... Всё в этом мире подвластно единству
В Пустыне крошили что-то. Что-то, что можно собрать и воздвигнуть Пирамиды. Много золотых мгновений оставили сушиться (запекаться) на газете под настольной лампой. Сфинкс смеётся ехидно мгновенья, и замирает, проколотый Временем. Сидя на диване, механизм, завешанный Матерью (материей) кожей, как будто: «и так сойдёт», разлетелся на атомы-песчинки, стал драться с неожиданно застигнутым воздухом. Сгусток энергии, магнитно вскрикнул: «Обратно!». И снова возник механизм – такой же атом. Молчание, осознавшее бессмысленность слов, но так их жаждущее. В конце концов, и у гениев есть жёны, а у вселенной – муж. Деградация обезьян пугала: как можно было променять связь душ на слова? Кто-то задумался, уронив созвездье в Сахару.
Нет времени в Космосе! Чёрная дыра не имеет оттенка чёрности. А у тела есть голова и руки, на которых, зачем-то, колышутся волосы. Кто-то блуждал в лабиринтах ночного неба: звезда – вход, звезда – выход… «Чёрт! Очередной туннель». Утром, Солнце стыдливо завешивало пространство светлым, выглаженным облаком, чтобы скрыть безобразие лабиринтов. Поговаривая: «надо же было таким уродится уродом? В семье не без них».
P/S(Постскриптум): В Африке в пляс пустился костёр, трещащий. В Англии в чайной столпился народ изящный. В Греции строили храм Афине Палладе. В хрущёвке ручка пытала обрывок бумаги.
Будучи страницей, она являлась когда-то деревом. Дерево имеет корни, вцепившись в Землю. Та, в свою очередь, совершает вечный танталовый бег, чтобы жить. Потеет и лебезит Солнцу. А в зеркале тень с бантами разинула очи и озадачилась: «Сколько же ресниц осталось после ночи?».