Утро, запомнившееся мне надолго, началось с птичьего многоголосья и гула работающих пчёл, с лёгкой дымки, затянувшей дол и ближние сопки. Что же будет днём? Не забыть бы проверить поилки. Работают пчёлки, пожалуй, и мне пора заняться делом. Сегодня нужно осмотреть семьи и решить, когда начинать откачку мёда. Интересно: о чём думает техник? Привёз две бочки из-под солярки и укатил. Да при таком взятке ещё бочки три нужно, литров по двести. И люди нужны. Разве смогу один управиться?
Мысли, как сонные мухи, роятся в голове. Нужно заняться делом, а я сижу за столом, и нет никакого желания встать и идти. И всё же встал. Сделал два шага, наклонился, открыл подполье - дохнуло влажной сыростью. Подполье неглубокое. Если спуститься в него, как раз по пояс, но мне хватает и такого. Три дня назад ездил в деревню: отвёз немного мёду, а обратно - бидончик сливок. Поставил в подпол и забыл. Потом едва ложку не сломал, пока выковыривал сметану из бидончика. Вот была бы потеха, если бы сломал: ложка-то у меня одна. Всё никак не привезу запасную. Да и ни к чему она мне: гости летом редко бывают.
Устроился за столом, предварительно смахнув рукой лишнее на пол. Две ложки сметаны, мёд, кусок хлеба да кружка воды – вот и весь мой завтрак. В такую жару не хочется готовить, а если честно, то всё надоело. Живу один на пасеке, не с кем словом перемолвиться, каждый день одно и то же. Один и тот же вид из окон: серая от пыли дорога да поросший мелколесьем склон сопки. На подоконниках, среди уснувших мух, слепней и бабочек, ещё пытающихся обрести свободу, - махорка, россыпью и в пачках, обрывки газет, спички (какой же пчеловод без "козьей ножки"?. Аккуратно, чтобы не потревожить тушки спящей "братии", собрал с подоконника и разложил на столе по сортам нераспечатанные "бочата" махорки (должно хватить до следующей поездки в деревню. Повертел в руке одну пачку, другую, невзначай потревожив успокоившуюся на время бабочку. Затрепыхалась, заскользила по стеклу, всё ещё надеясь вырваться на свободу. Я не мазохист. Просто надоело каждый день сметать эту "мелочь" с подоконника. В распахнутую настежь дверь тянет лесной прохладой, одиночеством и запустением. Оконное стекло, иллюзия свободы, то и дело пополняется очередным жужжащим экземпляром.
Конечно, можно оседлать Рыжуху. Рыжуха … Сам не знаю, почему так, а не иначе назвал эту неопределённо серого цвета пузатую лошадку, с самого начала раскусившую меня. Ради справедливости, должен сказать, что она изредка позволяла использовать себя в качестве гужевого и верхового транспорта, а однажды (смешно вспоминать) мы с ней даже пахали. Да-да. Пахали настоящим плугом. Я решил посадить на старом поле, через дорогу, картошку. Сам не знаю, для чего это было нужно. Что же получилось из нашего тандема? А что могло получиться у кобылы, ни разу не ходившей с плугом, и городского пацана, впервые видевшего его? Слегка поковыряли землю и домой. Другое дело, когда Рыжуха под седлом. Шлёпает копытами по дороге, помахивая хвостом, а я собираю с её губ пригоршни кровяных комаров. В благодарность лишь скосит лиловым глазом, не делая попытки ускорить шаг, чтоб поскорее выбраться в поля, на ветерок.
Господи! Каким я был наивным. Считал себя свободным. Никто надо мной не стоит. Я сам себе хозяин! Я вправе делать всё, что хочу. Мне так казалось. На самом деле всё было не так. Свободны птицы, пчёлы. Им одиночество не ведомо. Запри их в клетку, и перестанут славить солнце, лес, цветы. Носить нектар им будет ни к чему. Всё потому, что они с миром заодно, в отличье от меня. Я, городской мальчишка, ищущий свободы, попал в другое рабство. Нет наказания страшнее одиночества. Уединение полезно, но лишь тогда, когда потребует душа того, а я был слишком молод и не готов к такому повороту в жизни.
Когда хандра одолевала полностью и безвозвратно, я шёл пешком или седлал кобылу. Достаточно увидеть кукурузные поля с "дымящимися рыльцами" метёлок, фазанов, с треском вырывающихся из травы и кучи спелой сои у дороги, молодцеватых пастухов, гарцующих на тонконогих скакунах вдали, - и отпускало: я не один в огромном этом мире.
Какая чушь вертелась в голове, пока неспешно выбирал средь мух махорку для закрутки. Всего два сорта, но сколько сил нужно потратить, чтоб выбрать нужный. Возьму, пожалуй, эту - коричневую пачку с милым медвежонком на боку. Свернул неспешно обрывок газеты и облизал края (всё, как положено: я пчеловод) и предвкушая удовольствие, взял в руку спичку, чтоб прикурить как в тот же миг услышал выстрел. Совсем рядом. Я как подстёгнутый вскочил из-за стола, метнулся к двери, успел однако сдёрнуть со стены винтовку. Бегу на выстрел. Мало ли что могло случиться! Может, кто помощи просит. Всего-то ничего и пробежал. Вижу мужик стоит с ружьём в руке, а рядом две собаки: одна у ног лежит, другая поодаль сидит. Волкодава я сразу узнал. Знатный пёс, с телёнка ростом! А вот второго не успел рассмотреть. Едва мелькнула мысль: "Откуда у соседа вторая собака?" - как волкодав (без рыка!) прыгнул мне навстречу. Сам удивляюсь своей прыти: успел сорвать с плеча винтовку, только зубы клацнули о приклад. А тут и сосед подоспел - оттащил пса.
После, когда несли добычу ко мне на пасеку, пёс, словно чувствуя свою вину, извинялся - всё старался руку лизнуть.
Сосед был не только пчеловодом, но и заядлым охотником. И вот о чём он успел рассказать, пока шли с добычей ко мне на пасеку.
Решил он с утречка пораньше соседа справа навестить: тот последнее время совсем стал сдавать. На коленках уже с пчёлками работает, а на отдых ни в какую не желает уходить. Как на грех, повадился к нему на пасеку медведь. Сначала всё ночью приходил. То один улей заломает, а то и два-три. А что может беспомощный старик против медведя? Приезжали охотники, днём медовуху пили, по ночам засидки делали. Да какое там! Умный зверюга оказался. В ту же ночь, как охотники уехали, пять ульев порушил.
Сосед, как мог, старался успокоить старика. А у того руки трясутся, слёзы по щекам градом, как у мальца обиженного. И то сказать, давно уж за восемьдесят, и за себя страшно, да и пчёлок жалко (сколько семей погубил "разбойник" в самый разгар медосбора. Уж после, как прибрались на точке (место, где стоят ульи), немного успокоился: грех на зверя обижаться.
В тот день я впервые присутствовал при разделке зверя. Одно дело – читать об этом в книгах, другое - самому держать в руках ещё тёплую, скользкую шкуру. А Николай (так звали соседа) торопится, нож так и сверкает в его руке. Я не решаюсь отвлекать его, а самому не терпится услышать, что же дальше-то было. Не каждый день возле твоей пасеки медведей убивают. Николай сделал надрез на шкуре второго медвежонка и велел мне оттянуть её в сторону. Сам же устало поднял руку с ножом, так что сталь блеснула на солнце, смахнул со лба пот и продолжил рассказ:
- Посидели, медовухи попили. Это ведь он научил меня медовуху варить. Поначалу-то я, как и ты, ни черта в пчёлах не понимал. Охоту любил. Тайгу. Потому и подался в пчеловоды, чтобы ближе к ней быть. А вот ведь как получилось. Затянуло. Ни семьи, ни дома… Всё, что у меня есть, - эта собачина да ружьё. Обратной дорогой решил заглянуть к тебе, захотелось посмотреть, как ты управляешься со своим хозяйством. Может, чем-то смогу помочь. Рядом живём, а в гости сходить времени нет. Ну-ка, подмогни малость. - Последние слова уже относились ко мне. Вдвоём мы перевернули полураздетую тушу. Несколько взмахов руки – и очередная "шуба" повисла на жердине. Отхватив кусок от туши, Николай велел отнести его в дом и тут же хорошенько присолить, чтобы мухи не засидели. Я любовался работой соседа, а тот, вытерев нож и посмотрев на лежащего в стороне волкодава, продолжил:
- Перед самой пасекой пёс почуял зверя, рванулся в сторону, я только треск услышал, ну и саданул из ствола для острастки. Знал бы, что это медведица с медвежатами, не стал бы стрелять. Пестун с перепугу - на дерево, а малой - на дорогу выскочил. С дерева-то я снял, а второго… Мухтар придушил. Потому и бросился на тебя - защищал законную добычу. От него ни один зверь не уходил. Серьёзная собака! Можно сказать, что и тебя только твоя винтовочка спасла.
Произнося последние слова, он с усмешкой посмотрел на мою мелкашку. "Куда уж серьёзней", - подумал я, вспомнив только что пережитое.
А Мухтар лежал в стороне, положив голову на лапы, только нос да глаза задействованы, следят за тем, как мы пластуем туши.
Очень хотелось привезти домой трофей, лапу пестуна, но в то время сам я не умел обрабатывать шкуры, а соседу было не до того: нужно было скорее разделать да присолить мясо. Так и пропал мой трофей. А лапа медвежонка совсем как моя рука, только с чёрными подушечками на ладони.
1958г. Еврейская область