Как я стал генетиком

Игорь Суриков
   С детства я любил возиться с растениями. Помню, как девятилетним мальчишкой я сеял и выращивал на клумбе, на даче под Ленинградом ноготки, всем известные желтенькие цветочки. В войну, в эвакуации я много занимался нашим огородом, где росли картошка, репа, морковь и другие, полезные для «выковыренных» (эвакуированных) овощи. Там же в деревне я прочитал кучу книг по сельскому хозяйству, которые были в библиотеке сельсовета. Я познакомился с пчеловодством, свиноводством, молочным скотоводством и прочими водствами. Завел и некоторое время держал в клетке в хлеву кролика, сначала одного, потом второго. Моя любовь к сельским занятиям и к музыке выразилась в том, что я назвал свою крольчиху именем героини известной оперетты Сильва. К сожалению, Сильву во время прогулки вне клетки поймала и съела собака. Я кормил кроликов, ухаживал за ними и безжалостно выщипывал у них пух, из которого вязали прекрасные носки и варежки. Первые мои биологические эксперименты состояли в том, что я поместил куриные яйца, завернутые в шерстяной носок, в маленькую камеру деревенской печи в надежде на появление цыплят. Однако опыт не увенчался успехом, так как яйца испеклись.
   После возвращения из эвакуации родители купили деревенский дом с участком в поселке Терийоки (переименованным по окончании советско-финской войны в Зеленогорск) под Ленинградом. Здесь я с родителями усиленно трудился, вскапывая хорошо удобренный камнями ледника участок. Затем отец купил саженцы мичуринских сортов яблони, которые мы успешно посадили в нашем саду. Так я узнал о существовании такого направления в растениеводстве, как мичуринская агробиология. Позднее я прочитал какие-то книжки о Мичурине и его работах, в частности, книгу известного тогда писателя-биолога В.А.Сафонова «Земля в цвету». Они увлекли меня, что сыграло важную роль в последующем выборе места получения высшего образования.
   Но мой серьезный поход в генетику начался летом 1948 г. В этом году я окончил среднюю школу с золотой медалью и решал вопрос о выборе путей дальнейшего образования. Большинство моих одноклассников пошли в технические вузы. А я колебался между поступлением в ТСХА и поступлением на кафедру генетики и селекции Ленинградского Университета. Естественно, что я, житель Ленинграда, сначала направился в Ленинградский Университет. Я пришел к декану биолого-почвенного факультета проф. Н.В.Турбину. Турбин был весьма интересным персонажем в науке. Долгое время в молодости он подвизался в качестве биолога-мичуринца, сторонника Лысенко. В 1948 г., когда я поступал в Ленинградский Университет, он принимал участие на стороне Лысенко в дискуссиях по генетике, в том числе в генеральной дискуссии на известной августовской сессии ВАСХНИЛ. Перед 1948 г. он уже три года заведовал университетской кафедрой генетики, а в 1948 г. стал заведующим кафедрой генетики и селекции и одновременно деканом биолого-почвенного факультета ЛГУ. Турбин отговорил меня от переезда в Москву, да и чего еще я мог ожидать от руководителя кафедры и биофака ЛГУ.  К тому же перспектива жить вдали от родного дома была безрадостной, и я охотно сдал свой диплом в Приемную комиссию Университета. Спасибо Турбину за его совет идти мне на биофак ЛГУ, а не в ТСХА. Возможно, именно это позволило мне со временем стать настоящим генетиком, а не адептом лысенковского направления.
   Я был зачислен в Университет без экзаменов, как это и было положено для золотых медалистов. Но скорее всего я смог бы поступить на биофак Университета и без помощи медали. Дело в том, что именно в конце июля-начале августа 1948 года в Москве состоялась знаменитая августовская сессия Всесоюзной Академии Сельскохозяйственных Наук (ВАСХНИЛ), на которой подверглась разгрому российская классическая генетика, так называемый менделизм-морганизм-вейсманизм или формальная генетика. Одним из следствий этого разгрома было объявление в Университете дополнительного набора студентов для подготовки специалистов-мичуринцев. Так что свободных для поступления в ряды студентов вакансий было достаточно. В июне 1949 года мои товарищи по курсу подарили мне по случаю моего дня рождения четырехтомник И.В.Мичурина, поддержав, таким образом, мои исходные устремления стать специалистом в области мичуринской агробиологии.
   Мои первые шаги на поприще генетики были довольно неудачными. Я получил от сотрудницы Турбина А.Н.Палиловой кучу ссылок на труды Мичурина и Лысенко и перспективу заняться в будущем опытами по влиянию вегетативной гибридизации на результаты опыления. Я бы предпочел начать не с чтения цитат, а с самих опытов, но в чужой монастырь со своим уставом не суются. Однако перспектива сидеть над книгами меня не привлекла, и я попытался пристроиться к проф.А.Л. Тахтаджяну (позднее академику и лидеру ботаники в СССР), на кафедру ботаники Университета. Он дал мне прочитать невыпущенную,  но напечатанную книгу Хохлова об апомиксисе.  Я стал посещать ботанический кружок,  заинтересовался систематикой растений. На третьем курсе я даже получил стипендию имени крупного российского ботаника В.Л.Комарова. Но, в конце концов, меня остановила перспектива иметь дело с сухим гербарием, а не с живыми растениями, и я вернулся на кафедру генетики
   Во второй раз мне повезло больше. Я попал к доценту В.С.Федорову, которого Турбин перетащил в Университет из Сельскохозяйственного института. Федоров был генетиком старой классической школы и исподволь учил студентов премудростям менделизма. В.С. также очень хорошо знал вариационную статистику. Он привил своим ученикам вкус к математической обработке экспериментальных данных, к получению статистически достоверных результатов и выводов. Он познакомил нас, своих подопечных с книгами по генетике, некоторые из которых было опасно сохранять в те далекие, трудные не только для генетики времена. Так он дал почитать мне «Курс генетики» Э.Синнота и Л.Денна, переведенный с английского языка и изданный в СССР еще во времена, когда к менделистам относились с подобающим уважением и почтением. Вокруг В.С.Федорова сформировался кружок студентов, которым он прививал навыки классической генетики под видом ее критики.
   Конечно, я прослушал курс лекций по мичуринской генетике, читаемый Н.В. Турбиным, внимал его выступлениям на заседаниях мичуринского кружка и других совещаниях, но вообще общался с ним достаточно редко ввиду его занятости. В большей степени я находился под влиянием В.С.Федорова. Федоров дал мне экспериментальную тему по генетике самофертильности ржи, точнее дал задание проверить данные о влиянии доопыления ржи пыльцой других родов на самофертильность. Однако за какую-то провинность (кажется,  я прогулял момент начала изоляции колосьев) В.С.  отстранил меня от работы. Некоторое время я пытался акклиматизироваться у другого сотрудника кафедры Я.С.Айзенштата по генетике гороха, но потом Федоров снова взял меня к себе и дал задание проверить данные И.М.Полякова по опылению растений смесями пыльцы. Дело в том, что в это время некоторые исследователи доказывали возможность получения гибридов, совмещающих признаки двух отцов-опылителей. Это явление получило в мичуринской биологии название многоотцовости. Я собрал цифры расщеплений в Старом Петергофе, на новой базе биофака. В конечном счете, я сделал  под руководством В.С.Федорова дипломную работу, не подтвердив существования многоотцовости у льна.
    В апреле 1953 года я отлично защитил на кафедре генетики и селекции Ленинградского Университета дипломную работу по анализу расщеплений второго поколения гибридов форм льна, различающихся по окраске цветка льна. Оппонентом была сотрудник кафедры Н. А. Чуксанова. Университет я закончил с отличием при двух четверках в дипломе,  по общей селекции и зоологии беспозвоночных. С окончанием Университета в 1953 г. закончилась моя юность. Это совпало с годом серьезных перемен в жизни СССР. В марте 1953 г. умер Сталин. Страна начала приспосабливаться к жизни без вождя. В конечном счете, это привело к радикальным переменам во многих областях, в том числе и в науке. В моей биологии постепенно стали восстанавливаться нормальные взгляды на генетику. В это время положение Лысенко сильно пошатнулось, а оставшиеся в стране генетики повели наступление на позиции Лысенко, будучи поддержаны физиками и математиками. Для меня это означало освоение научных генетических представлений и мое превращение из недоучки в серьезного научного работника.
   Осенью 1953 года меня приняли в аспирантуру при кафедре генетики и селекции к профессору Н. В. Турбину.  Он дал мне тему с мичуринским уклоном по изучению влияния условий выращивания на признак самофертильности ржи (завязываемость зерновок в колосе при принудительном самоопылении с использованием бумажных изоляторов). Я также был переведен в аспирантуру Белорусского Университета, где Турбин уже заведовал кафедрой генетики и дарвинизма. Переход Турбина в Минск видимо был связан с его сближением с академиком АН БССР А.Р.Жебраком, а также с попытками утвердить свое место в рядах классических генетиков. В 1953 году Турбин становится академиком АН БССР и перебирается в Минск.
   Пока Турбин перебирался в Минск, я вел свою экспериментальную работу в Петергофе под Ленинградом. Я довольно скоро понял, что решающую роль в определении самофертильности ржи играют не условия среды, а генетические различия растений, попадающих в экспериментальную выборку. Это заставило меня познакомиться с настоящей генетической литературой по теме диссертации.
   Несмотря на мой формальный перевод в Минск, я фактически был предоставлен самому себе, и все годы аспирантуры работал в Ленинграде, ставя опыты по генетике самофертильности ржи в Старом Петергофе, на экспериментальной базе Института биологии ЛГУ. В первый же год аспирантуры, т.е. примерно в 1953-1954 гг., произошел мой полный поворот к классической генетике. Опыты 1955 г. убедили меня в возможности объяснения полученных экспериментальных данных нечистотой изоляции. Это сначала повергло меня в уныние,  но потом я стал нащупывать реальные подходы к теме по самофертильности. В это время начался мой поворот к настоящей генетике.  Я помню, как  мучился над рефератами по генетике в Реферативном журнале, не понимая их.  Однако после прочтения, точнее штудирования "Курса генетики" Синнота и Денна, данного мне Федоровым, а также других книг  и статей,  стал понемногу разбираться в генетике.  Позднее я даже стал нештатным референтом Реферативного  журнала.  Возможно,  что некоторую роль в моем повороте к генетике сыграл приход на кафедру генетики и селекции на место Турбина профессора М.С.Навашина.   
   В 1956 году я переехал в Минск с подготовленными материалами по своей диссертационной теме. В 1956 году я опубликовал свои первые печатные работы по генетике ржи, а 20 июня 1957 г. защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата биологических наук по теме «Генетика самофертильности ржи в связи с условиями выращивания». В качестве основного оппонента по моей диссертации выступил приглашенный Турбиным академик АН БССР А. Р. Жебрак. Ученый Совет проголосовал в мою пользу единогласно «за».  К защите я подошел сформировавшимся классическим генетиком, так  и  не  ставшим мичуринцем.  Высшая Аттестационная Комиссия в Москве утвердила меня в степени быстро, всего через четыре месяца. По-существу на этом закончился период моего вхождения в генетику.