Глава 6. Полшага к небу.
Зайти в сухумскую закусочную в сквере на набережной, чтобы утолить голод, мучивший меня после выздоровления от холеры, не удалось. Причиной был мой внешний вид одежды, которую выдали мне в больнице при выписке, а также страшная худоба лица и стрижка волос «под машинку наголо» на голове.
– Молодой человек,– остановил меня на входе администратор, – в таком виде в наше заведение не ходят. Напугаете посетителей курортников своей телогрейкой, надетой на голое тело в невыносимую жару на улице. Да и общий вид ваш заставляет меня задержать и не пустить в нашу закусочную.
Мои объяснения администратору о причине такой одежды и то, что я перенёс такое тяжелое заболевание, как холера, не изменили его решения:
– Мной по-русски сказано – не пущу! – отрезал он и потребовал, чтобы я удалился как можно быстрее и подальше от за-кусочной, потому что на нас стали обращать внимание прохожие.
Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться его требованию и уйти.
В конце сквера была скамейка, защищённая тенью растущих за ней деревьев, на которую я присел и задумался: «Что мне дальше делать в моём сложившимся положении ? Есть ли из него выход, и какой? Купить что-либо из еды я смогу, но денег хватит на два-три дня. О возможности наняться на работу – нет и речи. Просить милостыню или украсть, взяв на себя грех, тоже не хватит ни смелости, ни силы. Обратиться в государственные социальные учреждения здесь в Сухуми, кроме милиции в то время ничего не было. Да и кто будет помогать сыну репрессированных родителей?
Может быть, поставить в жизни точку, – подумал я и испугался своей мысли.
Мимо скамейки, на которой я сидел и размышлял о своей дальнейшей судьбе, шли отдыхающие курортники в одиночку, парами и небольшими группами, держа в руках солнцезащитные разноцветные зонтики, смеясь и болтая между собой. Некоторые не замечали сидевшего в тени деревьев юношу, другие поворачивали в его сторону на секунду голову.
Время тянулось безнадёжно и медленно: прошло уже более двух часов, а у меня не появилось никакого решения, как поступать дальше.
Рядом с моей скамейкой остановился человек, поглядел на меня и пошёл дальше, потом вдруг остановился и вернулся к моей скамейке.
– Парень, около часа тому назад я проходил здесь мимо этой скамейки, ты сидел на ней. Сейчас иду снова вижу тебя, да ещё в таком одеянии. Что случилось, может ты освободился из тюрьмы, которая от Сухуми недалеко на станции Дранда? – обратился с вопросом ко мне подошедший мужчина,– и стрижка у тебя зековская
короткая «наголо». Могу ли я чем-то помочь тебе, если ты нуждаешься в этом, – закончил он свой вопрос.
– Нет, в тюрьме я не сидел никогда, а пролежал с холерой в сухумской инфекционной больнице, которая у маяка, и сегодня выписался. Одежду мою сожгли в дезкамере, выдав мне одежду, которую вы видите на мне. Постригли так, как положено при холере в этой больнице.
– А где живешь ты, дружище, и почему не идешь или не едешь домой? – спросил незнакомец и присел рядом со мной на скамью.
– Нет у меня дома и ехать мне некуда, – ответил я на его вопрос и затем рассказал всё, о чём он ещё меня спрашивал.
– Меня зовут Виктор Николаевич Бородавкин, я живу здесь недалеко. Пойдём ко мне, дам тебе кое-какую свою старую одежонку, а заодно вместе поужинаем.
Дверь открыла хозяйка квартиры его супруга и, увидев меня, ахнула: -Господи, Боже мой, кого ты, Витя, привёл?– хлопнув в ладошки, она встала в проходе и закрыла своей фигурой вход в квартиру.
– Машенька, этому парню надо помочь, – сказал Виктор, – подбери что-нибудь из моего белья для него, а я отведу его в ванну.
– Хорошо, я пойду и поищу что надо, но ты не вноси его страшную одежду в квартиру; оставь её на лестничной клетке.
Не помню, когда я последний раз принимал ванну, но ванна у Бородавкиных стала моим крещением новой жизни.
Бородавкин Виктор Николаевич работал в должности Главного инженера сухумского аэропорта «Бабушары», куда он отвез меня на следующий день и предложил временно по-работать кочегаром на солярной форсунке кухонной плиты в столовой для лётного состава и работников аэропорта.
– Техника не сложная освоишь её за час, зато питание будет бесплатным по 5-му лётному разряду. Восстановишь силы, отправим тебя учиться на авиамоториста в Тбилиси. Я попросил шеф-повара армянку Анну взять шефство над тобой по питанию и восстановлению здоровья, – сообщил мне мой новый начальник.
Моим рабочим местом стала пристройка к дому столовой аэропорта в виде небольшого помещения, откуда форсунка, встроенная в стену, подавала пламя огня под кухонную плиту в здание столовой. В результате такой планировки здания, я находился один в этом помещении, что позволило мне быть свободным в своих действиях. Здесь впервые я стал читать и знакомиться с технической литературой устройства самолётов, которую давал мне Виктор Николаевич.
Шеф-повар Анна приходила ко мне в пристройку и при-носила самые вкусные блюда, которые под её руководством готовились на кухне для летчиков и спрашивала:
– Главный кочегар, – так она называла меня, – что ты хочешь попробовать из нашей армянской пищи?
На этот вопрос у меня не было ответа, потому что не знал ни одного армянского национального блюда.
Она сожалела, что я не гурман и предложила некоторые блюда из армянской кухни:
– Назавтра в наше меню я включила толму с капустой и мясным фаршем; кчуч из баранины с картофелем; овощное рагу – айлазан; на сладкое югатерт – это лепешки с мёдом; очень вкусный будет у нас хаш – бульон из бараньих ножек.
– Большое спасибо, Анна, – ответил я ей, – всё ем с аппетитом и удовольствием кроме баранины, которой объелся, работая в азербайджанской Акстафе чабаном. Теперь смотреть на неё не могу: может потому, что самому приходилось резать овец на мясо. Это стало и причиной моего желания бросить работу чабана и немедленно покинуть Акстафу.
Дни, проработанные кочегаром в столовой сухумского аэропорта «Бабушары» под контролем и заботой шеф-повара, быстро восстановили мои силы, и я почувствовал себя прекрасно уже через пару недель.
Наверно Анна доложила Главному инженеру Бородавкину о выполнении его поручения по восстановлению моего здоровья, и он пригласил меня к себе в кабинет.
Расспросив о самочувствии и моём настроении, он сказал: « Вчера Начальник аэропорта Налчжян подписал командировку с направлением тебя на курсы авиамотористов в пригород Тбилиси – местечко Навтлуг, где сейчас находятся эти курсы грузинского Управления ГВФ (Гражданского воздушного флота). Будь готов: завтра попробую посадить тебя на рейсовый самолёт Москва-Тбилиси».
Виктору Николаевичу удалось договориться с экипажем взять меня на борт самолёта Ли-2 в качестве безбилетного «зайчика». Впервые в своей жизни я вошёл в самолёт, чтобы подняться в небо и посмотреть оттуда на землю. При этом – не из общего пассажирского салона, а из кабины экипажа. Командир самолёта, служивший в годы ВОВ вместе с Бородавкиным в одной авиаэскадрилий, из уважения к бывшему боевому товарищу, принял меня, как члена экипажа и посадил рядом с собой на пристёгиваемое сиденье бортмеханика. Все приборы управления воздушным судном были передо мной на приборной доске.
Такого внимательного уважения я раньше не испытывал нигде. Настоящий бортмеханик во время полёта стоял за моей спиной и объяснял мне назначение приборов и рычагов управления самолётом. Всё это, в который раз, и особенно взаимоотношение лётчиков, убеждало, что мой жизненный путь – авиация.