Он был одет в длинный плащ перфекционизма - как говорится, по последней моде. Он был ограничен и зажат в рамки этого же плаща, плотнее, чем кости кожей. А она улыбалась оранжевыми кудрями. Это не значит, что нужно обязательно перекреститься и перекраситься. Можно улыбаться и блондинистыми прядями, и даже каштановыми струнами, не приводите меня в апатию, ( не отдавайте мою руку апатии!). Суть в том, что смотря с вершины Исаакиевского собора, мы наблюдали Его рамки, контуры, выведенные акрилом на ткани воздуха. А Она была хаосом. Голая, бесстыжая, но самая тёплая, самая живая, самая естественная. На ней не было нашивок причастия. Для сравнения, вот вам картина:
Павший ниц, перед иконой человек. Храм немного обвешал, и в нём больше темноты, чем света. Но ведь это поправимо, главное, что причастные тайн святые на своих местах. Руки молящейся, залились слезами. Казалось, это было противостояние двух кистей: они вдавливали друг в друга и тряслись от напряжения. На правой брякнул браслетик, с символом "Инь-Ян", обвивший запястье, как китайский дракон. Дреды фигуры, опустившей голову ещё ниже, скатились по плечам к груди, и нам оголилась татуировка спины, представляющая собой распустившийся лотос, навевающий воспоминания о солнечной Индии и красочной Азии. Слева от молящейся, возвышался источник света - остатки витражно-воложенного окна, у ног которого резвился ребёнок, ловящий белый свет личиком и всем своим существом. Он вдыхал звуки живой природы и воздух зелени. На фигуру, занятую сегодня иконой, свет не падал. Да он, собственно, и не интересовал её.