Неистово выл ветер, время от времени стеная как раненый зверь и злобно хлопая ставнями на окнах. Канигу, священная гора северной Каталонии, была полностью покрыта снегом, а на ее вершине изорванными кусками висели темные облака. Было сумеречно несмотря на полдень. Такого марта уже давно не было в этом обычно солнечном южном регионе. Уже начинающая стареть хозяйка дома выбежала на веранду, чтобы снять развешанное после стирки белье.
Она споткнулась обо что-то теплое и мягкое, которое душераздирающе взвизгнуло. Это был облезлый черный кот. Он посмотрел на хозяйку дома большими серыми глазами, полными такой болью и отчаянием, что у бедной женщины екнуло сердце.
«Вечно эти бездомные кошки забегают в сад, выискивая, чем поживиться», - посетовала самой себе Вероник, так звали хозяйку дома. Она жила одна в большом старом доме, в котором зимой одиночество как будто исходило от холодных стен, выложенных по каталонской традиции белыми камнями вперемежку с красным кирпичом. А когда неистовствовал ветер, казалось, что по крыше кто-то ходил и в ярости чем-то гремел.
На следующий день кот снова появился на веранде. Вероник, вооружившись шваброй, в течение нескольких минут прогоняла наглого кота. Но тот все продолжал приходить. Он подолгу сидел на веранде, пристально глядя через большое окно внутрь гостиной. Он так жалобно мяукал, что у хозяйки дома не всегда хватало твердости духа прогнать его прочь. Несмотря на то, что она уже много раз выливала на кота воду и пугала его шваброй, он все равно всегда возвращался.
Вероник была женщиной доброй, но строгой. Она любила чистоту и порядок, поэтому визиты бродячего кота ей надоедали. «Ведь начнет метить на кафеле веранды, а потом неделями не выведешь едкий запах», - вздыхала она, когда видела облезлого кота. Но каждый раз ей было все труднее и труднее прогонять назойливое животное. Почему-то становилось его жалко и даже хотелось ненароком оставить ему в тарелке куриную печенку.
«Эх, был бы муж сейчас в доме, он бы отвадил кота сюда приходить», - думала Вероник, и слезы наворачивались у нее на глаза.
Муж Вероник пропал девять месяцев назад. Поехал в горы на рыбалку и не вернулся. Его искала горная полиция с вертолетом, но обнаружили только его машину и рыбацкие снасти. Об этой истории долго говорили как в самом департаменте, так и за его пределами. Писали даже в нидерландских газетах, и несколько туристов отменили поездку в Пиренеи. А потом о происшествии забыли. И Вероник пребывала одна со своей печалью и тяжелыми мыслями. Друзей у нее не осталось, а сын давно покинул родной дом, и отношения с ним не сложились. Он, правда, навещал ее несколько раз после исчезновения отца, но искреннего разговора с ним не получалось, не было между ними взаимопонимания. У сына была другая жизнь, ничем не похожая на жизнь родителей, которые воспитали его в «этом страшном захолустье, давящим своим провинциальным менталитетом». Так он отзывался о департаменте, в котором вырос. А Вероник с мужем здесь очень нравилось, они провели детство и юность на севере Франции и мечтали переехать на юг, чтобы обрести размеренную жизнь на лоне природы вдали от суеты больших городов. И как только муж получил перевод по службе в департамент Восточные Пиренеи , они собрали вещи, попрощались с друзьями, и, счастливые, устремились к морю, горам и древним замкам.
«А может, и прав был сын: эта дикая природа, которую так любил муж, погубила его? Поскользнулся где-то на скале, так что ни специально обученная бригада жандармов с собаками, ни горная полиция, никто не смог найти его тело», - так размышляла несчастная Вероник.
Безумный кошачий визг прервал ее мысли. Необыкновенная настойчивость была в этом плаче, похожем на человеческий. Вероник подошла к окну и увидела облезлого кота. Вид у него был еще жалостней, чем раньше. Он плаксиво мяукал и пристально смотрел на Вероник большими серыми глазами.
«И взгляд даже не отводит», - промолвила удивленная Вероник и вдруг осеклась. Нелепая страшная мысль пронеслась в ее голове. Она захлопнула дверь веранды и пошла спать, но всю ночь так и не сомкнула глаз.
Утром, сев в старенькое Пежо, Вероник понеслась в Перпиньян. Оставив машину рядом с парком, она пошла по узким улочкам по направлению к цыганскому кварталу. Ухоженная часть города с высокими пальмами и пестрыми клумбами, украшающими берега мелководной реки Тет, спускающейся с Пиренейских гор, состояла в явном контрасте с цыганским кварталом. Но именно в этом квартале еще остался дух старого каталонского города с его неубранными мостовыми, развешанным на окнах бельем, шумом, смехом и музыкой, раздающимися из прижатых друг к другу зданий.
Вероник остановилась у здания восемнадцатого века с облупленными светло-бежевыми стенами, обезображенными черными подтеками от сырости. Этот дом ей показывала когда-то одна каталонская бабка, с которой Вероник разговорилась на воскресном рынке на Place Cassanyes.
«Вот здесь живет цыганка, которая гадает, при этом не обманывает, да еще и способна снять порчу», - рассказывала ей бабка.
Вероник постучалась в дверь. Ей открыла толстая цыганская девочка лет десяти.
- Сеньора, Вам здесь что нужно? – спросила девочка по-каталонски, окинув
Вероник наглым и изучающим взглядом.
Вероник растерялась. А потом промямлила:
- Мне нужна женщина, которая умеет гадать и при этом не обманывает.
- Аh, с’est ma petite mamie (А, это моя бабушка), - уже на французском ответила девочка и улыбнулась. – Проходите, пожалуйста, на кухню.
- Кофе, - скомандовала старая цыганка своей внучке и внимательно посмотрела на Вероник. – Ну, рассказывай, милая, все, что на душе налегло.
Вероник начала рассказывать. Слезы текли из ее глаз, иногда она останавливалась, судорожно рыдая. Толстая девочка принесла ей стакан воды и налила ликер в рюмку, украшенную аляповатым золотым узором. Старая цыганка внимательно и сочувственно слушала Вероник, которая говорила и говорила все, что не могла выговорить за все эти месяцы. Под конец она даже упомянула облезлого черного кота с большими серыми глазами и человеческим взглядом, не побоявшись так и сказать «человеческим».
Когда Вероник умолкла, старая цыганка разложила карты. Старуха долго смотрела в карты и хмурилась. А потом прошептала:
- Муж твой еще не покинул этот мир. Здесь дело не в порче, а в страшном проклятии, которое мне снять не под силу. Но не отчаивайся, ma belle (моя красавица), я знаю, к кому тебе надо обратиться, - добавила цыганка. - К Любашу из Ба Верне. Он – не из наших, вернее цыганская кровь в нем есть, но не испанская. А балканская. Вообще-то он - полукровка. Мать у него - цыганка, а отец вроде бы из этой как ее там Македонии или Черногории. Он во Франции живет давно. Но хорошо говорить по-французски так и не научился. Да ты не бойся, он тебя поймет. А что такое проклятие он знал еще с самого детства. Проклятие, зло и несправедливость. Ведь балканским цыганам еще туже, чем нам приходилось.
Вот тебе его адресочек. Кстати, он очень любит хорошее вино, так что поезжай в винное поместье и купи ему несколько бутылок. Лучше всего редкое, которое в магазинах не найти. Пьет он только красное. Ну прощай, mon сoeur (мое сердечко). Надеюсь, все у тебя будет хорошо, - и старушка по-французски поцеловала Вероник в обе щеки.
Вероник шла к машине по цыганскому кварталу, и ей казалось, что душа ее летела. За многие годы она впервые почувствовала себя свободной. Будучи атеисткой с перемежающимися сомнениями агностика, Вероник сейчас почему-то была убеждена, что душа существует. И ее душа наконец-то ожила, пробудившись от долгого сна, в котором пребывала уже многие годы. Вероник шла, не обращая внимания ни на воющий ветер, несущий пыль ей в лицо, ни на собачьи экскременты, повсюду лежащие на мостовых когда-то престижного квартала Перпиньяна, а теперь одного из самых неблагополучных. Стены некогда восхищающих своим великолепием буржуазных домов с высокими потолками и мраморными каминами теперь были пропитаны сыростью и социальной несправедливостью. Здесь мало кто знал о Свободе, Равенстве и Братстве, несмотря на то, что эти слова насмешливо красовались на зданиях государственных учреждений совсем неподалеку.
Вероник направилась в винное поместье, производившее отличное вино. Они с мужем частенько его покупали и пили по выходным или по праздникам. Поместье находилось в живописнейшем месте. Затерянное в зеленых предгорьях, оно выходило своим фасадом на снежную вершину величественной Канигу. А с другой стороны поместья, вдали, можно было разглядеть вырастающую из скалы крепость Керибюс, последнее убежище обвиненных в ереси катаров.
Красота и благополучие земель Лангедока-Руссильона становились подчас проклятием для его жителей. Римская католическая церковь и французский король организовали альбигойский крестовый поход, чтобы захватить власть и богатства в этих процветающих краях. Воины Креста порой даже не разбирались, кто здесь был католиком, а кто катаром. Ворвавшись в Безье, в котором жили как католики, так и катары, крестоносцы решили, что нужно «убить всех, а Господь потом узнает своих» (лат. «Caedite eos. Novit enim Dominus qui sunt eius» - фраза, приписываемая аббату Арно Амальрику, также называемого аббатом Сито, получившему папский легат на подавление катаров во время Альбигойского крестового похода). И все жители города, включая младенцев, были убиты.
Кровь обагряла эти земли и до крестовых походов. До крестоносцев здесь были сарацины, а до сарацин вестготы, а до вестготов римляне. А потом за этот прекрасный край воевали между собой испанцы и французы. Одни завоеватели сменялись другими. А вечные горы, видевшие все, оставались все такими же притягательными и недоступными. Они до сих пор хранят многовековые тайны, а также несметные сокровища.
Что касается Вероник, она никогда до этого не задумывалась, что в этот южный французский регион полон тайн. Купив ящик лучшего в поместье вина, она отправилась в Ба Верне. Это был район на окраине Перпиньяна, застроенный ашельэмами, социальным жильем для малоимущего населения. Она долго плутала по улицам с уродливыми однотипными многоэтажными зданиями. Вероник, прожившей уже больше двадцати лет в Восточных Пиренеях, еще ни разу не приходилось посещать эту часть города. Она нашла нужный ей дом. Он был унылого серо-желтого цвета. У подъезда обрюзгшая женщина в платке с безумным взглядом что-то громко и неприятно кричала на арабском своим шестерым детишкам. Вероник зашла в подъезд, дверь которого никогда не закрывалась. Она долго пыталась разглядеть на почтовых ящиках имя Любаш, фамилию она не знала, но ее усилия оказались безуспешными. На грязных почтовых ящиках, которые частенько подпаливали скучающие подростки, имени Любаш не было. Но Вероник удалось все-таки найти нужную ей квартиру на седьмом этаже. Она постучалась. Ей долго никто не открывал.
Наконец она услышала звук ключа в замке, и в двери показался очень высокий смуглый мужчина лет пятидесяти, а может и старше, с длинными, черными как смоль усами. Черты его лица были довольно приятны, если бы не большой нос, немного искривленный. Его черные волосы по плечи уже тронула седина. Глаза у него были то ли зеленые, то ли карие, понять было трудно. Они горели таким неистовым пламенем жизни, что смотрящий ему в глаза уже через секунду был вынужден отвести взгляд.
- Tu, vous qui? (Ты, вы кто?) – спросил мужчина на плохом французском.
Вероник, опустив глаза, начала быстро, скороговоркой объяснять, что ее направила сюда цыганка и что речь идет о проклятии.
- Проклятие? - повторил несколько раз мужчина, почесав голову, а потом впустил Вероник в квартиру.
Она вошла в светлую и очень просторную гостиную, в которой было мало мебели: только громоздкий кожаный диван, длинный деревянный стол и тяжелые старинные стулья.
- Садится, мадам, - и мужчина указал Вероник на стул. – Говорить.
Вероник рассказала ему об исчезновении мужа, и еще о том, что облезлый черный кот повадился ходить к ней в сад и мяукать так жалобно, что душа выворачивалась наизнанку.
Выслушав ее, Любаш сказал:
- Я хочу думать, мадам, я дам вам знать. До свидания, мадам.
Обескураженная столь коротким разговором, Вероник попрощалась с цыганом.
- Вот возьмите мой адрес и телефон, - протянула она ему бумажку.
- Спасибо, мадам, - ответил Любаш, и, слегка улыбнувшись, блеснул золотым зубом.
Вероник была разочарована. Возвращаясь домой, она думала, как могла опуститься до такой глупости и суеверия. Порча, проклятие, цыгане. До чего же она дошла? Зайдя в сад своего дома, она увидела облезлого черного кота, ожидающего ее на веранде.
- Пошел прочь отсюда! - крикнула Вероник, и, схватив грабли, сильно ударила ими кота. Взвизгнув от боли, тот бросился бежать.
- Да так ему и надо, теперь побоится здесь появляться! - прохрипела обозленная Вероник.
Но ей было стыдно за то, что она ударила бедное животное граблями. Черный кот больше не приходил. И на душе у Вероник стало еще тяжелее. Она ловила себя на мысли, что ей хотелось, чтобы кот снова появился в саду.
Прошла неделя, она сидела на кухне и пила успокаивающий травяной чай. За окном сияло лазурное море, почти сливающееся с небом, а у моря красовались фиолетовые очертания Альберских гор. Несмотря на солнечный день и яркость красок, на улицу было не выйти. Трамонтана, холодный каталонский ветер, сводящий с ума, стучался в окна и, казалось, был готов выбить стекла и ворваться в теплый уютный дом.
- Да ведь это уже не ветер, кто-то действительно стучится ко мне, - произнесла Вероник и побежала открывать входную дверь.
На веранде стоял высокий широкоплечий мужчина. Это был Любаш.
- Добрый день, мадам. Я думал и у меня есть вопросы.
- Да, конечно, заходите, присаживайтесь.
- Спасибо, мадам.
- Чай, кофе или аперитив? – спросила Вероник.
- Охотно, аперитив, - ответил Любаш и, улыбнувшись, сверкнул золотым зубом.
Вероник достала бокалы и поставила на стол мартини, пастис и дешевое виски, которое обычно закупают французы в пограничных испанских городах. Любаш внимательно посмотрел на выставленные бутылки и налил себе немного пастиса, который не стал разбавлять водой.
- Мадам, у вас кот давно появился?
Вероник удивленно на него посмотрела, а потом ответила:
- Несколько месяцев. Но вот уже неделю, как его нет. Я ударила его граблями, и с тех пор он пропал.
- Гм, - промямлил Любаш, задумчиво поглаживая свои длинные черные усы. - Как зовут вашего мужа?
- Эрве, - еще больше удивилась Вероник.
- Спасибо, мадам, - поблагодарил Любаш. – Можно я похожу вокруг вашего дома?
- Да, конечно.
Прошло с полчаса, и цыган вернулся. В руках у него был облезлый черный кот.
- Мадам, я брать с собой кота, - попросил Любаш.
- Да, конечно, забирайте его, это не мой кот, а бродячий, - согласилась Вероник. - Ой, да у него рана на животе! Неужели это от удара граблей?!
Вероник достала из аптечки бинт и спирт и начала ухаживать за котом. Тот ласково прижимался к ней, тихо урча от удовольствия.
Прощаясь с ней, цыган сообщил:
- Буду искать и думать, а потом приду.
- Хорошо, хорошо, - ответила ему Вероник.
Оставшись одна, она долго еще недоумевала над происшедшим.
Любаш же увез кота к себе домой. Еще из-за пазухи цыгана увидев ашельемы, кот нервно взмахнул хвостом.
- Тихо, тихо, - стал успокаивать его Любаш. – Будем надеяться, что ты надолго здесь не задержишься.
В квартире Любаш внимательно рассмотрел странный орнамент, выбритый на лбу кота. Когда пробила полночь, цыган вывел кота во двор. Намотав на руку его хвост, он крепко сжал другой рукой кошачью шею.
- А теперь ты должен убедить меня в том, что заслуживаешь жизни, - прошептал Любаш коту.
После чего он отпустил кота и выжидающе на него посмотрел. Вцепившись когтями в коленку Любаша, исцарапав ему руки, кот резко отпрыгнул. А потом, оскалившись, встал на задние лапы, готовясь к очередному прыжку. Он душераздирающе мяукал, как будто пытаясь что-то сказать. Увидев на асфальте ветку, кот взял ее в пасть, подошел к песочному двору, долго пытаясь что-то нарисовать на песке. Но у него ничего не получалось.
- Да, - глубокомысленно произнес Любаш и сел на песок. – Ладно, пойдем домой, выпьем и будем думать.
Он бережно взял кота на руки и пошел с ним в свою квартиру.
Пока Любаш готовил еду, кот все время крутился рядом с ним. Когда ужин был готов, цыган посадил кота на диван и поставил рядом с ним на стул тарелку с едой. Потом он разлил вино.
- Пей осторожно, - обратился Любаш к коту. – Не разбей. Вино хорошее. Такое надо пить из бокала.
Цыган сначала долго наслаждался ароматом вина, а потом, сделав небольшой глоток, произнес:
- Хорошо… У нас на Балканах вина проще, но тоже не дурны.
Кот пытался окунуть мордочку в бокал. Но у него получилось только слизнуть несколько капель. Допив вино, Любаш взял бумагу и написал на ней крупными буквами латинский алфавит.
Поднеся бумагу к коту, он сказал:
- Лапой показывай, где это произошло.
Кот стал указывать лапой на буквы.
- Тише, тише, очень быстро, - сказал Любаш. - Значит дорога на Амели-ле-Бен от Иль-сюр-Тет? Знаю, узкая такая дорога у скал. Утром поедем туда, - решил цыган.
Любаш чувствовал, что облезлый черный кот был пропавшим мужем Вероник или его душой, попавшей в тело кота. Еще с самого детства Любаш обладал способностью чувствовать сверхъестественное. При рождении сына его мать, болгарская цыганка, знала, что ее сын будет необыкновенным. Родила она его в дороге недалеко от горы Любаш, расположенной в западной Болгарии. Когда ребенок родился, в небе прямо над горой возникло яркое сияние. Мать Любаша поняла, что это не было случайностью и назвала сына именем горы.
Любаш провел детство и юность в Болгарии, а после смерти матери переселился к отцу в Югославию. В Югославии он открыл у себя уникальные способности не только чувствовать сверхъестественное, но и снимать колдовские чары и проклятия. Однажды он помог снять порчу с жены одного высокопоставленного чиновника в УДБА, югославской секретной службе, куда его вскоре пригласили на работу. Чем он занимался в УДБА, мало кто знал. Известно только, что у Любаша был именной пистолет Застава, якобы подаренный ему самим Тито. Любаш очень берег этот пистолет и часто с необыкновенной бережностью чистил его и подолгу протирал мягкой тряпкой на рукоятке M57 пятиконечную звезду-пентаграмму, приговаривая, что этот древний знак помогает ему бороться с нечистью.
Утро было безветренным, что редко для весны в этом южном средиземноморском департаменте. Любаш сунул кота за пазуху и завел мотоцикл.
- Показывай лапой, куда ехать, - попросил Любаш кота.
Кот одобрительно мяукнул.
Они проехали причудливые скалы, похожие на трубы органа, а вскоре на фоне снежной горы показалась высокая колокольня церкви Сент-Этьен. Затем они свернули на узкую извилистую дорогу, проходящую вдоль горной реки и скал. Вдруг кот пронзительно замяукал, и Любаш остановил мотоцикл. Кот высунул лапу, указывая направление. Любаш осмотрелся вокруг и стал пробираться через перелесок к горной реке, куда ему показывал кот. Местность здесь была дикая, машины по этой дороге проезжали редко, а домов поблизости не было. На высоких скалах Любаш увидел горного козла. Кот указывал на реку.
- Так что, надо перейти реку? – спросил его цыган.
Кот одобрительно замяукал. Любаш снял сапоги и начал осторожно переходить реку. У скал кот указал лапой наверх, и Любаш стал карабкаться на скалу. Он медленно взбирался, как вдруг кот начал жалобно мяукать, и Любаш увидел узкое отверстие в скале. Он протиснулся в него и, освещая себе путь фонариком, долго пробирался в глубь скалы по тесному сырому проходу. С потолка изредка падали капли, и их тихий, но пугающий в гробовой тишине звук глухим эхом отдавался в черном пространстве. Вскоре перед цыганом открылась большая пещера. Ее мощные красно-коричневые сталактиты заблестели при свете фонаря. Любаш заметил, что стены пещеры были покрыты рисунками. Он поднес к ним фонарь и увидел странный орнамент и символы точь-в-точь как на лбу у кота.
- Что за чертовщина! - воскликнул Любаш на болгарском и сплюнул. - Здесь не обойтись без книг.
Вернувшись в Перпиньян, цыган оставил кота дома, а сам пошел в городскую библиотеку. Книг там было немного. Но Любашу не нужны были книги. Ему надо было поговорить с библиотекарем по имени Людовик, с которым он давно был знаком. Любашу имя библиотекаря казалось странным и нелепым, хотя во Франции оно было самым обыкновенным и встречалось не так уж и редко. Цыган же считал, что в человеке с таким именем должно быть что-то королевское. Людовик же был тщедушным очкариком, стесняющимся самого себя, но он был очень начитан и увлекался книгами по магии. У него была прекрасная собственная библиотека, а также коллекция древних книг, доставшаяся ему от деда.
Любаш показал Людовику фотографии орнамента, сделанные им в пещере, и спросил:
- Можешь узнать, что это такое?
Людовик стал с любопытством рассматривать снимки.
- Да, постараюсь выяснить. А где ты все это снял?
- Далеко, - уклончиво ответил Любаш.
Прошло несколько недель. Наконец ветреная и дождливая весна и начало июня сменились теплыми солнечными днями. Любаш ненавидел средиземноморскую весну. В такое время года он вспоминал родную Болгарию и очень по ней скучал. Там весна дарила радость и надежду, а здесь была наказанием и самым неприятным временем года.
От Людовика не было никаких новостей. Любаш уже несколько раз посещал загадочную пещеру. Внутреннее чувство, которое почти никогда его не подводило, говорило ему, что в пещеру надо прийти ночью накануне летнего солнцестояния.
На улицах Перпиньяна все готовились к празднику Sant Joan. Любаш, не любивший шумную толпу, быстро пронесся на мотоцикле, минуя центр города. В Иль-сюр-Тете он свернул на узкую дорогу. Недалеко от места, где цыган обнаружил скалу со странной пещерой, он увидел припаркованный старый Ситроен с прицепом. Любаш спрятал мотоцикл в перелеске и начал осторожно пробираться по узкому проходу в глубь пещеры. Вдруг он услышал топот копыт. Что-то необыкновенно зловещее было в этом топоте. Прислушавшись к нему, цыган понял, почему от этих звуков по спине бежали мурашки. Топот был ритмичным. А немного погодя Любаш услышал заунывное пение. Топот и пение становились все громче по мере того, как цыган приближался к пещере.
Зрелище, открывшееся ему, привело его в неописуемый ужас. Несколько горных козлов стояли на задних ногах и танцевали. При этом они как будто держали друг друга за передние копыта, двигаясь по кругу точь-в-точь как каталонцы, танцующие сардану. Что-то человеческое было в их мордах, и Любашу показалось, что они улыбались. Да, действительно, они улыбались с таким же безумием и тупостью, которое цыган частенько встречал у некоторых членов благотворительных организаций на западе. Его всегда удивляли эти улыбки и благостные выражения лиц, которые не встретишь у людей в Восточной Европе.
В пещере горел костер. Тут Любаш заметил сгорбленного старика в красной каталонской шапке-колпаке. Старик то играл на тамбурине, то читал заклинания на латыни. Его желтое сморщенное лицо было похоже на лицо покойника, а его глаза были бесцветны и неподвижны. Он изредка подходил к козлам и кормил их костлявыми трясущимися руками сушеной травой, аккуратно связанной в букетики. После каждого такого кормления тонкие синеватые губы старика кривились в уродливой улыбке, а из его рта вытекала слюна.
Дрожа от ужаса, Любаш выполз из пещеры. Ноги его еле слушались, и он с трудом добрался до мотоцикла. Немного погодя он пришел в себя и решил, что необходимо незаметно выследить, где обитает старик-колдун. Он прождал почти целую ночь и только перед рассветом услышал, как завели старенький Ситроен. Не включая фар и держась на расстоянии, цыган последовал за машиной, которая минула Амели-ле-Бен, уютный городок с лечебными источниками, а затем направилась к Аспр, и там, проехав через старую каталонскую деревню, Ситроен остановился у маса (ферма на юге Франции, в Провансе и Лангедоке-Руссильоне). А Любаш развернулся и помчался в Перпиньян.
Кот ждал его у двери. Увидев цыгана, он радостно замяукал. Любаш достал недавно написанный им латинский алфавит и бросился к коту:
- Ты видел старика-каталонца в пещере?
Кот замяукал, показав лапкой на латинскую букву O, с которой начинается французское «да».
- Это он превратил тебя в кота?
Кот душераздирающе мяукнул и снова дотронулся лапкой до буквы O.
- Ты видел в пещере горных козлов?
Кот ответил утвердительно.
- И они танцевали сардану?
Кот снова дотронулся до буквы О.
- Ладно, - решил Любаш. – Не стоит торопиться с выводами. Надо будет еще раз осмотреть пещеру.
И цыган вернулся в пещеру. Там никого не было, и казалось, что после страшной оргии с горными козлами все было убрано. Сверху на него упало несколько капелек воды. Смахнув их, он вдруг почувствовал, что они были густыми и вязкими. Поднеся фонарь к пальцам, Любаш понял, что это была не вода, а капли крови.
На следующий день Любаш встретился с Людовиком. Он попросил библиотекаря узнать о старом масе, в котором обитал старик-колдун.
- Масу несколько веков, - сообщил Любаш Людовику. – Может, есть о нем какая-то история? И еще, что ты знаешь о празднике Sant Joan?
Людовик поправил очки и начал рассказывать:
- Многие думают, что это христианский праздник. Однако корни его уходят в язычество. Он празднуется в день летнего солнцестояния. В Каталонии, да как, впрочем, и везде, один из главных атрибутов праздника – огонь. В нашем регионе пламя, принесенное с горы Канигу, зажигают на башне Кастийе. Считается, что с помощью священного огня и ритуальных танцев можно изгнать злых духов. А собранные в эту ночь травы способны исцелить от болезней. Подобный праздник существует и в Скандинавии под названием Sankt Hans. У реки или у озера разжигают костер и символически сжигают на нем ведьму. У русских и украинцев праздник называется Иван Купала, и тут опять все те же стихии огня и воды.
- А в Болгарии этот праздник зовется Яневден, - задумчиво добавил Любаш.
- Что касается орнамента с твоих снимков, - продолжал Людовик, - я сумел отыскать похожий орнамент в одной немецкой книге, написанной в XVI веке. Эта книга, изданная типографией, поддерживающей реформацию церкви, критикует католическую церковь. В ней есть карикатурный рисунок, изображающий двух черно-белых собак, одетых в инквизиторскую одежду. У одной из собак на лбу нарисован символ, очень похожий на орнамент со сделанных тобой фотографий.
В этой же книге я прочел, что карикатура была навеяна народной песней-легендой о двух доминиканцах, приехавших в XV веке в Руссильон исполнять обязанности святой инквизиции. Они обвинили в колдовстве одного из самых богатых в области землевладельцев. После их обвинения землевладелец бесследно исчез незадолго до инквизиторского суда. А потом все его имущество было конфисковано церковью. Было известно, что землевладелец публично проклял доминиканцев-инквизиторов, произнеся следующее: «Собакам церкви быть собаками», а затем повторил слова самой святой инквизиции: «Debita animadversione puniendum» (Да будет наказан по заслугам). Доминиканцы, обвинившие богатого жителя Руссильона, вскоре пропали. Легенда гласит, что в конфискованных церковью виноградниках, до этого принадлежащих землевладельцу, несколько раз видели двух огромных черно-белых псов, одетых в инквизиторскую одежду.
Тогда Любаш решил посетить деревню, находящуюся рядом с масом, в котором обитал колдун. Эта была типичная каталонская деревушка с узкими улочками и тесно прижатыми друг к другу мрачными серыми двухэтажными домами, построенными несколько столетий назад. У одного из домов сидела старуха с недовольным лицом и бросала злобные взгляды на проезжающие машины. Что ей не нравилось, никто не знал. Озлобилась ли она от старости и от боли в скрюченной спине после многолетней работы на виноградниках? Или оттого, что слишком много понаехало сюда чужаков?
Цыган зашел в маленькое кафе. Пахло гнилой стоячей водой, как будто от прорванной трубы. Посетителей в заведении было немного. Но все они изучающе и недружелюбно рассматривали Любаша.
- Добрый день, - приветствовал их Любаш.
- Добрый день, - тихо и с неохотой ответили ему.
Цыган заказал себе Picon biere.
- Есть работа на масе? – поинтересовался Любаш. – Я умею подрезать виноградники и чистить емкости, в которых зреет вино.
- И много ты их чистил? Самая поганая и опасная работа, - оживился мужчина с сизым носом, у которого ботинки были одеты без носков прямо на голые ноги. – У меня так дядя погиб. Наглотался углекислого газа и не хватило сил вылезти.
- Да, от этого немало работников умирает - десятки в год, - поддержал разговор мужчина помоложе, говорящий с сильным испанским акцентом.
- Не советую тебе работать у старого хрена, - прохрипел мужчина с сизым носом.
– Он недоплачивает и берет на работу только испанцев. – Ни арабов, ни французов. А только испанцев.
- Можно подумать, что французы работают на таких работах, - возразил ему мужчина с испанским акцентом. – Только испанцы и согласны на такую работу. А везет он их из Андалузии. Ведь там работы совсем нет.
- Уж понятно, что не из Каталонии, - усмехнулся сизый нос. – Сам-то старик -каталонец, так что неимоверно жадный и нанимает только тех, кому меньше всего можно заплатить.
- А когда старик бывает дома? – спросил Любаш, почувствовав, что начинает завоевывать расположение завсегдатаев кафе.
- Да этот хрыч все время сидит дома. Я и не видел, чтобы он куда-то выходил, - ответил цыгану сизый нос. – Про это винное поместье всегда говорили недоброе. Оно переходило от одного старика к другому, причем все старики были как братья похожи друг на друга.
Сизый нос взял зубочистку и долго ковырялся в зубах, а потом аккуратно выложил остатки выковырянной из зубов пищи на землю и ласково пропел: «Гули-гули». Жирные грязные голуби спустились на землю и стали с жадностью клевать содержимое рта сизого носа.
Любаш понял, что больше никакой ценной информации он здесь не получит. И угостив работников виноградников Picon biere, отправился домой.
Цыган решил следить за домом старика-каталонца, а при возможности попробовать в него проникнуть. Колдун жил на старинной усадьбе, построенной в типичном каталонском стиле из красно-белого камня и окруженной виноградниками. Усадьбу охраняли два огромных черно-белых пса, на лбу которых был выбрит все тот же загадочный орнамент, как и на стенах пещеры. Но псы были для Любаша не помехой. Он знал несколько цыганских трюков, которым его научила мать, так что вскоре собаки стали его лучшими друзьями. И каждый раз, когда Любаш появлялся, они радостно его встречали, нежно облизывая и весело виляя хвостами.
Старик действительно почти никогда не выходил из дома. Но однажды Любашу все-таки удалось пробраться в усадьбу. Он еще с детства умел взламывать самые хитроумные замки. Когда цыган зашел в помещение, у него закружилась голова от затхлого спертого воздуха. Все ставни были наглухо закрыты, и в доме было холодно и темно. Электричества не было, и при свете фонаря Любаш увидел множество подсвечников со свечами. Мебель была старинная. Во многих местах к потолку были подвешены сушеные травы и коренья. А на деревянных полках стояли древние книги, некоторые из них были написаны от руки. Услышав звуки мотора в отдалении, цыган в поспешности покинул дом старика.
В тот же день Людовик сообщил Любашу, что часть каталонской усадьбы, в которой жил старик-колдун датируется XV веком. Цыган долго думал и решил, что самый верный способ спасти мужа Вероник - пробраться в дом старого колдуна, приставить к его виску пистолет и заставить снять проклятие с бедного Эрве, превращенного в кота. Так он и сделал. Ночью, бесшумно взломав замок входной двери, цыган вошел в спальню, из которой раздавалось громкое храпенье.
Любаш зажег свечу, подошел к кровати со спящим стариком и приставил ему к виску Заставу, еще никогда его не подводившую. Старик продолжал крепко спать, храпя на весь дом. Цыган, взявший с собой черного облезлого кота, попросил его громко мяукнуть.
Кот взвизгнул. В этом пронзительном зове зазвучала вся грусть и отчаяние кошачьего племени за их порой тяжелую, но все же свободную жизнь. Ведь эти животные, живущие бок о бок с человеком, несмотря на столетия попыток их сломить смогли отстоять свою независимость. Человеку покорились все животные, которых он когда-то хотел приручить. И клыкастые хитрые волки, ставшие благолепными собаками, и даже прекрасные скакуны степей и прерий, несущиеся со скоростью ветра и способные все снести на своем пути. Все они были подчинены и унижены человеческим родом. Все кроме маленьких нежных кошек, томных, грациозных и хранящих неведомую для человека тайну потустороннего мира.
Услышав истошный визг кота, старик проснулся. Увидев приставленный к его виску пистолет со звездой-пентаграммой на рукоятке, старик задрожал всем телом и взмолился:
- Я дам тебе золото и сокровища, которые собирал на протяжении веков. Я исполняю древний обряд раз в год во время летнего солнцестояния, чтобы при помощи цветущего папоротника находить клады. А кладов в этой многострадальной земле не счесть. Их зарывали здесь финикийцы, римляне, вестготы, сарацины, катары, тамплиеры и даже евреи, бежавшие в Испанию от французских коллаборационистов.
С тех пор, как инквизиция конфисковала мои богатства, я в течение веков приумножаю то, что мне удается найти благодаря древнему обряду. Собранные мною сокровища хранятся в пещере, но не на каталонской земле, а чуть дальше, рядом с древним городом Септимании Реннас дел Кастел. Я отвезу тебя туда, и ты станешь самым богатым человеком в мире.
- Хорошо, - ответил ему Любаш, - но сначала преврати Эрве из кота в человека.
- О, это возможно сделать только в следующий день солнцестояния, - ответил ему старик. – Поверь мне, - продолжал он. - Я никогда никому не приносил зла, кроме двух инквизиторов, которых я превратил в собак в конце XV века. Но они это заслужили. Эти римские неудачники, не имевшие успеха ни при дворе, ни у женщин, продались католической церкви. Они почувствовали, что именно в лоне этого жестокого института смогут наконец получить богатство, власть и безнаказанность за свои бесчестные деяния.
Да тебе все это должно быть известно. Ведь мир с того времени ни капли не изменился. Ты служил тем же, которые убивали не только тела, но и души. Что кричал твой дед-черногорец, когда бравый офицер югославского УДБА приставил дуло пистолета к его виску в сорок девятом году? Ты за Тито или за Сталина? Твой дед ответил тогда: «Я ни за того ублюдка, ни за другого, я за Россию и за Черногорию». А через три года он погиб в казематах на острове Голи-Оток в Адриатике.
- Я ничего такого не слышал от своего отца, - оправдывался Любаш.
- То-то, - победоносно воскликнул старик-каталонец. – А мне многое известно, потому что я скитаюсь по этому грешному миру уже несколько столетий. И каждый раз, когда смотрю на человека из нынешнего века, я вижу судьбу его отцов, дедов, прадедов…
- А этого тупого сh'ti (так на сленге называют жителей северной Франции), - сказал старик, указав на облезлого черного кота, - я заколдовал, чтобы не ходил, где не надо и не совал свой тупой северный нос не в свои дела. Я репетировал с горными козлами перед великим днем солнцестояния, а сh'ti забрался в пещеру и наблюдал. А потом вскрикнул от ужаса. И что же я должен был делать? Отпустить его, чтобы он пошел в полицию и рассказал этим олухам о великом многовековом обряде?
Каталония - древняя священная земля, полная тайн и магии. А эти gabachos (на каталонском языке означает иноземец, так называют в основном жителей c севера Франции, а иногда и всех французов) понаехали сюда и все вынюхивают. И творят здесь всякое безобразие. На священных местах пооткрывали музеи. Все здесь осквернили и понастроили заведения с собачьей едой.
Знай, что когда-то твои предки-славяне привезли в наш чудесный край прекрасное знание богомилов, которое потом было уничтожено католической церковью и правителями, пришедшими в этот край с севера...
Тут старик побагровел, схватился за сердце и повалился на пол. Любаш подбежал к нему, стал массажировать ему сердце и делать искусственное дыхание. Но все его попытки оказались тщетными. Лицо старика перекосилось в страшной гримасе, и он умер.
А через сорок дней у Любаша было видение. Душа старика, столетиями томившаяся на этой грешной земле, наконец-то, улетала в иной мир. Был ли он лучше нашего, Любаш не знал. Он только видел, как старик улыбался ему той безумной улыбкой, свойственной членам благотворительных организаций на западе.
«Значит, он точно не летит в Восточную Европу, где так непроста борьба за существование», - подумал Любаш и порадовался за душу старика.
Эрве же так и остался котом. Ведь только старик-каталонец мог снять с него проклятие. А Вероник из атеистки стала глубоко верующей во что-то ей самой неведомое, но без сомнения существующее.
Когда же Любаш наконец-то решился принести ей кота, она откровенно сказала цыгану:
- Знаю, что это мой муж. Буду теперь за ним ухаживать и готовить ему его любимые блюда. Когда он был человеком, мне все время было некогда. Ну а теперь хоть кота побалую.
Кот долго нежно терся о ноги своей жены, томно урча и изредка мурлыча.
Потом Любаш видел его несколько раз у своего ашельема. Вероник было известно, что кот туда убегал, и она каждый раз приезжала и увозила его домой. А потом Любаш узнал, что кот встречался во дворе ашельема с миловидной рыжей кошечкой. Но он решил не рассказывать об этом Вероник.
Еще цыган частенько думал о несметных сокровищах, которые ему обещал старый колдун. Было ли это правдой, или старик наврал, чтобы выиграть время, Любаш не знал. Но может и существует где-то рядом с бывшим вестготским городом пещера с несметными богатствами?