Васка проснулась в приподнятом настроении: еще бы, одной ногой она уже была на свободе!
До выписки оставалась пара часов, Васка сгорала нетерпением. Время ожидания для нее тянулось непомерно долго, для меня – невообразимо быстро: еще немного, и Васка оставит меня…
После утреннего измерения температуры она затребовала у меня градусник и осталась довольна результатом:
– Тридцать семь и три. Это еще куда ни шло. Как ты?
– Нормально, – слабо отозвалась я.
– Так и не надумала высвечиваться?
– Нет, ни за что! Завтра уже домой, надо дотянуть до выписки, а там уж, что будет…
– Ну, смотри, – слегка стряхнула она градусник, чтобы показатель температуры пришел в абсолютную норму.
После завтрака Васка, оживленно насвистывая, копошилась в тумбочке, собирая свои вещи. Сняла она и постельное белье, сложив его стопочкой на краю койки.
Я печально смотрела на нее и вздыхала, сожалея, что нас с Ваской не выписывают в один день. Смогу ли я вполне обойтись без нее последние сутки в роддоме?
С приходом долгожданной проводницы, Васка подалась к выходу, мы с Ольгой пошли провожать ее до дверей «послеродового».
Я с завистью поглядывала на нее, счастливую, и, признаться, мне было жаль расставаться с ней.
На прощание Васка по-дружески обняла меня, и я таки не удержалась от слезы расставания.
– Васка, как я тут буду без тебя? – хныкнула я.
Она жалостливо пробасила:
– Только не ной, ладно?
– Угу, – торопливо кивнула я, заныв: – Не хочу, чтоб ты уходилааа!
– И смотри тут без меня… не болтай! – по-матерински строго наставила она. – А то еще угодишь в ОПЗ.
– Тьфу, тьфу! – понарошку сплюнула я. – Не шути так!
– Не шучу, – серьезно сказала она, тут же игриво подмигнув: – Ну, что, Ирунчик, забегу к тебе как-нибудь в химчистку, по знакомству перышки почистить?
– Конечно, обязательно приходи! И не только почиститься, просто так приходи. Я буду ждать тебя!
– Заодно и просто так, – пообещала она и еще раз прижала к себе.
Доверчивым ребенком я уткнулась ей в плечо. Она погладила меня по голове, я снова всхлипнула.
– Ты обещала не ныть! – дрогнул и ее голос.
Я закивала, утирая слезы.
– Ну, будет тебе, – похлопала она меня по спине и обернулась к Ольге. – Счастливо оставаться! Может, свидимся еще.
– И тебе, Васка, всего самого доброго! – улыбнулась Ольга в ответ.
– Добрая ты наша! – усмехнулась Васка.
Двери «послеродового» захлопнулись за ней.
Мы с Ольгой не спешили возвращаться в палату. Снова подошли к окну и постояли, в молчаливой задумчивости глядя в небесную вышину.
– Как ты себя чувствуешь? – нарушила Ольга тишину.
– Да так себе… – прогундосила я.
– Пойдем в палату, – предложила она.
– Нет, давай еще немного постоим, – попросила я. – Что-то не хочется возвращаться туда без Васки. Грустно…
Ольга задумчиво посмотрела на меня и участливо спросила:
– А на консультацию к врачу тебя зачем вызывали?
Я замялась, а потом решительно и в подробностях рассказала ей о гнусном допросе, учиненным Главным.
Ольга внимательно выслушала:
– А ты не задумывалась, почему к главврачу направили именно тебя?
– Нет, не задумывалась… А, действительно, почему? – озадачилась я.
Ольга приоткрыла завесу:
– Когда в душевой медсестра допытывалась о местонахождении ключа, Васка ей знак дала, незаметно на тебя указала. Наверно, потому тебя и повели к главврачу, как зачинщицу похода в душ.
– Нет! – воскликнула я. – Не может быть! Не могла Васка меня подставить!
– Отчего же?
– Но как, когда?! – отказывалась я верить очевидному. – И как ты могла это видеть, ведь мы все трое стояли, головы опустив.
– Это тебе показалось, будто все, – сказала Ольга.
Разинув рот, я пыталась сопоставить последовательность действий в душевой, и другого объяснения тому, что из нас троих к Главному направили единственно меня, не нашла.
– Но почему?! Как она могла?! – с горестью кусала я губы. – И почему ты, Ольга, не вмешалась, если видела, что Васка меня подставляет?
– Тебя повели на врачебную консультацию. Кто мог предположить, чем она обернется? К тому же, возможно, Васка не случайно подставила тебя, и визит к главврачу был необходим тебе, чтобы кое-что понять…
– И что же я должна была понять?!
– Что Злу необходимо противостоять. Столкновение с главврачом тебе уроком послужило, как перед темными, посредниками Зла, защита выработаться должна. Урок недобрый ты прошла, но устояла, и духом в раболепство пред темными не пала.
– Добро должно быть с кулаками? – почему-то подумала я вслух.
– Не с кулаками. В латах. Добро ни на кого не нападает, не принуждает, не принижает. Лишь защищается и призывает.
– Кто-то сказал, что Добро и Зло не могут существовать раздельно.
– Могут. И должны. И доказательства тому просты.
– И где они?
– В яблоке. Прекрасен плод без червяка. Не станешь спорить ты наверняка, что яблоко обойдется без червяка. Червь, паразит – есть разрушение. Зло. Питается от яблока оно. Так каждый человек сейчас живет: кто зло, а кто добро другим несет. Любой из нас, без исключения, перед проблемой станет разделения Добра и Зла. Армагеддон грядет!
От последнего я вдруг почувствовала нечто вроде удушья. Немного помолчав, хрипло сказала:
– Ольга, пойдем в палату, что-то мне не по себе…
– Конечно, пойдем, – спохватилась она, – ведь тебе нездоровится.
На ходу я спросила:
– А можно я теперь переселюсь на Васкину койку, чтобы быть поближе к тебе?
– Буду рада, – улыбнулась Ольга.
Занять место Васки не удалось: по нашему возвращению в ее койку уже заселилась новенькая. Мы с Ольгой переглянулись и разбрелись по своим местам.
Я отвернулась к окну, укуталась одеялом и стала смотреть в небо.
Стоял чудесный морозный день, и небо, обыкновенно бесцветное унылыми ленинградскими зимами, было на редкость ярким, сочно-синим.
Позевывая, я неотрывно смотрела вдаль, как вдруг там, в небесной синеве, увидела нечто необычное. В пространстве мелькали микроскопические огоньки – яркие и юркие, точно светлячки.
Сначала мне подумалось, что из-за повышенной температуры рябит в глазах, но вскоре сомнения отпали: «светлячки» реально существовали, и их было неисчислимое множество! Они пронизывали все окружающее пространство, хаотично и беспорядочно порхая повсюду.
Наблюдая за их искристым мельтешением, я заметила среди них и других летунов. Они были значительно крупней «светлячков», и блеклые, как амебы, с темной точкой в центре. Двигались «темные» медленно и плавно, по четко заданной траектории, но непрестанно сталкивались со «светлячками», искрились некими электрическими разрядами, и бесследно исчезали. На их месте тут же возникали другие «темные», но они вновь и вновь сгорали, как только прикасались к «светлячкам».
Казалось, там шла битва неведомых сущностей, которые, подобно кровяным тельцам в живых организмах, безошибочно обнаруживают вредоносные элементы и ведут с ними нещадную борьбу.
Затаив дыхание, я наблюдала некий пространственный бой, невольно болея за «светлячков»…
Ольга настойчиво будила меня к полуденному кормлению, но меня одолевал нездоровый сон. Она уговаривала обратиться за помощью к врачу, но я упрямо отказывалась. До выписки из роддома осталось каких-то пятнадцать часов...
Однако к вечеру мне стало столь дурно, что при кормлении дочери я уже с трудом удерживала ее на руках: меня изрядно трясло.
Наконец, уговорившись со мной, Ольга отправилась к постовой.
Получив результат температуры «тридцать девять и шесть», постовая заохала, заахала, и ушла. Но вскоре возвратилась, велев мне незамедлительно подняться и приготовиться с вещами на выход.
Вопросы, куда меня переправляют, и выпишут ли завтра, остались без ответов.
Самые дурные предчувствия схватили горло…
Ольга успокаивала, обнадеживая тем, что все обойдется приемом медикаментов, и утренняя выписка не отменится.
Помогая мне собраться, она неустанно напутствовала:
– Оставайся спокойной!
Она намеривалась проводить меня до пункта неизвестного назначения, но постовая не позволила ей следовать дальше поворота коридора.
Впопыхах попрощавшись с ней, мы расстались, и вслед за постовой я отправилась, незнамо куда.
Что может быть хуже неопределенности?..
Поворот, другой, и к нам с постовой присоединился еще один Халат. Теперь меня сопровождали двое сбоку.
Мы минули еще один коридор и вошли в другую палату родильниц.
Свободных коек там не было. Для меня нашелся стул у двери, на котором я и стала ждать, когда освободится место в каком-то другом отделении…
Покачивая головой, словно китайский болванчик, я два часа удерживала равновесие на стуле. По щекам беззвучно катились слезы...
Новые соседки пытливо поглядывали на пригвожденную к стулу плаксу, но вскоре потеряли ко мне всякий интерес.
В какой-то момент за меня вновь стали действовать ноги. Они с трудом подняли пошатнувшееся тело со стула и понесли его в коридор к медицинскому посту.
Поникшим голосом я попросила постовую разрешить воспользоваться телефоном на ее столе, чтобы предупредить родных о возможном отложении выписки, и уже опытной рукой опустила в карман ее халата бумажный рубль.
Постовая вскочила со стула:
– Это еще что?!
Необычная ее реакция на взятку смутила меня. Я шепотом взмолилась:
– Пожалуйста, разрешите позвонить. Если этого мало, я могу доплатить…
– Да что вы себе позволяете?! – стала она судорожно впихивать мне деньгу обратно, словно ей в руки угодил не рубль, а мерзкая жаба. – Заберите, и живо в палату!
Я обмерла от догадки, что с некоторых пор взятки в роддоме не в ходу…
Прочие мольбы к постовой не возымели действие.
– В палату! Живо! – и слышать ничего не желала она.
Словно натянутая до предела струна, мой нерв готов был «выстрелить», но где-то в глубине души я услышала неявный голос Ольги: «Спокойней будь!». И тут же – куда более убедительный – голос Васки: «Надо базлать!». И «струна» лопнула.
Угрожающе выпятив нижнюю челюсть, неожиданно для самой себя я забасила нахрапистым голосом Васки:
– Слышь, деревянная по пояс, ты сейчас же разрешишь мне позвонить!
– Что-о-о?! – оквадратила глаза постовая.
– Что слышала, шалява коридорная! – бросила я и уже схватилась за телефонную трубку, но постовая тоже с силой вцепилась в нее:
– Не сметь! Звонить запрещено, отдайте!
– Сама отдай! – словно канат, перетягивала я трубку на себя.
– Не отдам! – артачилась она.
Ее упорство буквально вывело меня из себя. Уже теряя контроль над происходящим, свободной рукой я наотмашь саданула металлический стакан с карандашами и ручками на столе медицинского поста.
Стакан с грохотом полетел на пол. Ручки и карандаши покатились по полу, а постовая с воплем «Хулиганка!» бросилась бежать по коридору.
Отвоевав трубку, тяжело дыша, я набрала номер домашнего телефона. Но едва услышав голос мужа, была схвачена за руки двумя Халатами. Связь прервалась...
– Что здесь происходит?! – вскрикнул один Халат, негодующе глядя на рассыпанные ручки и карандаши.
– Упали! – басонула я.
Постовая принялась подымать их с пола.
– А почему упали? – допытывался второй.
– Спросите у этой, – кивнула я по направлению постовой. – Она лучше знает! И отпустите меня! Да отпустите же, мне больно!
Что было сил, я дернулась из рук Халатов, развернулась и пьяной походкой побрела в палату.
Халаты собирали с пола ручки и карандаши, словно грибы, укладывая их в «корзину» и обзывая сумасшедшей виновницу их тихой охоты.
Я вернулась в палату и плюхнулась на стул. Меня ломало и лихорадило, но сидеть на стуле пришлось еще около часа. Периодически сознание мое отключалось…
В полночное кормление в палату доставили детей, но я опять осталась не у дел. На разъяснение извозчицы, что в моем состоянии кормить не положено, я испытала почти физическую боль и впала в полувменяемое состояние. Ноги снова понесли меня в коридор.
Завидев «сумасшедшую», постовая насторожилась:
– Что еще надо?..
– Мне не принесли ребенка.
– Не принесли, значит, не принесли! – буркнула она себе под нос, уставившись в дежурный журнал.
– Принесите! – едва сдерживаясь, потребовала я. – Вы слышите?!
– Идите на место! – скомандовала она.
– Принесите! – настойчиво повторила я.
– На место! – раздраженно повторила она.
Я снова забасила не своим голосом:
– Слышь, голимая девятка, или сейчас же принесешь мне ребенка, или я... не ручаюсь за себя!
– Напугала ежа голым задом! – хмыкнула она, поглядывая искоса.
Секунду-другую я пыхтела, и сорвалась на отчаянный крик:
– До каких пор вы будете издеваться?! Это моя дочь! Сейчас же принесите мне ребенка, или…
Я сама еще не знала, что именно «или», но это «или», несомненно, должно было убедить постовую в намерении сотворить нечто...
Судорожно оглядываясь по сторонам, я столкнулась взглядом с портретом Вождя над столом медицинского поста, и рванула его со стены, взревев:
– Сейчас же несите мне мою дочь, или я… дам в морду нашему… нет, вашему Вождю!
– Не сметь! – словно с пружины, сорвалась постовая, пытаясь выхватить у меня портрет. – Отдайте Леонида Ильича!
Но я пихнула постовую в бок и принялась яростно колотить портретом вождя по медицинскому посту.
Журналы запрыгали на столе в такт ударам, карандаши и ручки снова полетели на пол, дешевая рамка портрета разломалась, стекло звонко разбилось.
В один миг бумажный муляж вождя был разорван в клочья…
На мгновение постовая потеряла дар речи. Но вот она набрала воздуха полной грудью и с воплем сирены тревоги понеслась по коридору за подмогой.
Я отдыхивалась, в шоке поглядывая на учиненный погром, когда к посту уже бежали два Халата. Их фигуры я видела сквозь некую пелену…
Постовая тыкала в меня пальцем, ябедничая подоспевшей подмоге:
– Она… разбила Леонида Ильича! Она… порвала его в клочья!
Я тяжело дышала, глядя на всех исподлобья.
– Да как вы посмели?! – наперебой голосили Халаты. – Да за такое, знаете, что может быть?!
– Плевать я хотела, что может быть! – вконец обезумела я. – Вождь бумажный, его можно склеить! Меня – нет! Принесите мне мою дочь! Принесите!!!
Будто не слыша, халаты собирали с пола обрывки Вождя, бережно укладывая их на стол и пытаясь состыковать кусочки, словно мозаику.
– Клей есть? – спрашивал один.
– Сейчас гляну… – суетился другой.
– Вы слышите?! – пыталась докричаться я до них. – Принесите мне мою дочь! Сейчас же! Иначе будет еще хуже!
– Да куда уж хуже! – заметил один. – Хуже некуда!
– За такие дела надо срок давать! – заявил другой. – Это же покушение! На Леонида Ильича! Мы обязательно доложим об этом, куда следует!
Сквозь шум в ушах я едва осмыслила, на кого подняла руку, и чем это мне грозит: болтовня в кабинете Главного – детский лепет по сравнению с содеянным теперь. За покушение на вождя мирового пролетариата – смерть!
Не помня себя, я кинулась к окну, намереваясь выброситься…
Халаты вмиг оставили порванного Ильича и подскочили ко мне, слаженно преградив путь к самоказни.
Единодушно сменив гнев на милость, они принялись успокаивать меня, клятвенно заверяя, что принесут мою дочурку, как только я вернусь на стул.
Слово они сдержали, и скоро я уже кормила дочь. Она сильно плакала,– видно, была голодна. Как и положено, на кормление мне отвелось полчаса, но все это время Халаты стояли караулом подле.
После кормления они велели мне следовать за ними на другое отделение. Мою малышку обещали перевести вслед за мной.
Еле передвигая ноги, шатаясь, я заковыляла под приглядом Халатов по коридорам роддома, мечтая поскорей добраться хоть до какой-нибудь койки.
Халаты поддерживали меня под руки: последние силы покидали меня.
Мы миновали мою бывшую палату, прошли мимо туалета и биде.
Заплетающиеся конечности буквально врезались в пол, забуксовав, когда мы оказались лицом к лицу перед дверьми с надписью ОПЗ…
Отделение Политических Заключенных! – бешено забился пульс в висках…
Продолжение:http://www.proza.ru/2015/08/15/715