или
Ретро советского промышленного производства
Я пришел к себе в кабинет после утреннего обхода цеха, сел за стол, взял трубку телефона и набрал номер секретаря начальника цеха, где я работал замом.
-- Валюшка, это я! У меня сегодня после обеда что-нибудь есть?
Секретарь сказала:
-- Ничего особенного. В два часа день качества у генерального. Эдуард Васильевич, сказал, что пойдете вы.
-- Спасибо, Валюшка! Умеешь ты радовать начальство! Умеешь!
Я положил трубку и чертыхнулся.
День качества проходил раз в месяц в кабинете Генерального директора. Собирались на это совещание все начальники цехов, начальники отелов, все Главные специалисты, Начальник ОТК и Директор по качеству завода. То есть, все руководство завода в первых лицах. Генеральный не любил, когда вместо первого лица приходил его заместитель. Только лишь в исключительных случаях и с согласия самого Генерального.
Я спросил:
--А наш начальник где?
--У стоматолога. У него талон на 14-10
Надо сказать, что никто не любил эти совещания. И у всех ходила шутка:
-- Пошел на принудительную спячку...
Совещание всегда проходило по одному и тому же сценарию. Сначала говорил, а точнее, делал доклад Директор по качеству, затем его дополняли по каким-нибудь особым случаям брака начальник ОТК завода, начальники ОТК цехов, потом Главные специалисты, начальники цехов и так далее и тому подобное. И это все часа на полтора, если только не все два.
Представители цехов садились за длинный, предлинный стол для совещаний, сделанный в модельном цехе специально для совещаний и стоящий недалеко от продольной стены кабинета Генерального. Его и делали-то частям, а собирали в единое целое уже в самом кабинет по заданию Генерального. Он любил, чтобы на его совещаниях все сидели перед его глазами и чтобы он видел их лица. В торце это этого стола, чуть выше его, находился персональный двух тумбовый стол самого Главного с массивным, под старину, креслом с высокой спинкой, на которую Генеральный любил откидываться спиной в процессе совещания. Тогда получалось, что он, Генеральный, как бы смотрит в процессе совещания на всех свысока. Как царь со своего трона.
Но на дне качества так не получалось, мест на всех не хватало, поэтому представители отделов и Главные специалисты завода рассаживались на принесенных стульях вдоль стен кабинета, что очень злило Генерального. И он даже пробовал было проводить день качества в актовом зале заводоуправления. Но там не прижилось. Главном образом потому, что иногда на совещании Генеральному вдруг требовались какие-нибудь документы, а они находились в его кабинете. И только он лично знал, где именно.
Поэтому день качества продолжали проводить в кабинете Генерального
Слева от стола Генерального стояла переносная трибуна для выступающих. Ее приносили на день качества из актового зала. А после окончания совещания трибуну опять убирали.
Я не встречал в своей производственной жизни более унылого и тоскливого совещания, чем наш заводской день качества. Полтора часа сплошного «бу-бу-бу», несущегося с трибуны. Обычно я на это совещание приносил свою папку с бумагами, раскрывал ее и клал перед собой на стол, затем делал умное и даже заинтересованно лицо, подпирал голову левой рукой и начинал писать. Писал обычно стихи и свои прозаические произведения. Причем стихи писал в строчку, а не в столбик. Чтобы никто не заметил, что я занимаюсь не тем, чем нужно здесь сейчас заниматься.
Но на личное творчество меня хватало не надолго. От силы на полчаса. Мешало это постоянное «бу-бу-бу» с трибуны. Самое поразительное, что никто не слушал эти речи по качеству выпускаемой заводом продукции. Хотя тематика речей была очень важной и нужной заводу. Ведь давался анализ качества выпускаемой цехами продукции и осуществлялся анализ брака по отдельным видам деталей, узлов и даже самих машин выпускаемого цехами оборудования.
Все это верно! Но… Но какое дело мне, зам начальнику цеха сварных металлоконструкций, до брака в механосборочных цехах или в литейных? Да никакого! О браке надо говорить конкретно и только заинтересованным специалистам. А слушать это беспрерывное «бу-бу-бу» было просто невыносимо! Жутко начинало клонить ко сну. А глаза просто закрывались сами. Хоть подпорки между веками ставь.
Поэтому основная задача сидящих за столом перед генеральным директором, было не показать ему, что ты не слушаешь выступающих, а борешься со сном. А бороться со сном было просто невозможно. Потому что не было сил удержать закрывание глаз. Они закрывались сами. Их и таращили на сидящих перед тобой за другой стороне стола, и терли, и слюнявили, но они все равно закрывались. Хотя некоторые ухитрялись дремать и с открытыми глазами.
И вот однажды на совещание опоздал Главбух. Опоздал прилично, минут на десять. А высшее руководство сидело всегда на определенных, заранее закрепленных для них местах. Справа от Генерального сидел Главный инженер, Директор по производству. Слева – Главбух и Главный экономист.
Главбух извинился пред Генеральным, и шагнул к своему обычному месту за совещательным столом Генерального.
Генеральный сердито буркнул:
-- Не туда! Опоздавшие будут теперь сидеть за особым столом.
И он показал свое обычное место за своим рабочим столом.
Главбух был плотный, высокий мужчина лет пятидесяти с пышной копной черных волос, зачесанных назад и узким, как-бы сжатым с боков, лицом с большим хрящевым носом и тонкими, никогда не улыбающимися губами. Он имел большие связи в Министерстве, обладал твердым независимым характером, не перед кем не заискивал, не преклонялся, никому не прислуживал и прекрасно знал все тайны начисления премиальных руководителям завода, как видимую их часть, так и невидимую. Поэтому его побаивались и старались с ним не выяснять отношений.
Главбух чуточку и этак снисходительно усмехнулся, подошел к рабочему директорскому креслу и сел. Затем поерзал своим крупным телом, устраиваясь поудобнее в кресле, откинулся на широкую его спинку и закрыл глаза.
Совещание продолжалось.
Но не прошло и получаса, как в тишине кабинете, нарушаемой лишь монотонным голосом бубнящего с трибуны Директора по качеству, раздался громкий храп. Причем, это был не просто какой-то там храп спящего человека, это был некий виртуозный по своей аранжировке и музыкальности храп.
Начинался он с глубокого вздоха на низкой, густой, басовой ноте, когда Главбух при вдохе втягивал в себя воздух, набирая полную свою грудь и затем останавливался на мгновение, жалобно всхлипывал, как обиженный ребенок, чтобы потом перейти на выдох, причем, выдох шел на долгой, тонкой, заунывно высокой, дребезжащий ноте, и заканчивался хриплым бормотаньем каких-то невнятных и не слишком понятных слов. И это был даже не храп, а настоящее пение, причем, громкое, гулкое, церковное пение в каком-нибудь большом кафедральном соборе.
Реакция Генерального на храп Главбуха была молниеносной. Он резко повернулся к Главбуху всем своим телом и даже начал было вставать с кресла, но тут же остановился и снова сел, сжав губы. Думал, наверное, что храп прекратиться. Но храп не прекращался.
Все присутствующие на совещании начали зажимать ладонями рты, чтобы прикрыть рвущий изо рта смех. А те, кто сидел на стульях вдоль стен кабинета начали в открытую прыскать от смеха. Все понимали, что рассмеяться в данной ситуации было просто невозможно. Последствия могут стать непоправимыми. Поэтому надо было сдержаться любой ценой. И мы сдерживались, как могли, храня невозмутимое молчание.
Тогда Главный поиграл желваками и громким, звенящим голосом сказал, обращаясь к Главбуху:
-- Константин Семенович, если вам уж так невмоготу, то вам, наверное, лучше бы встать и выйти из кабинета.
Главбух вздрогнул от голоса Генерального и проснулся. Недоумевающе глянул на всех нас в кабинете, затем на Генерального, встал с кресла и молча пошел к двери.
Совещание продолжалось.