(Аркан XV)
Джеф попытался перевернуться на другой бок, но это оказалось очень больно. Он тихо застонал и приоткрыл глаза. За окном была ночь. Вернее сказать, что за окном простиралась полная, кромешная тьма, а по окну тихо-тихо стекали капли, и вообще тишина была почти неправдоподобной, словно бы в батискафе.
– Наверное, сейчас часа четыре утра…– подумал он и все-таки, кряхтя и постанывая, перевернулся.
Как ни странно, но шея болела меньше всего. Зато все остальное было словно налито жгучим, тяжелым свинцом, а в голове ухал, отдаваясь рвущими ударами в висках, тяжелый колокол.
– Да что ж такое…– он снова простонал, и попытался перевернуться на живот, однако это оказалось невозможным: мешали какие-то трубки, подключенные как слева, так и справа.
– Осторожно, прошу вас, раздался откуда-то довольно неприятный скрипучий голос.
Джеф замер. Он, то ли не пришел еще в себя, то ли действительно умер, а, следовательно, тут, по ту сторону бытия, уже должно быть все по-другому, и звуки, в том числе, должны слышатся как-то иначе.
– Если хотите, я помогу,– снова раздался тот же голос, – но думаю, что вам все-таки лучше не вертеться. Обязательно что-нибудь зацепите, не дай бог, конечно.
– Где вы? – еле слышно прохрипел Джеф.
– Да здесь я, здесь, не волнуйтесь так.
Незнакомец, видимо встал, и Джеф через секунду увидел перед собой склоненного, довольно темнокожего человека в черном костюме и темной рубашке с пасторской белой вставкой в воротнике.
– Кто вы? – его голос опять прозвучал еле слышно.
– Моя фамилия Шетани,– незнакомец явно уловил взгляд Джефа, который рассматривал его пасторский костюм,– и я, кроме всего прочего, как вы, наверное догадались – пастор, вернее – настоятель в церкви святого Фомы, что неподалеку отсюда.
– А что вы тут делаете? И нельзя ли мне немного воды?… в горле совсем… – он не договорил.
– Разумеется, – Шетани прошел к столику у окна, заваленному старыми журналами, каких бывает полным полно в любом приемном покое или же в парикмахерской. Там же стояли несколько пластиковых бутылок с минеральной водой. Человек в черном с хрустом крутанул белую пробку на одной из них и, налив содержимое в белый пластиковый стакан, поднес Джефу.
– Подождите, подождите, сесть я вам помогу, – Шетани поставил стакан на тумбочку, и ухватив Джефа подмышками довольно легко усадил его на кровати.
Джеф взял стакан в руку и, в два глотка осушив содержимое, и попросил еще. Шетани кивнул, и вернулся уже вместе со стаканом и с бутылкой.
– Спасибо,– сказал Джеф. Он поерзал, подминая подушку. – А что вы тут делаете?
– Как это что?– Удивился Шетани. – Я ваш лечащий врач.
– Вот как? Вы же говорили, что вы пастор… ну, или настоятель…
– А что пастор не может быть и врачом? Да будет вам известно, что люди духовного звания встречаются даже в среде физиков, а это, между прочим, не всегда самый гуманный вид человеческой деятельности.
– Да, но в такое время…
– Какое? Три часа пополуночи. Обход я только что закончил и вот иду отдыхать. Ничего больше не хотите?
– Да нет, спасибо…Я и так вас задержал, наверное, – сказал Джеф немного смущенно.
– Ну что за вздор! – Шетани замахал руками, – Это ведь моя работа. Так хотите или нет?
– Нет, я пожалуй, посплю еще, – ответил Джеф, покряхтывая и снова сползая обратно на подушку. Благодарю вас, доктор Шетани.
– Да не за что. Я зайду завтра. Если будут проблемы – зовите меня немедля! Слышите? Немедля! Вот кнопочка у вас над головой, видите?– доктор показал пальцем на красную кнопку на панели какого-то прибора.
– Да, да, конечно, – боль в голове стала утихать, и Джеф почти мгновенно заснул, не заметив даже, когда именно ушел доктор.
** ** **
Доктор Шетани появился только в обед, как раз, когда госпиталь стал понемногу наполняться не вполне аппетитными запахами и звоном посуды. Джеф медленно поедал из пластиковой миски какую-то жидковатую кашу непонятного происхождения. Как сказала медсестра, ничего более жесткого ему пока что есть было нельзя.
– Итак, – сказал доктор добродушно, влетая в палату.– Как наши дела? Не хотите ли чего?
– Нет, пожалуй, – ответил Джеф, пытаясь сесть. – Спасибо. Мне уже намного лучше.
– Ну и славно, – ответил доктор накачивая манжету аппарата измерения кровяного давления.– … ну и славно… Голову можете повернуть или больно еще?
– Могу, – ответил Джеф, – если только не очень быстро.
– Понятно…– снова задумчиво ответил доктор. – А как это вообще с вами получилось, если не секрет, конечно?
– Сам до конца не понимаю…– ответил Джеф.– Дьявол попутал, видимо… Все как-то катилось, катилось вниз… вот и не выдержал.
– Так не выдержал или дьявол все-таки попутал?– уточнил доктор Шетани.
– По-моему это одно и тоже, по сути, – ответил Джеф с некоторым удивлением.
– Допустим. Но с какой стати дьяволу нужно было вас «путать»?
– Ну, вообще-то это «фигура речи», – ответил Джеф немного раздраженно. Этот разговор ему уже не нравился. Он не любил, когда его припирают к стенке.
– Как сказать, мой дорогой, как сказать… – пробормотал доктор, засовывая термометр Джефу в рот.
Когда термометр запищал, доктор взял его в руки, записал показания в журнал и снова посмотрел на Джефа.
– Так, говорите, «фигура речи»? А вот многие считают, что дьявол и впрямь всех путает, пытается одурачить, с какой только целью, мне пока еще никто толком не объяснил. По моему, это просто удобный способ, переложить собственную ответственность на кого-то другого. Причем, заметьте: от мелких ошибок и недоразумений, до полнейшего фиаско в каком-нибудь деле.
Джеф пожал плечами. Он об этом не думал, и его до недавнего времени это вообще не особенно интересовало.
– Что ж, возможно,– проговорил он. – Кто-то сказал – не помню, кто именно, что самая хитрая уловка дьявола состоит в том, что он убедил людей, будто его на самом деле не существует.
– Не думаю, что «самая», – ответил доктор. – Людей можно убедить вообще в чем угодно. Это лишь вопрос времени и денег. Если у вас есть или то или другое, а лучше все вместе, то вы сможете убедить толпу в чем угодно, уверяю вас. В истории таких примеров просто пруд пруди. И дьявол тут опять же совершенно ни при чем. Люди сами чаще всего желают быть обманутыми. Они даже готовы платить своим покоем и благополучием всего лишь за сказку о том, что этот покой и благополучие наступит когда-нибудь в будущем.
– Но ведь были и обратные примеры, когда человек не поддавался «промывке».
– Разумеется. Но ведь мы не об этом, – доктор повернул к Джефу удивленное лицо. – Мы ведь о вас, не так ли?
– А что обо мне говорить? Да, я понимаю, что ошибся. Сожалею.
– Неужели? – доктор снова повернулся к Джефу. – Сожалеете? И все? – А что я еще могу сказать? К чему вообще весь этот разговор, доктор? – К чему?… Не знаю… Наверное, вы правы – ни к чему. Все это уже было на моих глазах много-много раз, и, наверное, столько же еще будет. И каждый раз, вынутые из петли, обдолбанные до смерти и всякие прочие будут меня уверять, что их кто-то там попутал. Скучно, мой друг, ох, как скучно!
– Скучно?
– Да, мой друг… Кстати – «мой друг» – это тоже – фигура речи. Так вот, я хотел сказать, что все это очень-очень скучно. Но это бы еще полбеды… – доктор взял Джефа за запястье и стал глядеть на секундомер, при этом почему-то шевеля губами. Затем он продолжил:
– Знаете, что мне кажется особенно странным и смешным одновременно?
Джеф промолчал, глядя на доктора.
– Самым так сказать забавным в этом мире мне кажется то, что почти каждый по-настоящему верит в какую-то свою неповторимость, уникальность того, что с ним происходит, и что наиболее смехотворно, большинство всерьез полагает, будто их жизнь действительно бесценна…
– А разве нет?
– Понимаете,– доктор присел на край кровати, – я, наверное, все-таки должен высказать эту крамольную мысль, несмотря на то, что я врач. Или, быть может, именно потому, что я врач… Так вот, я много думал об этом… Бесконечную ценность имеет лишь абстрактное понятие о человеческой жизни. Отсюда и заповедь «Не убий». Но вот, когда идешь от конкретики… Вот скажем, вы. Допустим, если бы ваш друг пришел минут на пять позже… Могло ведь так быть? Могло, конечно. И что бы изменилось в этом мире? Пожалуй, только то, что не было бы этой нашей беседы. А если бы ее не было, то что? Да ничего! Грош цена любому слову или словам. За ними вообще никогда ничего не стоит, кроме желания выпендриться. Большинство языков идет по пути упрощения, сложные понятия, передающие какие-то полутона чувств, духовных принципов, исчезают, и, думается, что лет через сто-двести останется лишь с десяток слов обозначающих главные физиологические потребности, да еще с десяток для обозначения сторон света и всякого такого. Всего останется, я думаю, где-то двести слов, которые уже не будут выражать никаких сложных понятий. Они лишь будут нужны для того, чтобы сообщить о желании справить нужду или спросить о том с каким счетом сыграла та или иная команда, и все это, заметьте, на фоне неудержимого желания заявить всему миру о своем величии.
– Ну, это уж вы совсем… – фыркнул Джеф.
– Вы полагаете, что я преувеличиваю? Уверяю вас – нисколько. Оглянитесь вокруг. Потребность утверждать свое величие всегда наступает именно тогда, когда очевидно полнейшее ничтожество, а подчас и необратимая деградация, не так ли?
– Нет, я о том, что по-вашему, ценность имеет лишь абстрактная идея, а не сам человек.
– Докажите обратное!– доктор развел руками.
– Ну… скажем, во всех религиях признается абсолютная ценность человеческой души, за которую идет бой между богом и сатаной. – попыталс парировать Джеф.
– И что же? Это помешало какой-нибудь из религий умертвить миллионы конкретных душ?
– Но они ведь не убивали просто так, из чистого злодейства. – ответил Джев, – они, так сказать, боролись с врагами их веры. И при этом искренне заблуждались, видимо.
– Я понимаю. Но если ценность души абсолютна, быть может, стоило придумать иные методы борьбы? Скажем – изоляция, ссылка на острова и тому подобное. Следовательно, те, кто проповедует идеи ценности души, сами не особенно в это верят, не так ли?
– Ну хорошо, а почему тогда говорят будто дьявол, пытается искушать, с тем, чтобы после скупать души? Это же – вечная тема: Фауст и все такое…
– Неужели? Но, оставив в покое литературные персонажи, вы могли бы назвать хоть одного человека, кому дьявол предложил бы подобную сделку?
– Нет, но…– Джеф замялся.
– Почему все представляют дьявола в виде собирателя разного хлама, бездарного старьевщика, так сказать? Зачем дьяволу, например, может понадобиться ваша душа? А? Ответьте!
– Я не знаю… Просто так пишут в книгах. А то, что я сделал… Я был просто в отчаянии…– Джеф уже был явно расстроен этой беседой.
– Человек в отчаянии, если хотите знать, дьяволу тем более не интересен, поскольку тут исчезает главная ценность : свобода выбора. Аффект – это не то, это – своего рода авария души. Дьяволу же, я думаю, как и богу, впрочем, мог бы быть интересен только полностью осознанный выбор, жертва, если хотите, когда есть, что терять. Понимаете мою мысль?
– Да, и при этом сколько писателей вдохновлялись этой темой, когда дьявол искушал человека, не так ли?
– Согласен, было такое, вдохновлялись. Но это, повторяю – полная ерунда! Вас лично он в чем-либо искушал? Он толкал вас покупать спиртное? Он подсовывал вам кокаин? Или, может быть, это он шепнул вам лезть в петлю? Если «да», то зачем ему это, как вы думаете?
– Нет…но.. не знаю, впрочем…– Джеф почувствовал, что толи запутался то ли просто потерял интерес к этой беседе.
– Никаких НО! – Сказал доктор строго. – У вас нет ни одного примера, доказывающего его вмешательство в чью-либо свободу воли, включая и вашу! Ни одного! Или все-таки есть?
Джеф отвернулся.
– То-то, молодой человек…– Шетани встал и подошел к окну.
Джеф почувствовал, как к горлу подкатывает ком, и как будто что-то внутри сжимает сердце. Он вдруг ясно осознал, что остался один, что теперь стало намного, намного хуже. Он какое-то время пытался понять, что же именно произошло? Что именно сдавило его сердце? И вдруг понял, что это попросту пропала легкость бытия, с которой прежде он себе прощал любой срыв или каприз, и напротив – позволял все, что только взбредет в голову, отмахиваясь от каких-то внутренних протестов всегда одними и теми же фразами: «Ай, человек слаб!», «Ничто человеческое мне не чуждо» , «живем один раз», где-то внутри понимая, что после всегда можно будет сказать «Ну, не знаю как так вышло! Черт попутал…»
– Вот я и говорю,– продолжал Шетани,– если в самом деле предположить, что дьявол есть, то его может интересовать только сильная личность, вроде того же Фауста. Личность, которая способна делать выбор и осуществлять задуманное. А все остальное – это так – никому не интересная слякоть.
– Но ведь мы все что-то выбираем каждый день. Просто иногда этот выбор более, а иногда менее серьезный, разве нет? «Быть или не быть?» – приходится решать крайне редко.
– Не так редко, как вы думаете, – ответил доктор, немного скриви губы, – Был у меня один случай… Даже не знаю, стоит ли рассказывать… Ну, да ладно. Так вот повстречался мне случайно один человечек. Отравиться хотел снотворным. Но, вовремя ко мне привезли, откачали… И стал я с ним разговаривать, как вот теперь с вами. И заявил он мне тогда, мол, безденежье довело до ручки. Мол, будь у него побольше денег, он бы никогда и ни за что таблетки бы глотать не стал. Ладно, дал я ему денег, благо не много-то и нужно было. Ну, вроде как в долг дал, мол, возвратит, когда сможет… Хотя, я прекрасно понимал, что скорее я открою философский камень, нежели он вернет мне что-либо… Но все оказалось куда смешнее. В тот же день он отправился в какой-то кабак, там, на полученные от меня деньги надрался, что называется – «в хлам», и по дороге домой упал в сугроб и замерз.
Вы настаиваете на том, что это я его соблазнил так напиться? Я ведь вроде как помочь хотел. А он понимал ли, что делает жизненно важный выбор? Нет, вряд ли… И даже, окажись в тот момент перед ним хоть сам пророк Исайя, разве бы он послушал его? Никогда и ни за что! Он бы придумал тысячу причин, которые бы объясняли и извиняли его поход в кабак. И это, увы, типично.
После минутной паузы доктор добавил:
– Именно по этой же причине, кстати говоря, бог так редко присылает на землю пророков.
– Да, история, – только и сумел ответить Джеф.– Значит, человек всегда и во всем виноват сам?
– Разумеется. Но почему же только и непременно «виноват»? Человек бывает и триумфатором. Победа над собой – это, знаете ли… не вороне средний палец показать…
Шетани закашлялся, подошел к столику, и почти не глядя, налил себе воды. Пил он медленно, делая совсем маленькие глотки и изредка бросая короткие взгляды на Джефа. Затем он продолжил:
– У всякого человека есть тысячи способов понять что вредно, а что полезно, но, как правило, берет верх не то, что правильно, а то, что чуть красивее «упаковано». А еще чаще выбирают то, что попросту требует наименьших усилий, то есть, то, что диктуется инстинктами, рефлексами и прочими проявлениями зоологического начала.
– Ну, а в моем случае, – возразил Джеф, – какие инстинкты, так сказать, возобладали?
– Жалость к самому себе, я думаю. Вы, так сказать наблюдали разительный диссонанс между желаемым и действительным, вы полагали, что достойны куда более лучезарной участи, в силу все той же своей уникальности… а раз уж реальность не такова, как хочется, то горит она синим пламенем! Вы, как и большинство людей, уверены, что жизнь бессмысленна вне удовольствий и потому с нею не жалко и расстаться.
– Не знаю… – сказал Джеф задумчиво,– Не думаю, что я вообще что-то решал в тот момент. Просто было очень плохо, и это все, что я помню…
– Вот как? Ну хорошо. Предположим, что веревка та, при прикосновении била бы вас током. Что бы вы сделали? Стали бы вешаться, во что бы то ни стало все равно или, скажем, бросили бы эту затею, и задумались хотя бы на несколько минут?
– Наверное, задумался бы…– ответил Джеф, не понимая, к чему доктор клонит.
– Значит, некий выбор, или точнее момент решения все-таки присутствовал. Пусть и завуалированный.
– Нет, не думаю,– снова ответил Джеф,– просто в тот момент «очень плохо» уже перевалило за некий барьер. Это было что-то вроде «горизонта событий» в окрестностях черной дыры, когда пройдя некую точку невозврата, назад уже не вернуться никак.
– Понятно,– пробормотал Шетани.– Значит, все-таки аффект! А следовательно, никто вас не подбивал и не искушал, как никто не искушал мост, рухнувший под непомерной нагрузкой ураганного вертра. Что ж, и так бывает. А раз вы до сих пор не вскрыли себе вены и не выпрыгнули в окно, значит, был просто аффект и миновал, а теперь у вас ремиссия… до следующего раза.
– Что? Какого еще следующего раза?– Джеф поежился.
Шетани все стоял у окна, вглядываясь куда-то вдаль, как вдруг дверь шумно отворилась, и в комнату вошли несколько человек: двое в медицинской форме, двое полицейских и один человек в дорогом сером костюме, черной рубашке и темно красном галстуке. Последний, видимо, был во всей этой делегации главным.
– А вот и вы!– сказал он почти ласково, обращаясь к Шетани. На Джефа внимания никто не обратил.
Шетани повернулся. С его лицом происходило что-то странное: он, то улыбался, оскаливаясь, то вдруг мрачнел и смотрел на пришедших исподлобья.
– Ну, что, мой дорой, – продолжал человек в сером костюме, – пойдем домой? А то вы наверняка уже утомили молодого человека. Не так ли? – человек в сером костюме повернулся к Джефу.
Шетани молчал. Он тяжело дышал, был мрачен, но иногда оскаливался, будто бы вспомнив что-то забавное.
– Ну, что? Согласны?
– Я никому ничего плохого не сделал, – процедил Шетани сквозь зубы.
– Ну как же, – возразил пришелец, – а кто украл костюм у пастора Бурже? Кто стащил стетоскоп? Кто уже неделю как исчез и не дает о себе знать? На какие средства вы все это время существовали, позвольте вас спросить?
– Я все верну,– снова процедил сквозь зубы Шетани.
– Это понятно, – ответил серый пришелец. – А что дальше? Так и будете притворяться дьяволом, и надоедать людям своими историями?
Шетани опустил голову и стал слегка вздрагивать, словно бы всхлипывая. – Ну будет вам, Рэд, будет!– продолжал пришелец, – никто ведь вас не ругает. Просто, я хочу, чтобы вы вернулись в клинику, и все. Так как, вы согласны?
Шетани несколько раз мелко и быстро кивнул, а после рванулся к двери.
– Ну вот и хорошо, – сказал человек в сером и тоже направился к двери.
– Погодите, – крикнул Джеф, – что тут происходит?
– Ах, да, простите нас, – человек в сером костюме обернулся и затем сделал два шага к постели Джефа. – Простите, мы не представились. Я – профессор Вассерштайн – психиатр и лечащий врач мистера Хирами.
– Как Хирами? Его ведь зовут…Шетани?..
– Да что вы! Шетани – это «сатана» на суахили. А у моего пациента есть некая проблема с этим персонажем. Он вам не рассказывал о том, как пьянствовал с Нероном и после они устроили пожар в Риме? Или о том, как он подбил Филиппа Красивого расправиться с тамплиерами?
– Да нет…– Джеф даже немного повеселел.
Доктор Вассерштайн довольно формально, но вполне дружелюбно улыбнулся и направился к выходу. Джеф, словно бы с облегчением выдохнул и расслабленно улегся на свои подушки.
Мир возвращался на круги своя, или просто становился светлее, как и прежде, до всех событий. Профессор Вассерштайн со свитой уже час как ушел, а Джеф все сидел и думал, думал… Ему было теперь легко и хорошо. Шетани с его бреднями уже стал растворяться, словно плохой сон, и на его смену приходили легкие и приятные мысли.
А по окну, по-прежнему, медленно текли мелкие дождевые капли.
Оттава, 2015
(Весь сборник можно скачать бесплатно здесь, только уберите пробелы: "https: // www.litres.ru / taisiy-chernyy / neskolko-kart-iz-cyganskoy-kolody /")