Советская продлёнка. Часть четырнадцатая

Наталья Фёдорова
 Жизнь вирусов полна тайн. Наукой открыты и изучены лишь несколько процентов существующих в природе вирусов. Никто даже не знает точно, "что" это или "кто" это, ведь вирус - это внеклеточная форма жизни, сочетающая в себе кристаллическую внешнюю оболочку, характерную скорее для камня, чем для земного живого существа и ДНК обычного земного микроорганизма. Вирусы есть всегда, они есть в любой комнате, любой капле воды, любом участке земли. Почему в какой-то момент вирус переходит в активную, вирулентную стадию существования ? Есть разные версии, но точно не знает никто.

 В одном научно-популярном фильме компании "БиБиСи" рассказывалось о страшной азиатской болезни - проказе. Люди трепещут от ужаса при одном упоминании о ней. Между тем, и это было показано на примере конкретных людей из Средней Азии, проказа поражает избирательно и непостижимо лишь ОДНОГО человека из большой семьи, ОДНОГО ребёнка из многодетного семейства. Все они едят из одной посуды, спят на одном матрасе, вместе играют, целуются, ссорясь - дерутся и т.д. и т.п. Но лишь кто-то один заболевает вирусной болезнью и попадает, причём не сразу, по идее, имея возможность перезаражать братьев и сестёр, но почему-то не перезаразив, в специальную больницу. Кстати, проказа не только излечима, но и не так заразна, как её рисуют народные легенды. От прикосновения больного самому заболеть нельзя. Хотя больницы для прокажённых вынесены всегда за пределы населённых пунктов, врачи и медсёстры, работающие там, принимают минимальные меры предосторожности, работая там и никогда не болеют сами. А вылечившихся людей зачастую не принимают назад в родные дома и семьи, считая навеки больными. "Бич Божий" - так зовут эту болезнь на Ближнем Востоке. Считается, что она поражает не просто людей, а грешников.

 В книге профессора Резкова "Птичий грипп" есть такая информация: когда начинается эпидемия вирусной болезни среди птиц одного вида, например попугаев, многие представители этого вида, живущие в квартирах и никогда не летавшие на воле начинают вдруг болеть ЭТОЙ ЖЕ болезнью. Где они умудрились её подцепить? Да нигде. А вот болеют. И даже умирают, если в свободной части популяции есть летальные исходы. Жизнь вирусов полна тайн...

....

 Я пишу об этом не только потому что мне интересна эта тема, а потому что эта часть будет посвящена болезням, которые иногда подцепляли "продлёночные дети". Был, конечно, банальный грипп. А были и болезни похуже. Например, ветрянка. Ну, ветряная оспа. Двое детей в один и тот же день заболели ею и в один и тот же день выздоровели и пришли в школу - я и Юля А. Да-да, та самая, которая хотела меня когда-то "проучить".(см.главу 8) Никто другой в нашем классе не заболел, никого не тронул вирус, а нас тронул. А почему? А чёрт его знает...

 Ветрянка - это такая жуткая гадость! Вот просыпаешься утром как-то раз, готовый идти в школу, а в теле какая-то слабость, жар, голова болит, к тому же на коже какие-то мерзкие пузырьки, которые чешутся и горят. Эти пузырьки полагалось мазать раствором бриллиантовой зелени, "зелёнкой" в просторечии. Всем заболевшим детям мамы рисовали на теле зелёные горошинки. Конечно, и на лице тоже. Причём, тем, кто отказывался от зелёного рисунка на лице, объясняли, что без этого никак нельзя, потому что оставленные без лечения болячки превратятся потом в ямочки на коже. То есть, если не мазать болячки зелёнкой, лицо потом будет подпорчено. Послушную и практичную Юлю А. бабушка быстро уговорила "изрисоваться", а я , как дура, не позволила намазать лицо и расплатилась за эту дурь тремя маленькими ямочками: на щеке и между бровей. С годами они стали почти незаметными, но напоминание осталось.

 Ещё я болела паротитом в конце третьего класса, "свинкой". Лицо опухло и поднялась температура. В школу я не ходила недели две. Один мой пьющий и легкомысленный родственник, придя меня навестить и не разобравшись, чем я болею, заявил мне с глупой улыбкой: "Ты здорово выросла и приятно пополнела! А чё такая грустная? Всё нормально. Вон как здорово лицо округлилось!" На что мама ему ответила: "Она не пополнела, опомнись! У неё "свинка"!" "Что за свинка?,- не унимался богемный алкоголик,- я что, не вижу, что ребёнок вырос и возмужал? Вот придумывают вечно эти женщины какие-то болезни. А я например, никогда не болею". С трудом тогда удалось выпроводить доброжелателя... Помню, он ещё предлагал мне побегать, "чтобы спАла отёчность".

 Вообще, болеть было бы интересно, если бы не надо было мучиться при этом. Можно было бы гулять, отдыхать от школы, читать. Смотреть телевизор, в конце концов. Но так мы проводили последние дни перед выпиской в школу. А во время активной, вирулентной стадии вирусной болезни оставалось только тупо лежать, принимать таблетки и общаться с детским врачом, вызванным из поликлиники на дом.

 В эти последние дни перед выпиской в школу дети уже считались и у детских врачей, и у школьных учителей неопасными для коллектива. С ними позволялось общаться одноклассникам и соседям. Позволялось немного гулять во дворе. Это позволение Людмила Михайловна использовала с пользой для себя и учебного процесса.

 - Наташа, ты рядом с Олей Г. живёшь, а она уже две недели не ходит в школу, - сказала она мне как-то раз,- сходи к ней, передай ей домашние задания и расскажи, что мы изучили за эти дни по русскому и математике.
И хотя с Олей Г. рядом проживало пол-класса, я вынуждена была пойти к Оле, которая была условно здоровой, а возможно, и всё ещё больной, то есть заразной. Так я думаю сейчас, а тогда мне всё это не приходило в голову.
 
 И вот я в гостях у Оли Г., в её старенькой пятиэтажке. Мы наскоро обсудили уроки, а потом перешли к самому интересному - посмотрели олины марки и договорились обменяться несколькими. Одна из них, советская марка с автопортретом Эдуара Мане до сих пор находится в моей коллекции. Не помню, по какой теме собирала марки Оля, кажется, всех понемногу. А меня интересовала живопись.

 Вдруг я заметила в маленькой комнатке Оли и Сони, её сестры, скрипку в футляре. Она стояла так неприметно в каком-то уголке. Столь музыкальная девочка, как я, не могла, конечно, сделать вид, что её не видит.

 - А ты умеешь играть?, - спросила я Олю.
 - Немного. Учусь в музыкальной школе.- скромно ответила она.
 - А покажи, как играть. Научи меня,это наверно, нетрудно,- нахально попросила я.
 Оля посмотрела на меня как-то странно. А потом с застенчивой и немного испуганной улыбкой сказала:
 - Но ведь это долго учиться надо, за один раз это не освоить...
 Я не отставала:
 - Ну, покажи хотя бы, как играть! Или поиграй сама, а я уж соображу.
Оля взяла скрипку и сыграла какую-то красивую мелодию. "Как здорово, подумала я, и как легко". Оля позволила мне взять скрипку в руки и "поиграть". Но, как ни странно, ничего у меня не получилось... Мелодии не было, были завывание и срежет. Надо было действительно уметь. Надо было учиться. Хорошенькую и такую непокорную скрипочку я вернула Оле, которая -надо отдать ей должное- не стала надо мной смеяться, а просто перевела разговор на другую тему.

 Много воды утекло с тех пор. Многому я долго и упорно училась и многому научилась. Иногда вспоминаю эту застенчивую олину улыбку и то, с какой жалостью она на меня посмотрела, когда я сказала ей: "Дай поиграть на скрипке". Я была ребёнком, мне простительно. А вот, когда взрослые люди говорят о произведениях художников, поэтов, певцов : "Это легко. И я так смогу", кто они после этого? Ну, как минимум, дураки.
.....

 Однажды я болела гриппом в конце апреля. О том, что пропускаю уроки я не печалилась, плохо было то, что не исполнится моя мечта и я не повешу на колонне на 2-м этаже самодельную стенгазету, посвящённую Дню победы. Так велика была инерция коллективного воспитания, что даже болея, я думала о школе и о своих товарищах по "продлёнке". Я продолжала её делать: рисовала, клеила, писала тексты. Были там и какие-то невыдуманные, мало известные фронтовые истории, были мои рисуночки, был вырезанный из красивой открытки монумент "Солдат с ребёнком на плече" из Трептов-парка". Были коряво, но старательно выведенные крупные красные буквы заголовка "С Днём Победы!" Это произведение на листе ватмана отнесла в школу моя мама. Его повесили на широкой белой колонне. Мой журналистский азарт после этого быстро погас. Его никто не поддержал. Хотя газета висела долго и её читали. Но, на сегодняшний день, это моя единственная газета. Возможно, не последняя...