Арваз — это одна из застав Бахарденского пограничного отряда. Я не знаю, на какой высоте над уровнем моря она находится (или находилась, — в связи с современными туркменскими реалиями). Зато знаю, что на момент действия моего повествования дорога туда была отвратительная. То есть до гор она была ничего себе, обыкновенная бетонка, а потом просто исчезала. Хотя, может, это мне так показалось в силу некоторых причин?
Итак, мы с нашим редакционным фотографом, лучшим в мире старшим прапорщиком Сашей Козловым прибываем в отряд, быстренько отмечаемся у начальника политотдела, обговариваем с ним план работы и начинаем ждать первой же оказии на границу. А её всё нет и нет. Скоро уж темнеть начнёт. И тут оперативный дежурный по отряду присылает в комнату для приезжих, где мы расположились, посыльного:
— Автомастерская на Арваз идёт. Поедете?
Он нас спрашивает, поедем ли мы! Нас, которые в командировках по пыльным дорогам Азии на чём только и как ни колесили! Мы резво устремились в автопарк и без труда отыскали там автомастерскую. «Шишига» с кунгом (будкой) вместо привычного кузова. А возле неё прапорщик и водила степенно покуривают. Хотя вроде в автопарке курить запрещается.
— Это вы, что ли, корреспонденты? — деловой такой прапорец. — Извините, но вам в кунге придётся ехать. А то там с нами в кабине ещё старший лейтенант один... с заставы.
Даёт нам понять, что для него заставский старлей куда круче, чем окружной. Да и чёрт с вами со всеми. Нам лишь бы ехать. Приятно удивлённый покладистостью корреспондентов, прапорщик, несколько сбавив тональность, раскрывает дверцу будки. И первое, что мы видим — полосатые и даже не слишком засаленные матрацы на двух достаточно широких верстаках, прикреплённых к бортам. Отлично! Как в купе.
— Только тут вот какое дело. Под правым верстаком два бидона с нитрокраской. Видите? Ну вот. А крышки на одном нет.
Это мы тоже сразу увидели. Горловина большого алюминиевого бидона (в таких раньше молоко по магазинам развозили) была затянута марлей в несколько слоёв, поскольку откидная крышка отсутствовала. Белоснежную ткань закрепили марлевым жгутом, красиво завязав трогательным двойным бантиком. Обычно бабушки на базаре подобным образом крынки со сметаной повязывают.
— Только вы это... Посматривайте, чтобы не опрокинулась краска, лады? Бидон хоть и не совсем полный, но всё-таки!
Да какие проблемы? О чём ты говоришь? Присмотрим в лучшем виде! Мы радостно залезли на свои верстаки-лежаки, закрыли дверь, и через минуту машина тронулась с места. Лафа! Можно подремать, можно книжку почитать, можно с комфортом за жизнь потрепаться. Хотя краской малость всё же попахивает.
— Слышь, Олега, давно мы так не ездили, — с довольной улыбкой говорит Козлов, как только автомастерская выруливает из отрядных ворот. — Тута как в спальном вагоне.
— Ну! — содержательно отвечаю. — Только душновато.
А что тут ещё скажешь? Против факта не попрёшь.
Всё было волшебно. До гор. А потом мы почувствовали, что машина поворачивает. А затем мы вместе с матрацами начали сползать в сторону двери. Но в кунге было-таки, за что заякориться. Мы вцепились в какие-то торчащие железяки, и только перевели дух, как из-под правого, Сашкиного, верстака что-то глухо сбрякало сначала, а потом забулькало. Твою мать! Нитрокраска...
А как, интересно, мы бы её держали? Да я ещё по наивности думал, что бидоны под верстаком закреплены хоть как-то. Но оказалось, что по какой-то совершенно немыслимой логике закреплён был лишь бидон с нормальной, плотно закрытой «родной» крышкой. И вот «шишига» упорно ползёт по круто забирающейся вверх горной дороге, а кунг, как живой, мотыляется из стороны в сторону. Краска булькает, дышать становится практически невозможно. Что, вот так, в расцвете сил, в этой импровизированной душегубке и окочуримся?!
О том, чтобы спуститься и вернуть бидон на место нет и речи. На полу уже краски по щиколотку. И потом... Бидон же этот снова упадёт! Как бы мы его крепили в этих условиях?! Да и смысла уже никакого. Как по команде задолбили кулаками по передней стенке будки.
— Мужики-и-и! А-а-а! О-о-о-о! Остановите! Э-эээййй!!! Мужики-и-и! Остановите, б...!!!
А чего было орать и сучить кулачишками? Стенка-то к кабине не примыкает.
— Саня! Давай дверь хоть откроем. Ты лезь, а я тебя подержу.
Это не потому, что я такой хитронизоспинный. И не потому, что Сашка прапорщик, а я офицер. А потому, что он маленький и лёгкий. И я его удержу. А он меня — длинного и НЕ лёгкого — нет. А я вам скажу, это тот ещё номер. Держать над полом человека в ходящем ходуном кунге. Особенно, когда в твоей голове уже мутится от паров нитрокраски. Да ещё чувствуешь, что и сам вот-вот рухнешь с верстака в разливанное синее море, тяжело и маслянисто плещущееся внизу. Сашка тянется-тянется-тянется... Есть! Дверца распахивается, краска начинает выливаться широким синим потоком. Очередная колдобина. Машину подбрасывает — дверца захлопывается. М-мать! Опять эквилибристика. Открыли. Захлопывается! Открыли. Захлопывается. Мать, мать, мать!!!
— Са-ань, — вопль отравленной души, — давай окошки как-нибудь откроем. Башка трещщщит... И эти ещё... глухари, б...! У них тут хрен знает что делается, дверца хлопает, а им всё по...! — Это я впал в отчаяние.
— А как откроем-то?! — с не меньшим отчаянием орёт в ответ Козлов. — Тута нет ни …!!!
И точно. С моей стороны у окошка вообще не видно никаких шпингалетов или как их там. Отломаны! Хоть стекло выбивай. А с Сашкиной стороны одна загогулина у форточки имеется, только кривая какая-то. Он лихорадочно дёргает её из стороны в сторону, буквально ногтями рвёт на себя. Никакого толку.
Опять исхитрились открыть дверь нашей будки-душегубки, глотнуть чутка воздуха — горного, вечернего, прохладно-сладкого... Захлопывается, падла! Оторву к такой-то маме, как на место приедем! Если приедем, в смысле. Лезу к Козлову на верстак. Тоже, между прочим, тот ещё цирковой номер. Вдвоём скребёмся и царапаемся у гадской форточки, как два обезумевших мартовских кота. И вдруг… Форточка внезапно с кротким скрипом распахивается наружу, глухо ударившись об стенку кунга. В кабине — ноль эмоций. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу»...
Да пусть только попробуют нам хоть одно горбатое слово сказать по поводу своей сволочной краски! Она, кстати, почти вся вытекла, и только пустой бидон радостно и освобождённо грохочет, катаясь по свежевыкрашенному синему полу. Да там вообще много чего качественно прокрасилось. Загляденье!
Стукаясь, матерясь, обдирая уши о металлические края крохотного окошка, мы с трудом просовываем наружу многострадальные свои, ноющие головы. Воздух! Дышать, дышать, дышать!!! Вот, должно быть, картинка была, особенно, если из кунга на нас смотреть. То есть, не на нас, а на оставшееся внутри. Да и снаружи наверняка тоже занимательно смотрелось!
Через полчаса мы приехали. Как втаскивали в обратном порядке головы в кунг, как выбирались на волю, стараясь не вымазать свои сумки, кофры, обувь и форму — это, пожалуй, отдельная трагикомическая история. Аттракцион неслыханной изобретательности, отчаянной ловкости и неутомимого пополнения русского матерного языка новыми многосложными конструкциями. Рассказать, конечно, можно, только всё равно это не будет так захватывающе, как происходило. Так что пропускаю этот ход, как говорится. А вот потом случился откат...
Мы с Саней, оказавшись, наконец, на свободе, отдышались, после чего, глянув друг на друга, внезапно сначала рассмеялись, а потом принялись просто гоготать, как два безумных гуся. И руками, как крыльями, взмахивали. И головами мотали в сумасшедшем, невесть с чего прорвавшемся обвальном восторге. Троица, вылезшая из кабины, сначала непонимающе пялилась на нас, потом кто-то заглянул в кунг. И чем больше наши благополучные попутчики охали, ахали и матерились (особенно водила!), бросая на нас испепеляющие взгляды, тем сильнее мы покатывались со смеху. Изнемогали просто. Ну то есть до слёз, до колик в животе. Еле успокоились.
Истерика. Нервы сдали. Это первое. Ну а второе… Надышались всё-таки, наверное.
Так что, считаю, нас понять можно. Считай, в самой настоящей душегубке выжили. А хорошо, всё же, что тогда мобильников не было. А то сняли бы нас на видео и в Интернет выложили, собрав жуткое количество просмотров. А с другой стороны, мы бы могли в кабину дозвониться. Хотя вряд ли… Какая в горах сотовая связь? Да и номеров наших случайных попутчиков мы бы всё равно не знали.
Из командировки вернулись странным образом возмужавшими, как отметили наши редакционные дамы. И с подсохшими корочками широких царапин на ушах. У меня на левом, у Сани — на правом. Весь коллектив побывал в фотолаборатории и моём кабинете, желая изучить феномен. Все строили предположения, пытаясь догадаться о причине возникновения столь экзотических царапин. Похохмили, конечно, в полный рост. А мы с Козловым хранили гордое молчание. Просто положили в копилку совместных командировок ещё одно дорожное приключение.