Город на Волге
Так уж устроена человеческая психика, что последняя беда, кажется тяжелее всех предыдущих. Когда летом 1942 года воспрянувшие немецкие войска начали движение к Сталинграду, семейство Кошкиных решило перебраться от родственников в город.
- Фашистов туда нипочём не допустят! - уверенно сказал Николай Иванович, когда приехал забирать супругу и младшую дочь в пригородное село к деду. - А здесь становится небезопасно…
К 23 августа Кошкины успели привыкнуть к трудностям, которые принесла с собой вплотную приблизившаяся война. Были проблемы с продуктами, и все жители вырыли окопы у своих домов. Зато по всему городу были развешены обнадёживающие плакаты:
- «Отстоим Волгу - Матушку!»
В этот страшный день начались массированные бомбардировки города.
- Господи! - заголосила хозяйка дома, где они временно жили.
Всё небо, казалось, было закрыто армадой немецких самолётов. За один день была разрушена большая часть огромного города, но беспрерывные рейды немецкой авиации продолжались ещё долгое время.
- Мне страшно! - пугалась пятнадцатилетняя дочь Мария.
Она часами сидела неподвижно в окопе у дома, уткнувшись лицом в мамины колени, и её тело казалось единственной надёжной защитой от царившего вокруг ужаса.
- Потерпи родная! - успокоила Нина Павловна.
Сверху всё застлано чёрным дымом, гул от разрывающихся бомб слился в сплошную неумолкаемую канонаду. Маша, не отрываясь, смотрела на керосиновую лампу, тускло горящую в специально сделанной для неё выемке в окопе и твердила:
- Когда же это закончиться?
- Скоро… - ответила мать нетвёрдым голосом.
Во время коротких передышек жители выходили из окопов, чтобы проверить, не засыпало ли соседей. Однажды они вышли, но бомбёжка внезапно возобновилась, и прямо на их глазах бомба попала в окоп на другой стороне переулка и убила целую семью. Их потом наспех захоронили недалеко от дома.
- Я ничего не слышу… - шептала она во время очередного налёта и старалась понять, о чём говорит мама, по движению губ.
В начале сентября бомбардировки достигли своего губительного апогея. Бомбы сыпались, как град, весь город был в огне и в дыму, дрожала земля. Из окопа была видна лишь сплошная тяжёлая гарь вверху. Они сидели там, прижавшись, друг к другу, и чувствовали, что смерть совсем рядом.
- Это перенести невозможно! - причитала Нина Павловна.
Ближе к ночи прибежал старший Кошкин, работавший на заводе «Баррикады» грузчиком. Иным способом достать продовольственные карточки в Сталинграде было невозможно.
- Сегодня грузили с шофёром тяжеленую бочку карбида на бортовую «полуторку»! - даже в такой ситуации Николай Иванович не терял оптимизма и попытался развеселить родных. - Подняли буквально на пальцах, потому что края вальцованные. Осталось сантиметров 15 дотянуть до уровня кузова. Перед последним рывком перевели дыхание и видимо, чтобы прибавить сил, шофёр говорит: «Представь, что воруем!»
Он поперхнулся гороховым супом, которым ужинал, откашлялся и закончил:
- Вместо того, чтобы лихо забросить бочку на машину, я от смеха чуть не уронил бочку на ноги...
Улеглись спать в подвале дома. Перед сном Кошкин признался супруге:
- Что-то опять зуб разболелся!
- Нужно полечить.
- Да где ж его теперь полечишь… - устало вздохнул он.
Под утро началась бомбёжка. Бомба разорвалась рядом, разрушив одну из стен, около которой спал бывший хранитель музея в Гатчине. Домочадцы проснулись от оглушающего взрыва. Гарь, дым, пыль, кромешная тьма, и только слышен чей-то хрип. Мария стала на ощупь искать папу, и её рука провалилась в мозг отца сквозь пробитый навылет череп.
- Осколком ему пробило голову… - плакала очумевшая девушка.
Им пришлось долбить окаменевшую от летнего зноя землю, чтобы вырыть могилу для папы. Завернув в одеяло, его скорбно похоронили.
- На кого же ты нас покинул Коленька?! - заходилась Нина Павловна.
С этого дня она слегка повредилась в уме и начала стремительно сдавать. Немцы же по-прежнему бомбили развалины, в которых прятались чудом выжившие люди. Как-то раз мама, обезумевшая от ужаса, выбежала из окопа и велела бежать за ней к оврагам у Красных казарм.
- Там наше спасение! - панически думали они.
Вокруг сыпались бомбы. На земле повсюду лежали трупы взрослых и детей, внутренности, части тел, разорванные лошади. С возвышения открывалась ужасная панорама города.
- Волги не видно, - ошалело ахнула Маша, - весь город разрушен, вокруг сплошная стена огня и закрывшая небо гарь.
В овраге они нашли пустую пещеру, забились туда и просидели до вечера. Когда на время стихла бомбёжка, вернулись домой. Страшно усталые, наскоро отварили макароны из остававшихся запасов в целом ещё сарайчике на заднем дворе. Но поесть не успели – рядом с сараем разорвалась бомба.
- Маму выбросило из сарая на улицу взрывной волной, - удивилась быстро повзрослевшая Мария, - чудо, что мы остались живы!
Во время очередной страшной бомбёжки Кошкина зачем-то повела дочь вниз, к железнодорожному вокзалу. Вокруг рвались бомбы. Она, подняв глаза и руки к небу, кричала:
- Господи, спаси дочь!
Недалеко от депо они увидели, что прямо на них с неба падает бомба. Пугающий силуэт медленно увеличивался в воздухе, время почти остановилось, будто для того, чтобы дать возможность проследить за убийственным полётом. Она была чёрная, пузатая, с костлявым опереньем. Мама стала кричать:
- Деточка, вот она, моя бомба! Наконец-то!
Она не хотела больше жить. Резким движением Маша толкнула её в канаву, бомба разорвалась совсем близко, но их даже не ранило. Они поднялись с земли и быстро побежали к железнодорожному депо, в котором укрывалось много людей.
- Бог отвёл! - тихо прошептала девочка.
Однажды вечером бомбёжки внезапно прекратились, и наступила зловещая тишина. Тишина продолжалась всю ночь и весь следующий день. Город замер в ожидании своей участи. Физический ужас смерти сменился на мистический страх ожидания неизвестного.
- Неужели наши отступили? - гадала Нина Павловна.
Подчиняясь наступившей тишине вокруг, они тихо сидели в своём окопе, но в какой-то момент не выдержали и пошли к оврагу. Сверху увидели, что на улице Пархоменко стоит колонна танков с нацистскими крестами.
- Мы так верили в непобедимость Красной Армии, в неколебимость советского строя... - застонала она.
Мария стала торопливо закапывать мешок с горелой рожью, которую с риском для жизни набрала у разрушенного элеватора, в другом конце города. Через некоторое время стал доноситься гул моторов и лязг гусениц. Солдаты уже бегали по дворам в поисках продуктов. Зашли к ним и велели выйти из окопа. Один из них нашёл наскоро спрятанную рожь. Мама упала на мешок и говорила солдату, показывая на дочь:
- Детка умрёт с голоду. Не берите рожь!
В ответ он показал на стоящих неподалёку лошадей. Стала просить его и девушка. Тогда он велел ей идти за ним в полуразрушенный домик во дворе и жестами показал, чтобы она разделась.
- Нет! - Кошкина вбежала в сарай, упала на колени и стала просить его отпустить дочь.
Он направил на неё автомат и дал короткую очередь. Немец вновь приказал Маше раздеться. В углу домика она увидела иконку, встала на колени и начала молиться. Тут произошло неожиданное. Солдат поднял её с колен и показал на окоп. Он ушёл, забрав с собой мешок с рожью, а Мария, с трудом отволокла маму в окоп.
- Немец стрелял мимо, чтобы только припугнуть, - поняла молоденькая девушка, - мама потеряла сознание от ужаса.
Кошкины питались горелой пшеницей, ходили на элеватор, рядом речка и сгоревшая кондитерская фабрика. Там была вязкая патока, её жадно ели. В конце сентября участок, где они жили, прочно заняли немецкие войска. Появилась полевая кухня, и соседские дети потянулись к ним с чашками.
- Уходите из этого места… - сказали немцы, давая еду.
Уходить было некуда. Когда похолодало, землянки понадобились фашистским войскам. Жителей стали выгонять семьями на дорогу в сторону Калача. Целые колонны беженцев, старух, женщин и детей покидал озверевший город.
- Возьми стёганое одеяло, - велела измученная мать.
Беженцы долго шли куда-то по степи, страдая от усталости и холода. Какое-то время они питались оставшимися скудными запасами и редкими подачками жителей деревень, мимо которых проходили. Маша видела, как один мужчина из колонны отнял полусгнившую тыкву у поросёнка.
- Свинья! - крикнул охранник и пристрелил его.
Мария обменивала отрезы на платья, которые она предусмотрительно взяла с собой на хлеб и картошку у местных жителей. Перешли Дон в Калаче, там сказали, что нужно идти в Нижний Чир. Мама не могла сама идти, Маша боялась, что её расстреляют. Ей удалось остановить проезжавший мимо грузовик, и она попросила немца-водителя подвезти.
- Нижний Чир, Нижний Чир, - повторяла она словно заклинание.
Он взял их, но через некоторое время почему-то высадил где-то по дороге. Зато они оторвались от колонны. Когда дошли до станции Чир, выпал первый снег. Был вечер, и Кошкины искали, где можно переночевать. На станции были какие-то складские помещения из красного кирпича.
- Переночуем здесь… - единолично решила дочка.
Проснувшись утром, первое, что она увидела, было одеяло, покрытое инеем. Надо было идти, но мать не смогла встать.
- Не слушаются замёрзшие сухожилия ног! - удивилась Нина Павловна.
Она стала медленно раскачиваться из стороны в стороны, отталкивались от пола руками, пока сухожилия не разогрелись от движений.
- Мы заболеем и умрём, если не попадём хотя бы ненадолго в протопленное помещение… - поняли они однозначно.
Недалеко от станции стояла деревянная хатка, дверь в которую была полуоткрыта. Та оказалась битком набита людьми. Хозяйка впускала всех, кто только мог вместиться. Кошкины пробыли в тёплой избушке минут тридцать, пока на станцию не пришёл состав.
- Даже этого времени хватило, чтоб согреться! - радовались беженцы.
Все натужно забрались в промёрзший набитый битком товарный вагон. Они ехали с остановками несколько дней. Каждый день умирали люди. Их брали за руки и за ноги и выбрасывали из вагона на ходу. Наконец, им велели выгружаться.
- Это Белая Калитва… - сказал кто-то.
Поселили их в бараках-птичниках, длинных сараях с небольшими оконцами и цементным полом, на котором была разбросана солома. Это был распределительный пункт, откуда беженцев расселяли по близлежащим сёлам, а наиболее здоровых отправляли на работу в Германию.
- Лишь бы тебя взяли туда! - молилась Нина Павловна.
Раз в день немцы раздавали суп из большого котла. Он представлял собой воду с кусочками подгнившей тыквы и небольшим количеством крупы. Рядом с лагерем было поле, на котором лежали неубранные колоски пшеницы. Люди растирали их в ладошах и ели, заглушая вечный голод, приговаривая:
- Как вкусно!
Однажды там Мария встретила свою учительницу немецкого языка из школы в селе деда Зинаиду Колесник. Она сказала, что удачно устроилась в какой-то сторожевой будке в степи, в некотором отдалении от бараков, и предложила им перейти к ней:
- У меня тепло и есть место.
Там имелись деревянные нары, печка с лежанкой, два стула и стол.
- Это новое убежище шикарное! - оценила Нина Павловна. - Лучше, чем наша квартира в Ленинграде.
В ночь, когда Кошкины переселились к учительнице, они увидели зарево в стороне их барака, а утром узнали, что накануне вечером немцы загнали туда людей, забили наглухо двери и подожгли его.
- Кто-то украл у немца буханку хлеба… - шептались испуганные лагерники.
Днём Маша ходила туда, видела пепелище и обуглившиеся скелеты людей. Трое мужчин кипятили в котелке воду над догоравшими трупами. Заметив это, немцы отогнали их, громко ругаясь и побив палками:
- Русские свиньи!
Мама тяжело заболела. Она уже не могла приподниматься и в основном молчала. На похудевшем лице глаза её стали неестественно большими, в них постоянно стояли слёзы, как у смертельно раненного животного. Она часами неподвижно смотрела в одну точку.
- Мама поешь! - просила дочь, но та не выходила из состояния апатии.
Рано утром 4 ноября Колесник ушла в поле собирать колосья пшеницы. Вскоре после её ухода мама открыла глаза и попыталась приподняться. Она схватила руку Маши, плакала и шевелила выцветшими губами.
- Что?.. Я не слышу! - дочь не понимала, что та хотела сказать, но чувствовала, что она умирает.
Машу охватил ужас. Вырвав руку, она выбежала в платьице и чулках. Девушка бежала по степи и громко кричала, звала Зину. Она не чувствовала холода, только боль от того, что покрытые инеем колючки вонзались в ноги через ветхие чулки. Наконец, вдали увидела три фигуры, но, когда Кошкина их догнала, то увидела, что это чужие люди.
- У меня умирает мама, - горько прошептала она, - и я ищу учительницу.
Они посмотрели на её платьице, на чулки и сказали:
- Возвращайся домой, а мы найдём и расскажем ей обо всём.
Мария вернулась в будку. Мама лежала мёртвая, а какая-то женщина её обмывала. Девушка спряталась в ближайшем бараке и плакала до вечера. Какой-то дядька вырыл неглубокую яму за бараком, в неё положили Нину Павловну и присыпали мёрзлой землёй.
- Теперь ты сирота! - пожалела Машу учительница.
- У меня остались братья и сестра… - всхлипнула она и вытерла слёзы.
продолжение http://www.proza.ru/2015/08/16/487