РЕЙТИНГ РЫНКА ЗАШКАЛИВАЕТ
Пресса власть недолюбливала. Газета – ещё так-сяк; телевидение искало сюжеты погорячей, да поскандальней. И они были: два разнополюсных митинга! Рынок – против власти, коммунисты – за мир и дружбу. Виданное ли дело?
Наш выход был первым.
Зам. по партии Полянский понимал, что рынок «гонит пургу», тарифы не сдвигаемы. Область этот вердикт озвучила. Кого будет клясть народ? Губернию? Ни фига! Нас. Нас с ним, Полянским, прежде всего. Народных депутатов.
- Может перенести начало? На 12. Часик отстоим, а там и дождь пойдёт.
Дождь или опаздывал, или совсем передумал. Редкие облачка бесследно таяли в безразличном к городским делам небе. Людмила Фёдоровна (Мямлина) разрешила наши сомнения безоговорочно:
- Нечего! Как назначали. Мне ещё надо в ГАИ успеть.
Оргвопросы в её компетенции. Мы не спорили. Да и смысл? Вообще, Мямлина привыкла распоряжаться оперативно в критических ситуациях, могла и в ущерб себе работать до упора. Её мы слушались.
Партийная масса выглядела не густо. С сотню человек. Средне – нормально. Но следом соберётся рынок! Втрое набежит! По рейтингу – уже 0:1. Нужна ударная тема. Отчаянный запевала и бескомпромиссный голос народа. А Мордвинцева не видно. Он умеет поддержать напряжение. Ладно – сам!
Проверили динамик: звук запредельный!
Радист пустил марш энтузиастов. Замечательно!
Осталось настроиться мне. И заговорить.
Да, собственно, что тут сомневаться? И мы, и рынок – народ, в конечном счёте. Все ущемлены. Властью. Что в Кремле. Оттуда все проблемы! Почём свет? И почём он был? Чубайс – коммунист? Греф – тоже? В больницу – со своими бинтами? Операции – за две пенсии не осилить! А олигархи в городе уже дворцы себе строят. Они – что? Сами кирпич в свои стены клали? Где деньги заработали? В шахте, на лесоповале?
Впрочем, это я уже с трибуны и провозглашал. Коммунисты слушали рассеянно. Они это и так знали. Вот бы рыночников просветить… Впрочем и им это известно. Они совсем другим озабочены: власть поменять. Независимо от солидарной с нами областной властью (в вопросах тарифов).
Обнаружив, что меня снимают газетчики, а под трибуной бегает незнакомый телеоператор, я обрёл второе дыхание: нужно обратиться к рынку! Нет их на площади – в вестях прочтут и по телеку увидят. Обратиться к ним было делом плёвым. Там же учителя и инженеры, свой народ, грамотный, но заморённый безработицей и дороговизной. Нравится им торговать в дождь и мороз? Таскать баулы с барахлом от Турции до Москвы и дальше? И где энтот рыжебородый зашитник демократии Колмаков Серёга, спекулянт и подпевала областных властей? Школьный грузовик приватизировал, теперь ждёт, когда сахар подорожает, товар с Грибановки возить…
Разделал я его в прах, но сняли ли эпизод? Много чего ещё сказал, аж коммунисты повеселели (конкретику все любят) и, откуда-то взявшийся Мордвинцев кивнул мне уже у трибуны: говорить буду.
Речь его, как всегда являла весомость и обстоятельность. Успокаивала надёжностью перспектив при условии стопроцентной отдачи.
Три-четыре выступления – норма. И народ любопытствующий и сочувствующий на площади в количестве привычном. Всё правиьно и хорошо, но что-то не то. Ах, да, последнее слово – не за нами. Люди с рынка будут ставить последнюю точку. Как её в вопрос обратить?
Дождь, однако, начался, чем несколько ускорил сворачивание нашего мероприятия, а рынок уже подгребал с плакатами и мегафоном, с суровыми лицами энергичных дам и неколебимых мужей провинциального прилавка. Бывшие интеллигенты дождя не испугались, потребовали микрофон, чему я и не противился, передав инструмент воздействия в требовательные руки нового оратора. Тот яростно прорычел в него «РРРАЗ-РРРАЗ-РРРАЗ!», но услышал это только я с Мордвинцевым: сеть в Белом доме отключили, полагая, что рынок как-нибудь и без госпомощи обойдётся.
Однако проситель эту проблему обратил в выгоду! Ну, рынок же! Он на всю площадь закричал уже в мегафон (или мне показалось, он меня оглушил):
- Блиннн! Они нам громкоговоритель отключили! Своим коммунякам и тут благА создают. Включайте, быстро! - Это он к Белому дому обратился. - Мы - то ж народ.
«То ж народ» пришёл в невообразимое волнение. Ко мне подскочили с два десятка нервных людей, и потребовали извинений и положительного решения вопроса. На что я им спокойно заявил:
- Трансляция оплачена. Вам ли законов не знать? Идите и платите. Вам, может, подешевле включат.
Скандал погас, но нервы рынка взыграли на порядок сильнее, что точно должно было отразиться на эмоциях и таланте их ораторов. Счёт в рейтинге стал сразу 0:2! С сожалением и обидой на небеса, отметил, что и дождь оказался чрезвычайно кратковременным. Он перестал. 0:3?
И надо ли говорить, ТВ и акулы местного пера, извелись, поспевая к самыми шумным и заметным событиям.
И надо ли продолжать, что рыночники уже только на этом обстоятельстве так согрели свою нелюбовь к Белому дому, что им не хватало лишь бульдозера, что б сравнять его с землёй.
Ну, и уж из скромности не скажу, что я отстоял весь второй митинг, дважды выступал, опровергал и низвергал, а вечному врагу Колмакову, который скандировал из-под трибуны: «Господин Сорокин. Вон из насиженного кабинета!», предложил самому сходить в мой кабинет (он всегда открыт даже в моё отсутствие, Лебедев как-то выговор мне сделал «дружеский») в ответ на его страстное заявление: «Отгородились от народа! Не достучисси!». И он сходил, вернувшись, сказал при людях честно:
- Открыто. Даже кошелёк на столе! Я ни чё не брал, ты уж там не подумай.
Газету, на другой день, я прочитал. Акимова безупречна. А телевизор не смотрел. Жуть.
Между прочим, ко мне Колмаков приходил потом часто. Беседовал вразумительно и по делу. Как-то я услышал его ответ встречному знакомому на выходе из кабинета:
- Да тут, к Сергеичу забегал. Дела…
«Сергеич»! Я уже друг демократов…