Сидели у костра. Ночь включила звёзды, а потом луну. Спать никому не
хотелось. Рассказывали жизненные истории, байки.
Почти рядом шумело и играло волнами огромное озеро.
Растянувшись на спальном мешке, слушала истории одну интереснее другой. Скоро впечатления дня, купание в прозрачных и тёплых водах озера, готовка на костре, мягкий голос очередного рассказчика дали о себе знать – я прикрыла глаза и провалилась в зыбучий сон.
Низкорослая кобылка не спеша везёт свою ношу. На потёртом кожаном седле, скреплённом клеем из шкуры налима, сидит маленькая женщина. Седло покачивается и потихоньку скрипит, убаюкивая боли женщины. Женщина беременна, у неё огромный живот. Широкий, залоснившийся от времени халат, не скрывает размеры живота. В животе – будущий шаман. Ему уже дали имя – Баясхалан.
Наступал самый сложный - четвёртый период в жизни младенца. В этот период, в девять месяцев от зачатия, ребёнок должен был появиться на свет.
Всю беременность маленькая смуглая женщина с узкими чёрными глазами и такими же чёрными, как смоль, туго заплетёнными косами, страдала от сильных болей. Казалось, они разрывали её тело на части, грызли, палили и высушивали внутренности. Женщина терпела. Только иногда на скуластом лице появлялись признаки невыносимой боли: яркие губы бледнели, она прикусывала их ровными белыми зубами, чтобы не закричать вслух, на лбу обильно проступали бисеринки пота.
Боли появились на третьем месяце беременности. Первые движения малыша были резкими. Малыш ударял мать, заявляя о себе, что он необыкновенный ребёнок. Бабушка-шаманка, повертев в тёмных руках шаманское зеркало, предупредила невестку: «Шаман это будет. Терпи».
Обычный ребёнок такую тяжесть никогда не проявляет родной матери. Необыкновенного ребёнка вынашивать тяжело.
Матери было чуть легче в третий период беременности, на седьмом месяце. В это время необыкновенный ребёнок как будто встречался с мамой – движения были ласковые, радостные. Знающие шаманы говорили: « Сейчас ум и талант шамана зарождаются».
Маленькая женщина направлялась в кочевье Кунгуртук. Там проживал шаман-костоправ. Он помогал многим женщинам, знал приёмы родовспоможения.
Женщина, сидящая в седле, не замечала красоты, разливающейся вокруг.
Огромная лесостепь цвела высокими душистыми травами. Цветы переливались всеми красками. Жёлтых и розовых было больше. Розовым цвёл Иван-чай, желтым – пушистые кусты Курильского чая.
Жёлто-серые сайгаки с огромной скоростью проносились по степи и скрывались в густых зарослях так же внезапно, как и появлялись. Суслики и тушканчики порскали из-под копыт низкорослой лошадки, а сурки пронзительно облаивали неожиданно появившуюся в этих безлюдных местах маленькую женщину. Радовалась пустельга, когда растревоженные суслики и хомяки выпрыгивали из своих норок, чтобы убедиться, что лошадь ушла, опасность миновала. Пустельга в этот момент ухватывала добычу в цепкие, сильные когти и уносила с собой.
Женщина в очередной раз зашлась от боли, покачнулась в седле и сползла на землю. Когда схватки немного отпустили, она стащила с себя халат и вынула из мешка, притороченного к седлу, простынку и бурдюк с водой. Она поняла, что не доедет до кочевья, что её сын появится на свет, как и она 20 лет назад, в родной степи, под открытым небом. Женщину это ничуть не пугало. Она была спокойна и торжественна, как статуя Будды, которому поклонялся её род.
Будущий шаман Баясхалан появился на свет без помощи костоправа. Мальчик кричал так, будто весь мир должен был услышать его голос. Женщина в момент рождения ребёнка тоже кричала, но это был скорее стон – длинный, болезненный, натужный. Он помогал выйти ребёнку из чрева матери. Дуэт матери и ребёнка был продуман в архидревние времена, когда источники понятий о зарождении шамана никто не знал, и не описывал, и никому не рассказывал.
В памяти постаревшего Баясхалана остались два события – момент его рождения и момент встречи с Синильгой.
Всё, что происходило в жизни после рождения и до встречи с Синильгой, блуждало в голове неясными отрывками. Мать и близкие родственники Баясхалана историю его жизни знали и помнили лучше, чем он сам.
Рассказывали, что до трёх лет мальчик ночами плакал, потом успокоился, но всё равно хныкал, обижался, если мама не брала его на руки; ругался, вредничал, если взрослые были заняты и не обращали на него внимания. Куда бы мама ни пошла, Баясхалан хотел быть рядом: цеплялся за одежду, не отпускал руку мамы, боялся чужих. После трёх лет успокоился и до семи лет уже показывал шаманские способности: видел и слышал то, чего его сверстники не замечали. Например, говорил, что скоро придёт волк, будет кровь. Взрослые, забыв о том, что говорил мальчик, через неделю-две находили в загоне для овец порезанных ягнят и кровь, много крови. Баясхалан часто с кем-то разговаривал, кого-то горячо убеждал.
К девяти годам он стал совсем самостоятельным. Уходил в степь на далёкие расстояния, стал ловким, быстрым, как ящерка. Хорошо стрелял из лука, отец не боялся давать сыну ружьё. Зимой мальчик ходил босиком по снегу, но никогда не простывал. Рос здоровым и крепким. Ел он очень мало, любил воду и чай.
Детям шаманов запрещалось ходить в школу, а девушкам, которые достигали совершеннолетия, запрещалось выходить замуж.
Баясхалан выучился читать и писать самостоятельно. У него была прекрасная память на мантры. Он шептал их на ночь и рано по утру. После утренних мантр шёл к горной реке и купался в холодной воде, затем, захватив лук, уходил в лес, чаще – в степь.
Баясхалан слышал разговоры невидимых людей, видел давно умерших, знал, что будет и когда будет заранее. Тринадцать лет для мальчика-шамана – завершающий возраст. В это время он почувствовал необычные ощущения, изменённое состояние сознания, когда не хотел есть, пить, спать. Такие состояния усиливались весной и осенью. В такие моменты будущий шаман видел чрезвычайную яркость на небесах, чувствовал себя легко, как птичка. Все летали, и он летал. Ноги не прикасались к земле. Он предчувствовал много странных событий, но никому не говорил об этом – боялся напугать людей. Однажды он сказал человеку, чтобы тот сидел дома, никуда не выходил, больше спал. Человек не поверил ему. Через два месяца тот человек исчез, труп нашли на берегу реки.
Баясхалан умел находить людей с шаманскими качествами. Любому шаману легко найти будущего шамана. Он был шаманом небесного происхождения, потому что его отца задела энергия чёрного неба. На спине юноши было тёмное родимое пятно в виде конской подковы. Бабушка говорила: «Любой конь с первого раза тебе подчинится и станет другом на всю жизнь». Так и было.
Баясхалана собирались отправить в Тибет для обучения. Только после этого шаман имел право совершать мистерии, камлания, мог заниматься траволечением, но в это время дед «перекочевал через речку». Нельзя было Баясхалану из дома уезжать. Нужно было деда проводить по шаманским обычаям. Для всех дед оставался живым. Бабушка говорила: «Дед жив, только через речку перекочевал. Мне сейчас нельзя через речку переходить».
Бабушка отрезАла кусочки кожи от мягкого унта и бросала в воду.
«В тот день серебристым солнце было, потом янтарным солнце было, потом солнце стало чёрным-чёрным. Потом красная река пошла. Чёрное солнце раскололось на две части. Там, где раскололось, красная река пошла. Потом пошёл серебряный дождь. Опять появилось светлое-пресветлое солнце, - рассказала бабушка и добавила: Скоро человеку со знанием будет очень плохо». Баясхалан не поехал учиться. Остался в родном кочевье, а на следующую весну встретил Синильгу.
*****
Речушка проснулась от дождя. Первые прозрачные капли коснулись водной глади и потонули. И вдруг, прислушиваясь к зарождающейся мелодии, ударили сверху длинные тугие струи. Дождь набирал силу и мгновенно превратился в сплошную водную завесу. В ней потерялись берега, зелёные кусты ивняка, весёлые берёзы и седые ели. Речка бурным потоком понеслась вскачь, захватывая в верховьях льющуюся с неба воду.
Заплясали в бешеном ритме фламенко образовавшиеся буруны. В воронках крутились и тут же исчезали коряги, прошлогодняя листва, камешки. Дождь бушевал. Речка бесновалась. Гром рокотал. Молнии чертили зигзаги. Ветер прибавлял суматохи. Филин ухал глухо, враждебно. Дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Вода в реке ещё какое-то время бурлила и пенилась, потом начала успокаиваться. В ней отразилось умытое небо, солнечные блики заискрились на каждой травинке, на каждом листочке. От земли поднялся лёгкий пар.
Из огромной белой юрты, дворца великих степных Русалочек, вышла девочка лет четырнадцати. Баясхалану в то время было семнадцать.
Увидев девочку, Баясхалан поправил кожаный мешок и замер под ветками большого дерева, где пережидал грозу.
До этой нечаянной встречи юный Баясхалан никогда не обращал внимания на женщин, тем более – на девочек.
Конь Баясхалана стоял рядом, а он не отрывал взгляда от девочки. Сердце заколотилось по-другому, сильные ноги вдруг ослабли, руки затряслись. Конь почувствовал волнение юного хозяина, запрядал ушами, заржал, совсем тихо заржал, а девочка услышала и скрылась в юрте. До вечера простоял он под деревом, как заколдованный. А вечером девочка вышла из юрты и поманила за собой на берег реки. Они играли на берегу, а потом прощались, и он не знал, куда она уходила. Знал только имя её – Синильга. Несколько дней Синильга сманивала Баясхалана к реке, а однажды под вечер вскочила на белого коня, что послушно стоял все эти дни у белой юрты, и поманила юношу в степь. Долго догонял Синильгу Баясхалан. Её конь нёсся, как сильный ветер. Белая грива развевалась, сливаясь с седым ковылём. Казалось, стоит протянуть руку и он ухватит белого коня за длинную гриву… Не догнал Баясхалан свою Синильгу.
После встречи с Синильгой другим человеком стал. Вернулся в своё кочевье, пастухом до старости работал, любил к реке ходить. Шаманом быть уже не мог. Испортила его эта неслыханная красавица.
В кочевье Баясхалана все любили за добрый нрав и песни, которым научила его Синильга. А ещё за то, что он разбирался в травах, лечил ими людей.
Шуршали волны, перекатывая камешки, пели свою песню, слов которой никто не знал, а мелодию никто не записал.
На ярком покрывале неба красовались светлые звёзды и полная луна, похожая на белую степную юрту. Перистые облака рисовали картины, а ветер стирал их. Кто-то придумывал новый сюжет и заворожено следил за женщиной, несущейся на белом коне.