, вместе летевших в Берлин на «Дугласе» майским днём 1946 года, Пётр вернулся в Стерлитамак спустя почти полтора года. Все уже успели жениться, зажили своей семейной жизнью. Другие интересы, другие заботы.
«Пора бы уж и мне прибиваться к берегу» - подумал Пётр. Закончились студенческие годы. Как бы они не были трудны, тем более, в Академии химзащиты, но то было другое время – весёлое, беззаботное, безалаберное, и оно прошло, пролетело, и останутся одни воспоминания. Сейчас надо работать, много работать, чтобы не быть последним в этом мире. Надо обзаводиться семьёй, тем более, работая в Стерлитамаке, где всё было не по душе Петру. Мать дипломатично выясняла о его намерениях, отец в разговоре несколько раз прямолинейно, но как бы безадресно, ронял:
- «Пора уже и за ум браться»
По- крестьянски значило это, что пора бы уже молодому человеку обзаводиться семьёй, рожать детей, работать, чтобы их растить и учить.
Скорее всего, это относилось к брату Ивану, немного загулявшему после возвращения из армии.
Пётр понимал это, но в душе принимал слова отца на свой счёт. Пора, конечно пора.
Когда Пётр думал о Стерлитамаке, то не мог вспомнить почти ничего приятного. Его с эшелоном встретили враждебно, друзья – товарищи «взялись за ум» и ушли с головой в мелочи быта, потеряв к нему интерес. На работе групповая косность и техническая безграмотность. При этом постоянно возникал образ худенькой, стройной девушки с пышными каштановыми волосами и голубыми глазами. Её сдержанное, но, мягкое общение, лишённое какого - либо кокетства подкупало и вызывало уважение.
Пётр ещё в первую встречу обратил на неё внимание без всякого. Потом Германия, он, конечно, забыл об этой встрече. В Германии были свои увлечения, но они закончились ничем. О женитьбе на юной немке не могло быть и речи спустя каких-то два года после окончания войны. Любовь русской девушки, также работавшей на демонтаже оборудования Бернбургского содового комбината, осталась безответной с его стороны, а её отъезд только снял с его сердца тяжесть какой-то незаслуженной вины.
Но вот он триумфально, как ему казалось, въезжает в Стерлитамак во главе последнего и самого важного эшелона, и снова она, деловитая и аккуратная, официальная, не допускающая кокетства и не признающая или не видящая его блеска и заслуг. Старательно оформляет его дела, в отношениях вежливая дружелюбность, не обещающая ничего. Именно эта посторонность Марии зацепила Петра. И сейчас, находясь за тысячу километров, Пётр, думая о будущей работе, которую ему предстоит выполнить, о строящемся комбинате, для которого он полгода вёл эшелон с оборудованием, о городе, вернее, городишке, где ему предстояло жить, постоянно возвращался к этому образу. Мария, являясь маленькой частицей всего того, о чём он размышлял, изнутри подсвечивала и придавала тому привлекательный окрас.
Мать не возвращалась со двора, стараясь дать Петру ещё понежиться в постели. Больше года Петра не было. Приехал худющий, издёрганный с недолеченным бронхитом. Мать охала, а отец, наливая в маленький гранёный стаканчик рубиновой вишнёвки собственного приготовления, успокаивал: - Были бы кости целы, а мясо нарастёт. Нет места в мире лучше отчего дома, где и тело, и душа быстро излечиваются от ран.
В сенях послышались осторожные, шаркающие шаги.
- Уже не сплю, сейчас встаю,- громко известил Пётр мать, чтобы она попусту не береглась наделать шуму. Мать, уже не таясь, вошла в кухню и стала хлопотать, собирая Петру завтрак. В комнате было темно. Отец, уходя на работу, боясь потревожить сына, не стал отворять оконные ставни, сквозь щели которых пробивались лучики октябрьского солнца, расцвечивая пол и стены комнаты узкими золотистыми полосками. Пётр, сунув ноги в тапки, прошаркал до двери и выглянул в кухню. Мать стояла к нему спиной, доставая миски из посудника. На столе, рядом со сковородкой наполненной яичницей с помидорами, источавшей вкуснейший запах, Пётр разглядел синий прямоугольник. Мать оглянулась на шум отворяемой двери.
- Письмо тебе, только что почтальонша принесла, – тревожно сообщила она и вопросительно взглянула на Петра. Письмо было от Марии. Обратного адреса на конверте не было. Просто написано: «Общий отдел. М. Садовская». В письме прекрасным женским почерком были написаны простые вежливые слова, из которых Пётр узнал, что жильё ему предоставили и что он может не волноваться и продолжать отдыхать. Мария Садовская исполнила его просьбу и своё обещание.
Пётр несколько раз перечитал письмо, машинально отметив каллиграфический почерк и правильную стилистику письма, отсутствие грамматических ошибок и исправлений. Он уже забыл о новости, сообщённой в письме, для него был дорог сам факт получения письма, написанного рукой девушки, о которой с теплотой он думал утром. Письмо Марии сразу как - то расставило и поляризовало чувства в душе и мысли в голове. - Да, да, надо ответить, надо обязательно ответить, ответить сейчас же, не мешкая.- Окрепшее тёплое чувство к Марие требовало выхода.
- До конца отпуска ещё почти две недели, письмо успеет дойти до моего приезда,- подумал Пётр и на едином дыхании написал ответное послание на письмо, которое не предполагало ответ. Прочитав написанное, Пётр понял, что текст, мягко говоря, немного не адекватен их отношениям, но в муки эпистолярного творчества не впал. Что - то подсказывало ему, что всё написал правильно, а самое главное, от души. Письмо ушло на берега Белой в Стерлитамак.
Оставшиеся дни отпуска Пётр провёл с двояким чувством. С одной стороны хотелось побольше побыть дома, наслаждаться покоем и родным привычным с детства бытом отчего дома, с другой – полученное письмо Марии и отправленное собственное письмо образовали некую связь, которая неведомой силой тянула его в Башкирию.
* * *
Пётр возвратился из отпуска бодрым и энергичным, пребывание в родных пенатах не прошло зря. Прибыл он шестого ноября, сразу направился в управление завода, что бы встретиться с Марией, но увидеть её там ему не удалось. Мария же, увидев приближающегося к зданию управления только что приехавшего Петра и не зная как себя с ним вести, решила избежать встречи. Она и не подозревала, что Пётр намеренно искал встречи с ней.
Друзья устраивали праздничную вечеринку седьмого ноября в семейном общежитии - бараке, в комнате Золотухина, однокашника Петра и партнёра по работе в Германии. Конечно, и Пётр должен был там быть. Но Пётр хотел, чтобы на вечеринку пришла и Мария. Он понимал, что обстановка вечеринки позволит ему в нерабочей, свободной обстановке пообщаться с Марией, и другой случай может представиться уже не раньше новогоднего праздника. Но он не смог, будучи в отъезде, пригласить её, хотя в письме откровенно написал, что мечтает вместе отпраздновать ноябрьский праздник. Как быть? Взялась помочь Таня, молодая жена одного из товарищей Петра. Они жили по соседству с Садовскими в Сайгановке. Девушка знала Марию и была уверена, что на вечеринку Мария не пойдёт, потому решилась на маленькую хитрость. Она предложила Марие вместе пойти на заводской праздничный вечер. Пришлось потрудиться, чтобы она согласилась.
Недавно вернувшийся из покорённой Европы в капитанских золотых погонах в орденах и медалях её старший брат Григорий Садовский подарил младшей сестрёнке красивые платья и туфельки на высоком каблучке. Вот и пригодился братов презент. Мария аккуратно уложила свои пышные волосы, надела красивое платье, туфельки взяла с собой. Уже в посёлке содового завода выяснилось, что никакого праздничного вечера нет, и идут они на вечеринку, устраиваемую молодыми специалистами. Когда обман открылся, Мария возмутилась и, даже, хотела вернуться домой. Но идти одной в Сайгановку было страшновато. Таня уговаривала посидеть, а потом они вместе пошли бы домой. Мария согласилась, так как идти вечером в Сайгановку в одиночку боялась. Но когда они вошли в комнату , где шумно и весело заканчивались приготовления к застолью, её ожидала ещё одна неожиданность – в комнате присутствовал Пётр. Одетый в великолепную серую тройку, он, по-юношески тонкий и неотразимо стройный, был галантен и предупредителен.
Мария впервые оказалась в такой роскошной компании: москвичи, инженеры, побывавшие в Европе. Она не знала, как себя вести, что бы не выглядеть неуклюжей, но Пётр постоянно был рядом, и она чувствовала себя защищённой. По окончанию вечеринки Пётр вызвался проводить Марию. Время было позднее, когда они пришли в Сайгановку, ту Сайгановку о которой с ужасом писал Пётр в своём дневнике пару месяцев назад. Маленький неухоженный домишко, стоящий в начале улицы, уходящей куда то вниз в темноту, оказался местом жительства Марии.
Возвращаться в посёлок завода было небезопасно, и Мария настояла, что бы Пётр остался на ночь у них. Но где оставаться? Одна комнатушка, заставленная самодельным подобием мебели. Петру приготовили постель на громадном деревянном старом сундуке, на котором он и провёл ночь в доме своей будущей тёщи и жены. Сундук тот, в качестве приданого, достался Марие, служил ещё долгие годы, переехал вместе с хозяевами на родину Петра, в Шахты, и был любимым местом игр для их двоих детей. Частенько, годы спустя, Пётр со смехом вспоминал о той судьбоносной для него ночи в Сайгановке, проведённой на том сундуке. А Марие сундук был напоминанием о родном доме.
После ноябрьского праздника пошли рабочие будни. Пётра направили работать старшим инженером в отдел оборудования. Каждый день в конце рабочего дня он встречался с Марией и провожал её до автобусной остановки, вместе они ожидали автобус, потом Мария уезжала на автобусе в Сайгановку. Уже через несколько дней после ноябрьского праздника Пётр сделал предложение Марие выйти за него замуж. Она была согласна. Свадьбу решили сыграть скромную в Сайгановке, в доме Марии и назначили на 28 ноября 1947 года. Подружки Марии, узнав, что она выходит замуж за Петра Линника, спрашивали её, не боится ли она идти на такой брак. Она отвечала, что не боится, какое то внутренне чувство ей вселяло уверенность в том, то всё будет хорошо и брак будет счастливым.
В назначенный день гости, три подружки Марии, собрались в домике матери в Сайгановке отпраздновать бракосочетание Петра и Марии. В те нелёгкие времена процедура бракосочетания была простой – надо было явиться в ближайший отдел регистрации гражданского состояния, расписаться в книге регистрации и получить отметки в паспортах об изменении этого гражданского состояния. Пётр и Мария отправились в городской отдел ЗАГС, но, к их ужасу, отдел в тот день не работал. Решили вернуться и сделать вид, что процедура официальной регистрации проведена, что и было сделано. Мария переехала в комнату Петра в барак и началась их семейная жизнь. А в ЗАГСе расписались они спустя более года, уже после того как у них родился первенец.
Брак этот, не смотря на курьёзное начало, оказался крепким, счастливым и продолжался сорок три года, до безвременного ухода Петра в июле 1990 года. Всё это долгое время Пётр и Мария были преданны, любили и уважали друг друга.