На кладбище

Галя Елохина
 
               
               
   В любовных отношениях всё работает               
именно потому, что там нет никакой работы.
  У. Дайер. "Как избавиться от комплекса  жертвы".

               
   Еду на мотоцикле за спиной водителя, повернувшись к нему боком, потому что я в юбке. Ноги спущены в коляску - деревянный ящик. Навстречу движутся серебристые  легковушки.
   Около ворот кладбища водитель подаёт мне руку, и я ступаю на землю.
– До встречи, – прощаюсь. – Денег сейчас надо?
– Нет. Я вам позвоню через две недели.

   Теперь я всё время плачУ: за картриджи, трубы, смесители, счётчики… Интересно: что ещё подвернётся?
   Прошли родительские дни: то жарко, то ненастье. И вот я на автобусной остановке. Стою. Ко мне подошла женщина, она уже целый час стоит. Соображаю, где нам можно пересесть, чтобы доехать до места. Попутчица в маршрутке рассказывает о своей дочери: какая она талантливая – и сошьёт, и нарисует, и покрасит. А я, говорит, только сено косить умею, да картошку копать.
   
   На кладбище расходимся по сторонам. Иду, не глядя на памятники, не читая надписи. Вот только обратила внимание, что памятник Розе Яковлевне нынче свергнут. Её сын давно живёт в Израиле, наверно. Я бываю здесь раз в году и немного теряюсь, потому что тут всё время что-то меняется.
   Секция, где захоронены мои родители, нынче тонет в высокой траве. Листья ландышей на могилах, величиной с большую ладонь, насквозь проржавели. Забыла взять перчатки, убираю всё, захватывая тряпицей.
   Крест на могиле матери весь прогнил. Только несколько цветочков веселят душу.
   
   Вблизи ворот кладбища по обыкновению подхожу к памятнику, который по своему величию достоин городского сквера. В гранитной глыбе высечена голова учителя сольфеджио музыкальной школы № 1, музыкального училища и консерватории, Курганского Владимира Давидовича (1924-1979). Памятник установлен его мамой. Рядом скромная плита на её могиле.
   
   Открываю дверь с табличкой «Оформление заказов».
– Пройдите в рабочую мастерскую, – говорит служащий. – Ай, да ладно! Провожу вас.
Подводит меня к Сергею. Объясняю ему что мне надо.
– Вы сейчас идите, а я… - не договаривает Сергей.
– Один молодой человек, – прерываю его, - мне когда-то сказал: теперь я понял, почему ты замуж не вышла - тебе назначат свидание на одном месте, а ты приходишь на другое.
– А, вы про свидание! – весело заметил провожатый. – Ну, я тогда пошёл.

   Мы вдвоём на мотоцикле доехали до места. Сергей всё записал: как меня зовут, мой телефон. От стоимости работы я на мгновение замерла.
– Можно несколько растянуть платёж? – спросила.
– Да. Тут одна бабушка…
– Не рассказывайте мне!
   Дома прикинула: сколько денег останется на еду, если немного оттянуть квартплату. Даже весело стало: кризис ведь!

                * * *
    Сергей позвонил через четыре дня (вместо двух недель, как обещал).
    Приехала на кладбище на час раньше. «Он где-то работает», – сказали мне. Пойти одной к могилам не захотела. Было пасмурно. Вышла за пределы кладбища. Раньше через дорогу был рынок, теперь автостоянка. А где был торговый центр, теперь там автосервис.
    На место подошли вместе. Увидела низенькую, серенькую оградку, кажется, даже неокрашенную. Высокий крест, с двумя табличками. На душе – полное безразличие. Вручаю первый взнос.
    - Ещё восемь тысяч? - уточняю.
    – Да, восемь.
    - Через три недели, тринадцатого, в воскресение, - обещаю. 
    «Надо было одной сначала посмотреть, – воспитываю себя. – Оградка не стоит запрошенных денег».
    Оставшиеся у меня две тысячи четыреста рублей на три недели – мало. Пришлось тысячу занять.

    В воскресение проливной дождь. Вдруг звонит Сергей, просит уж не приезжать.
     - Ведь тринадцатого договорились, – поправляю его.
     - А... да!
    «Оградка не стоит тех денег», – крутится в голове. Вспомнила, как в девяностых годах мне женщина делала ремонт квартиры. После того, как я рассчиталась с ней, обнаружила, что мать кормить не на что. Попросила женщину вернуть пятьсот рублей, и она, не мешкая, протянула их мне.
    «Только не начинать разговор с претензии», – внушаю себе. Выплакать бы всё: растерянность, нужду, любовь. Да не плачется. От одиннадцати восемь никак не отнимается!

    Тринадцатого опоздала на полчаса. Говорят, он где-то в конце кладбища. Иду до своих. Гляжу: оградка словно выше стала и вполне приличная. И таблички - на заклёпках. Целый час гуляю по кладбищу.
    Сергей позвонил на другой день.
    – Мне сказали, что вы меня спрашивали. Я всё по Банкам ездил.
    – Теперь приезжайте сами. На кладбище я больше не поеду.
    "Восемь от одиннадцати - не отнимается! Не восемь, а только бы пять!" - всё крутится у меня в голове.
    За окном ночь. А всего-то около девяти вечера.
    – Я могу сейчас приехать, – звонит Сергей.
    – Не надо, на ночь глядя! - говорю.
    – Ну, ладно.

    Хорошая погода. Тихо. Листья с деревьев под окном на траву улеглись. Присоединяю к пяти тысячам ещё одну. Это ему! Просить - уступить мне две тысячи легче, чем три.
    Он идёт навстречу, снимая на ходу кепку.
    – Сергей! Я вас очень прошу, я умоляю: уступите мне две тысячи! Мне трудно об этом просить, неудобно…
     Чувствую, что на глаза наворачиваются слёзы.
    – Без вариантов!
    – ?..
    - Я вас не обманываю. У меня действительно сложное сейчас положение.
    – Пожалуйста! Только не плачьте! Не надо! - уговаривает он меня, почти обнимая.
    Подаю ему новенькие купюры - всё, что есть в кошельке.
    – Пересчитайте!
    Мы улыбаемся, прощаясь.