Виктор (Велимир) Владимирович Хлебников прожил на свете тридцать семь лет. Он родился в селе Малые Дербеты, на территории современной Калмыкии, в семье орнитолога Владимира Алексеевича Хлебникова, точные дата и место рождения которого не известны, зато хорошо известно то, что именно по его инициативе был создан Астраханский заповедник.
Впервые Владимир Хлебников поднял этот вопрос на заседании Астраханского общества охотников в 1910 году. В 1914 году он возглавил Петровское общество исследователей Астраханского края, а 11 мая 1915 года по его предложению при Обществе была создана комиссия с целью подробного рассмотрения вопроса об учреждении заповедников и принятых мер к осуществлению этого предприятия в Астраханском крае.
Будущий поэт рос в окружении природы. Первая его работа была посвящена птицам. В самом облике Виктора-Велимира было нечто птичье, что-то странно-улетающее:
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!
(Начало 1908)
Виктор Хлебников придумал себе имя Велимир в духе евразийско-славянофильских начал, которым был предан всю жизнь, когда уже начинал публиковаться.
В сентябре 1908 года Хлебников, вчерашний студент Казанского университета, увлекающийся естественными науками и математикой, в то время немного писавший и прозу, и стихи, приехал в Петербург с решимостью завершить высшее образование в центре научной и культурной жизни тогдашней России и быть ближе к источникам нового искусства и духовности.
Велимир оказался в среде и атмосфере плодотворной и губительной одновременно. Университетских занятий он почти не посещал, хотя несколько раз переводился на разные отделения. Но литература и философско-математические изыскания определили судьбу юноши.
Несмотря на то, что написано об этом поэте в разы больше того, что написал он сам, знают его творчество до обидного мало. Так случилось, что он проходит по ведомству человека словесных опытов. Сам о себе он писал, что он свалился с облака. Читателей долго не пускали к нему. Убеждали в том, что Хлебников – поэт исключительно для филологов, что его трудно разгадать.
Собственную миссию Хлебников осознал рано и отчётливо: «Взлететь в страну из серебра, стать звонким вестником добра». Свободно передвигаясь в «правременах», он остро чувствовал и время, а котором жил, «потоп торга и рынка», ужас войн, неправедность социального устроения, величие революции. В этом творце слова совмещались невероятные крайности, но побеждало в нём всё же стремление доискаться до правды, а не до «праязыка»:
А я
Из вздохов дань
Сплетаю
В Духов день.
Береза склонялась к соседу,
Как воздух зеленый и росный.
Когда вы бродили по саду,
Вы были смелы и прекрасны.
Как будто увядает день его,
Береза шуметь не могла.
И вы, ученица Тургенева,
И алое пламя повязки узла!..
(Май — июнь 1918)
Велимир – человек судьбы. Он стал легендарен, мифологичен уже при жизни. Его очень ценила Анна Ахматова. Одним из первых рецензентов Хлебникова был Николай Гумилёв. Мандельштам говорил о том, что «Хлебников возится со словами, как крот, между тем он прорыл в земле ходы на целое столетие»:
Беру в свидетели потомство
И отдалённую звезду.
(«Лесная тоска», осень 1919, 1921)
Эти строки написаны ещё до октябрьской революции. Но сегодня, под знамёнами нашего бредового пути к цивилизации, они звучат остро до боли:
Сегодня снова я пойду
Туда, на жизнь, на торг, на рынок,
И войско песен поведу
С прибоем рынка в поединок!
О Волге он писал как о реке стихий, реке разинщины:
Волге долго не молчится,
Ей ворчится как волчице.
Волны Волги — точно волки,
Ветер бешеной погоды.
Вьётся шёлковый лоскут.
И у Волги у голодной
Слюни голода текут.
(Поэма «Уструг Разина, 1921, 19 января 1922)
Хлебников был оригинален во всём. Он стремился создать искусство будущего, искал новые пути поэтического выражения. Считая себя Председателем Земного Шара, будетлянином, был одержим идеей справедливого устройства мира, которого можно достигнуть благодаря преобразующей силе искусства. Он создал оригинальную философию пространства-времени и числа, вывел формулы закономерности исторических событий, соединяя математику и историю.
Этот поэт искал особо выразительный язык, в котором смыслообразующую роль играли звуки: каждый звук речи обладает, по его мысли, определенной семантикой, которая исходит из древних праславянских корней, а те, в свою очередь, порождались когда-то неким праязыком человечества. Велимир видел свою задачу в том, чтобы «найти единство вообще мировых языков, построенное из единиц азбуки».
Хлебниковский язык называли, да и продолжают, увы, называть заумью… Он и на десять процентов до сих пор непонимаем. Его ещё предстоит разгадывать и расшифровывать.
Константин Кедров, исследователь образно-понятийного космоса Велимира Хлебникова, пишет о «сеятеле очей» так: «Существует не преодоленное пока расстояние между текстами самого Хлебникова и тем, что о нём написано. Эта дистанция заключена не в разности уровней (что само собой разумеется), а в какой-то несовместимости интонаций».
Во время Первой мировой войны Хлебникова призвали в армию. До передовой он не дошёл. В горестных письмах он жаловался друзьям на то, что его пытаются превратить в животное. Впечатляют и стихи Велимира военных времён:
Где волк воскликнул кровью:
«Эй! Я юноши тело ем», —
Там скажет мать: «Дала сынов я».—
Мы, старцы, рассудим, что делаем.
Правда, что юноши стали дешевле?
Дешевле земли, бочки воды и телеги углей?
Ты, женщина в белом, косящая стебли,
Мышцами смуглая, в работе наглей!
«Мёртвые юноши! Мёртвые юноши!» —
По площадям плещется стон городов.
Не так ли разносчик сорок и дроздов? —
Их перья на шляпу свою нашей.
Кто книжечку издал «Песни последних оленей»,
Висит, продетый кольцом за колени,
Рядом с серебряной шкуркою зайца,
Там, где сметана, мясо и яйца!
Падают Брянские, растут у Манташева,
Нет уже юноши, нет уже нашего
Черноглазого короля беседы за ужином.
Поймите, он дорог, поймите, он нужен нам!
(Отрывок из поэмы «Война в мышеловке» 1915 – 1919 -1922)
Перед революцией Хлебников оказался точно так же, как оказались перед нею Блок, Гумилёв, Маяковский, Бурлюк и многие другие поэты.
Во времена предреволюционных и революционных мятежей Велимир писал, что мир напоминает ему усмешку на губах повешенного:
Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачёвском тулупчике
Я иду по Москве!
Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях-рысаках
Чтоб катались, глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешёвке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Не зубами скрипеть
Ночью долгою —
Буду плыть, буду петь
Доном-Волгою!
Я пошлю вперед
Вечеровые уструги,
Кто со мною — в полёт?
А со мной — мои други!
( «Не шалить!», февраль 1922)
Хлебников – хозяин слов, мыслитель с редкой широтой надежд. Он предложил классификацию человечества, прежде неведомую. В 1916 году он выпустил листовку «Труба марсиан», где разделил всех людей на изобретателей и приобретателей. Кто теперь осмелится оспорить его правоту в наше духовно вконец обнищавшее время?
В России, да и не только в России, нет места, более напоённого Хлебниковым, чем его уникальный астраханский дом-музей. Нигде, пожалуй, так трепетно не хранят память о поэте, выдохнувшем в 1921 году бессмертное:
Русь, ты вся - поцелуй на морозе!
Синеют ночные дорози.
Синею молнией слиты уста,
Синеют вместе тот и та.
Ночами молния взлетает
Порой из ласки пары уст
И шубы вдруг проворно обегает
Синея, молния без чувств.
А ночь блестит умно и чёрно.