ЗАРЯ ВЕЧЕРНЯЯ
Небо исчезало. Встряхивались от дневного зноя деревья под свежим ветерком. На лес и долы ложилась тихая заря. Вскакивали спросонья с гнёзд беспокойно дремавшие грачи. Может быть, им снились дурные сны. Издалека доносились звуки гармошки.
Я был дома, на родине предков, в русской деревне. Кто сказал, что далёкие и близкие отчичи и родичи мои были забиты нуждой, непосильным трудом, заботой о хлебе насущном день-деньской? Это правда, нелегок был их труд, не зря назывался страдой, и полевой, и ратной. Бывали и вовсе несчастные годы. Но, чтобы ни случалось, как трудно и голодно ни было, никогда не жили они лишь для «хлеба единого». Работали, служили отечеству с оружием в руках, нудили тело и душу, а по вечерам, заморив червячка краюхой хлеба да кружкой кваса, собирались возле завалинок, выходили за околицу, играли и пели. Жаль только, что вечер был короток и так быстро гас.
Свежесть и прохладу несла летняя ночь. Засыпали без мук, сладко и быстро. И слаще праведного сна с чистой совестью и истомой в усталом теле не было ничего: ни любви, ни вина. Так и родилась загадка: что слаще всего на свете? Одни отвечали одно, другие другое. А спрашивающий давал единственный ответ: сон. Ночь давалась в благодарность за день, прожитый в трудах, в поте лица, с кроткой улыбкой надежды и веры, как заповедовал Господь.
Бич деревни — осенние дожди, долгая, нудная мокрядь. Ненастье отнимало и вольный воздух, и радость, и красоту восходов и закатов. Бывало, что душа скучала и желания обращались во зло. Но и это проходило, и всё шло заведённым не нами порядком. Осень сменялась зимой, зима — бурными вёснами, втекавшими в жаркое лето.