Росинка и Ортия.
27. В пустоте...
Просто швырнула-отбросила на коврик то, что держала в руках. Окинула взглядом комнату, потом молча прикрыла глаза и вышла обратно в зал.
Она была в шоке от того, что увидела. По множеству явных признаков, Диана поняла... Да, ей стало мучительно ясно, что в доме никого не было минимум две недели. Странный чуть пыльный «аромат» пустого дома, засохшая земля в горшках и цветы «на грани выживания». И, самое главное, сдвинутая в сторону дверь встроенного шкафа позволяла видеть, что вещей Дитенки там нет.
Диана не поленилась проверить этот факт. Увы, все обстояло именно так, как она и почувствовала почти что сразу. Кстати, большая часть «носильных» вещей Всеволода, а главное, его «Lap-Top» и планшет, орудия труда ее мужа, отсутствовали в доме как класс, то есть, совсем и напрочь.
На мебели было немного пыли, подтверждавшей тот факт, что с момента необъяснимого исчезновения из их дома ее домашних, никто сюда не входил. Летняя обувь Дитенки и Всеволода тоже куда-то исчезла.
Диана прошлась по комнатам, но ни в спальне, ни в детской, ни в зале, ни в прочих комнатах, имевших для них, так сказать, переменное назначение, она не нашла никакой записки-предупреждения, где, мол, сейчас могут находиться Всеволод и Мария.
Молодая гвардионка в каком-то ступоре уселась в зале, устроившись в любимое кресло своего мужа, возле низкого удобного столика. Да-да, она не переобувалась, и не переодевалась в домашнее. Она была готова в любую секунду сорваться с места и помчаться туда, где находятся ее муж и дочь. Сейчас же Диана просто попыталась, для начала, прийти в себя, привести в порядок свои собственные мысли.
Спокойно, только спокойно...
Конечно, спокойно. Нет нужды волноваться. Потому, что нечем.
Просто... пусто там, внутри... И никаких мыслей. Даже желания думать нет...
И все же, состояние шока понемногу проходит, сменяясь смесью раздражения и отчаяния. Раздражения на собственную глупость. А отчаяние... Тоже было, чуть-чуть, самую малость, заглушаемое другими эмоциями.
Н-да, милая Диана-Охотница, давненько ты так не тупила! С тех самых пор, как там, в Берлине, купила себе свой первый мобильный телефон. Все-таки у Цивилизации есть свои существенные плюсы. Хотя бы в части технических возможностей «достать» оппонента. В информационном смысле...
Странно. Мыслить в отношении собственного мужа в терминах, которые она использует на «боевых»... Не чересчур ли круто?
Телефон в руку, нажать пару кнопок, вызвав до боли, до слез, до оторопи знакомый номер, набранный ею не далее, как вчера вечером. Несколько томительно-длинных гудков, на протяжении которых она никак не может заполнить странную пустоту, возникшую в ее голове. И когда на том конце радиоэфира возник знакомый голос, его голос, она даже не сразу поняла, что пора что-то сказать, вернее о чем-то спросить его, адресата этого отчаянно-пустого (она это только сейчас поняла!) вызова.
- Диана? – его голос спокоен.
- Всеволод... – после секундной паузы она, наконец-то, находит в себе силы спросить, жестко и точно сформулировав суть вопроса. – Сева... Ты сбежал?
- Можно сказать и так, - Всеволод отвечает абсолютно спокойно, как будто бы она только что его не оскорбила. – Хотя... можно сказать иначе. Просто уехал. Видишь ли, мне предложили работу здесь, в Питере. Художником-оформителем. Разработка дизайна интерьера, художественная роспись, заказ и обработка элементов декора… Я не стал отказываться. Вот и все.
- Вот и все?! – голос Дианы на грани крика. – Ты сказал, ВСЕ?! Ты хоть сам-то понял, что ты сказал?!
- Конечно, - Всеволод, похоже, вовсе не шутит.
- Ты... – Диана со стоном и слезами произносит это личное местоимение. – Ты сказал, что «ВСЕ»... Ты сбежал куда-то в Питер, и говоришь мне, что...
Она не договорила, всхлипнув.
- Диана, - голос Всеволода с оттенком грусти. Но... что значит эта грусть по сравнению с ее отчаянием! – Прости, но я должен был уехать. Иначе...
- Что «иначе»?! – молодая женщина со слезами в голосе качает головой, как будто он может своими глазами увидеть этот ее горький жест. – Ты предал меня... Но почему?! Что плохого я тебе сделала, чтобы ты так поступил со мною?
- Прости, но я больше не мог, - Всеволод кажется искренне огорченным ее слезами. – Очень тяжело это все. Тебя нет... А в том доме, в Сокольниках...
- Ты же сам согласился сюда переехать! – Диана возмущена. Ведь ей казалось, что новый просторный дом укрепит их семью. А здесь ее, похоже, попрекают тем фактом, что она заботилась о них с Дитенкой! – Тебе же там нравилось! Что там не так? Что случилось у вас там, пока меня не было?
- Там... – Всеволод на секунду замолкает, а потом говорит с трудом, делая большие паузы между фразами, как будто преодолевая большое напряжение и не желая сказать лишнего, наверняка боясь ее обидеть. – Как-то совсем не так... Странно… Скорее, даже страшно. Пусто и отвратительно. И сны...
- Какие еще сны? – Диана ничего не понимает. Что за глупости! Как может взрослый человек оправдывать свое бегство из дома какими-то там «снами»?
- Дрянные сны, - ее муж, похоже, говорит всерьез. И страшное... – Как будто фильмы про какие-то отвратительные миры, похожие на наш. Вот только люди там, хоть и говорят иногда на русском языке, но...
- Что «но»? – Диана холодеет от ужаса. Ей действительно страшно, но она все еще надеется на то, что это все просто нелепое, идиотское совпадение. – Что это за миры?
- Омерзительные миры, похожие на какие-то случайные, Слава Тебе, Господи, несостоявшиеся варианты развития нашего мира, - Всеволод, похоже, решился. Он теперь говорит почти без пауз, все более взволнованным голосом. И Диана верит, ВЫНУЖДЕНА верить его словам. Просто потому, что ЗНАЕТ то, о чем ему приснилось. И отнюдь не понаслышке. – Там, в тех страшных Мирах, произошло нечто жуткое. Вначале, какая-то инфернальная тварь повернула обстоятельства так, что жители страны, очень похожей на нашу, и даже говорящие на русском языке, убили Государя и его Семью. Потом люди этой страны совершали дикие братоубийства, вели кровопролитные войны с соседями, перемежая их созданием страшных тюрем, отвратительных каторжных заведений с названием «концлагерь». Знаешь, похожее слово встречается и у нас, применительно к колониям англичан, где они тоже используют труд заключенных, совмещенный с крайне жестоким обращением. Но даже такие мерзавцы, как англосаксонские капиталисты и плантаторы, не додумались сделать нечто подобное основой своей промышленности! Представь себе, что те, кто властвовали над этой истерзанной страной, так похожей и непохожей на нашу Родину, создали специальные тюрьмы для инженеров! Конструкторов новейших машин и техников специально заточали в особых застенках, часто по надуманным обвинениям, и принуждали создавать оружие! Представь себе уровень ненависти и презрения того государства к свои гражданам, уровень ада, который оно создало для них! Для всех, кто там жил! И подумай, какого отношения с их стороны это государство было достойно! Весь ужас в том, что тот «тюремно-истязательный» кошмар происходил не «за морем», не среди диких племен и одичавших от вседозволенности «колонизаторов», а прямо в метрополии. В той стране, так похожей и непохожей на нашу, в степях, лесах и тундре, люди-звери охраняли людей-рабов, принуждая заключенных каторжным трудом искупать грехи перед государством. Причем, эти грехи выражались не только в кражах, убийствах и прочих бытовых преступлениях, на которые весь отвратительный уклад жизни их буквально провоцировал! Многих людей в те самые концлагеря отправляли просто за инакомыслие и иные, чисто абстрактные провинности перед властями, вроде шуток над верховными властителями. Такое у нас если и бывало, то почти полтора века назад! Да и тогда, в те жестокие времена, у нас подобному наказанию подвергались единицы! А эти... нелюди... Гордились количеством трупов, которые оставили на полях сражений и без зазрения совести устилали костями каторжан стройки и дороги. В той стране, вместо чистых и зеленых городов, они возвели отвратительно-серые поселки-заводы, где стиралась грань между свободными людьми и тюремными сидельцами. А их деревни... Серость и дикость! Ничего похожего на наши села! А насчет их самих... О тех, кто там жил, о большинстве из них, просто неприятно говорить. В той стране жители позабыли что такое милосердие, сладострастно желали смерти тем, кто рядом и хоть чуть-чуть отличался от их омерзительной серой массы. Если эти серые ничтожества сами не могли затравить или уничтожить, если боялись лично оскорбить, избить или убить кого-то, непохожего на них, то убивали тех, кто имел неосторожность быть с ними рядом, написанием доносов, за которыми следовало помещение в «концлагерь».
Всеволод на секунду умолкает, а потом, переведя дыхание, с омерзением в голосе продолжает.
- Ну и закономерный итог, - говорит он, горько усмехаясь. - После многих лет такой отвратительной жизни, «без Царя в голове», все еще руководимые теми же самыми посланцами ада, жители той несчастной страны зажгли пламя инферно в собственных душах и выплеснули это жуткое состояние изнутри себя в свой реальный быт, приведя свое существование к виду, наиболее симпатичному их отвратительным чудовищным властителям, тем, что были родом из Преисподней. В итоге, общими усилиями, они просто разорвали свою Родину на части. При этом случилось еще одно жуткое событие, нечто вроде взрыва термоядерной сверхбомбы, только на духовном уровне. Их мир снова раскололся надвое. В одной из этих частей, пошедшей по пути полной катастрофы, те, кто остался жить на бывшей когда-то единой страной 1/6 части суши, возненавидели друг друга. Ведомые инфернальными властителями к дальнейшему падению, жители осколков прежней, общей для них, Родины впали в какое-то жуткое состояние, на грани маразма и мракобесия. Начали похваляться разностью своих языков и культур, вернее так, местечковых «культурок». Ну, и в очередной раз дошли до братоубийства. Представь себе, как в двух столицах соседних «краинок», бывших когда-то единой великой страной, беснуются толпы. Как в Киеве обезумевшая толпа тысячей глоток орет на украинском языке отвратительную фразу «Москаляку на гиляку!!!» А в Москве, на многотысячном митинге идеально серых от внутренней гнили человекообразных индивидов, некое лысое существо, с искаженной мордой лица, брызжет перед микрофоном на трибуне слюной, как в припадке эпилепсии. И орет, призывая толпу поддержать его вопль: «Всех несогласных с нами стереть в лагерную пыль!!!» Бред какой-то... А самое жуткое, что среди всех этих мерзавцев, которые, каждый со своей стороны, старательно вытравливали в себе остатки человечности, затесались отвратительные жирные скоты в позолоченном облачении и с крестами на выях. Представь себе эдаких «святых отцов», раскормленных как боровы, и молчаливыми кивками одобряющих все это мракобесие, паразитирующих на всей этой мерзости и бесовщине, греющих на братоубийственном кошмаре свои жирные руки. Псевдосвященников, презревших, ради доносов в тайную полицию, таинства исповеди, и вымогающих из прихожан подношения, мерзавцев в рясах, погрязших в симонии* и роскоши. И все это отвратительное зрелище духовно умерших, а может быть никогда и не оживавших для чего-то светлого, человекоподобных существ, сопровождается тошнотой и головной болью. Жуть...
- Ты думал... – Диана горько усмехается и делает паузу, пытаясь собраться с мыслями, которые буквально начинают жечь ее изнутри. – Ты решил, что это из-за места, где мы поселились?
- Не знаю, - голос Всеволода почти раздраженный. - Прости, я больше не мог. Решил, что это можно поправить сменой обстановки. Когда мы приехали в Питер, стало полегче. Но все равно...
- Сны.... – Диана глотает слезы обиды. – Ты это все видел как сон... А я БЫЛА там! Я видела этот бред наяву!
- Ты побывала там? – Всеволод, как ни странно, почти не удивлен. Возможно, он ожидал чего-то подобного. – Так вот, в какие «командировки» они тебя отправляли…
- Да, я побывала там! И не только там! – уточняет взволнованная, почти плачущая Диана. – Сейчас я нарушаю все эти гребаные правила секретности, но… мне плевать! Мне важнее, чтобы ты меня понял! Чтобы ты представил себе, что я чувствовала, когда своими собственными ушами слышала отвратительные вопли тех страшных толп нелюдей! И собственными нервами ощущала всю эту мерзость! Как думаешь, мне-то было каково?!
- Тебе, наверное, было еще хуже, - согласился Всеволод. – Но когда Маша...
- Что Маша? – Диана застывает в ужасе, со слезами на глазах. – Ей что... тоже снилось... ТАКОЕ?!
- Она видела то же самое, и это ее напугало. - Всеволод говорит вполне спокойно, но это определенно свидетельствует о том, что он вовсе не шутит. – Понимаешь, через два дня, после того, как весь этот бред пришел в мои сны, Маша призналась мне, что боится заснуть, и все время видит эти безумные толпы, ненавидящие друг друга. Она спросила меня, что значат слова «Москаляку на гиляку», которые орали обезумевшие киевляне, и какую «пятую колонну» хотели «сгноить» в каком-то там «Гулаге» их злобные противники. Я не знал, что ей ответить. Маша испугалась этих грязных и омерзительных лиц, скорее уж звериных морд, переполненных ненавистью ко всем, кроме самих себя. После переезда сюда, в Питер, Маша постепенно успокоилась, и теперь уже спит нормально. Да и я стал видеть эту гадость пореже. Правда, нам с ней, не так давно, начали лезть в голову другие сны.
- Какие? – Диана вздрагивает в ожидании очередного кошмарного известия. И пакостная новость не заставила себя ждать.
- Гадость того же разлива, только в чуть-чуть отличающейся версии, - вздохнул ее муж. – Сны про второй осколок того несчастного мира, взорванного на духовном уровне. Там всей этой мерзости человекоподобных зомбированных существ не дали явным образом излиться наружу. Всю эту мразоту, всю злобу и ненависть выращенных нелюдей там загнали внутрь того, что заменяет им души, оставив загнивать и тлеть, постепенно уничтожая их, всех и каждого, изнутри. Инфернальные твари захватившие тот мир, создали там, для своих пищевых нужд, омерзительное общество, где люди, не стесняющиеся говорить на русском языке, существуют в системе «двух каст», с официальным разделением на «высших» и «низших». Та еще мерзость, пусть чуть более «прилизанная», но от того не менее жуткая. Слава Богу, сейчас уже полегче. Но поначалу...
- И там я тоже была, - голос молодой женщины становится глухим от обиды за то, что ей не желают сочувствовать. – Я видела всю эту гадость воочию! А ты только краем глаза заглянул в этот ад, и не знаешь его подлинной глубины!
- Лично мне этого хватило, - голос Всеволода становится чуть более напряженным. – А уж Дитенке... Ей ни тот, ни другой вариант ада не нужен. Ни во сне, ни наяву! Я… не знал, что это может быть как-то связано с тобой. Я думал, причина наших общих снов именно в том месте, где стоит этот дом, который мы с тобой по глупости купили. Знаешь, про Сокольники рассказывают всякое... И я спасал нашу дочь так, как мог, отвлекая от всей этой заразы. Я просто увез ее, сменил ей обстановку, чтобы она не мучилась этими кошмарами.
- То есть... – молодая женщина в ужасе. Она говорит медленно, как будто горло сдавило спазмом. - Ты хочешь сказать, что вся эта дрянь пришла к Вам... через меня?!
- Ты сама сказала, что была именно там в это самое время, - Всеволод явно устал от этого тяжелого разговора. – Ну, когда у нас начались все эти кошмары. До этого я не знал, что и подумать. И услышал о возможной причине только сейчас, от тебя. О наших проблемах я не говорил никому, даже Ирине. Решил справиться сам.
- Спасибо, - Диана говорит почти что искренне.
- Диана, я ни в чем тебя не обвиняю, - голос ее мужа звучит по-прежнему напряженно. - Я готов понять тебя, и чем-то тебе помочь. Но, в начале, я должен защитить Машу. То, что я ее увез... Прости, но это, вроде бы, сработало. Если есть другие варианты, то скажи мне, могу ли я защитить ее как-то иначе?
- Я... – Диана в шоке. – Я даже не знаю... Неужели я и вправду теперь несу в себе всю эту... заразу из тех, «грязных» миров? Ты считаешь, что я... опасна?
- Возможно, - Всеволод серьезен, и эта особая тональность его голоса буквально жжет Диану изнутри! – Но я все же не уверен. Не думаю, что все так уж серьезно. Слава Богу, уже четыре дня ни Машу, ни меня такие сны не беспокоили. Может быть, все и обойдется. Давай надеяться на лучшее.
- Сева... – Диана уже как бы выпотрошена изнутри. Она в глухом отчаянии от всего произошедшего, и не знает, что же ей делать дальше. – Я могу... хотя бы поговорить с Марией? Пожалуйста!
- Конечно! – Всеволод вздыхает с каким-то облегчением и, повысив голос, зовет дочь:
- Маша, Машэт! Иди, поговори, это мама тебя зовет!
- Мама! – звучит издалека, приближаясь, голос дочки, слышится топот ее ножек по полу. Странные шуршаще-стучащие звуки определенно обозначают момент «забирания» телефона у отца.
Для Дианы эта пауза стала возможностью как-то прийти в себя, перевести дух после столь жуткого известия, о том, что ее «запредельные странствия» столь замысловатым, столь вычурным образом проявились в жизни ее близких.
Наконец, веселый голосок Марии обращается к ней и сразу же становится чуть-чуть полегче.
- Да, мама! – голос Дитенки явно не «задерган» всеми этими «мистическими» переживаниями. Ребенок есть ребенок. Для него ночной кошмар это просто мимолетное сновидение. Раз – и нету его! Не то, что взрослая женщина-ментат, которая порой бывает в курсе, куда иной раз приводят пыльные нехоженые тропинки сновидений. Многие знания - многая печали...
- Марьюшка... – Диана редко так называет свою дочь. Но сейчас она безумно счастлива от того, что слышит ее. И голос дочки отнюдь не напуганный. Нет, Дитенка бодра и весела! Быть может, она не слишком измучена странными сновидениями, отголосками тех Миров, где что-то где-то и когда-то пошло не так, неправильно. – Доченька... Где вы?
- Дома! – с некоторым недоумением в голосе ответила Дитенка. – А где нам еще быть? А ты где? Ты же обещала прилететь к обеду!
- Я... тоже дома, - Диана в некотором недоумении ведет этот безумный диалог. – Но я... в Москве, в нашем доме. Там, в Сокольниках!
- А мы уже живем не там, а в Питере, в доме на Канале! Здесь... интересно! – Дитенка, похоже, решила ей похвастаться. – Папе здесь дали несколько домов расписывать, изнутри! Я к нему на работу каждый день хожу! А живем мы недалеко, папа со мной ходит туда-сюда. А на обед он водит меня в кафе, там очень вкусно кормят!
- Господи, это же вредно! – Диана находит, наконец, что ей сказать. В смысле, произнести, отрефлексировав ситуацию, нечто осмысленное. – Ты хоть там умыта-одета?
- Конечно! – Мария произносит это слово безапелляционным тоном, дескать, «И не сомневайся!» - Папа у нас очень заботливый!
- Заботливый... – Диана вначале как-то неестественно усмехнулась, а после тяжело вздохнула. – А вот обо мне не позаботился! Мне он здесь в доме даже письма не оставил, где вас искать!
- А я думала... – Дитенка как-то смущенно замолкает, и потом вроде бы все понятно объясняет, но так, что Диане становится еще горше от этого странного понимания. – Я думала, что тетя Ирина все тебе рассказала!
- Ирина? – Диане все тяжелее узнавать все более неприятные новости.
- Да, тетя Ирина звонила папе на «мобилку», - подтверждает дочь. - Давно, еще в тот день, когда мы только приехали в Питер!
И Диане становится понятно, что отсутствие гвардион-капитана Ирины Воронцовой на Службе, в день ее, Охотницы, прилета в Москву, и ее нервозность, о которой поведала Полина, в течение недели до этого, все это явно неспроста. И это игнорирование телефонных звонков, вкупе с многозначительным грустным выражением лица ее зама, тоже говорило о том, что Командир Третьей роты оказалась в очень неприятной ситуации по поводу стремительно катящихся под откос семейных отношений своей подчиненной, которыми она, Ирина, откровенно говоря, всегда гордилась.
Н-да, все чудесатее и чудесатее. И чудеса все какие-то... дрянные и неприятные.
- И папа... сказал ей, где вы? – Диана уточняет ситуацию, хотя ей, в принципе и так уже все понятно.
- Конечно! – в словах Дитенки невозможно сомневаться, все так и было! – Он ей сказал, что мы переехали в Питер. Сказал, где живем.
- Понятно, - Диана прикусила губу. Ей очень обидно. Кажется, весь мир сегодня решил ее предать! Все близкие бросили ее, как будто она и впрямь заражена каким-то недугом, принесенным из «потусторонних» путешествий.
Но она Охотница. Она гвардионка. У нее имеется опыт действий на «боевых», и тренированное умение выходить из самых разных и, откровенно говоря, весьма дрянных ситуаций. Диана умеет справляться с нервными потрясениями. Их в ее жизни было предостаточно. Правда, не таких...
Жестоких…
Унизительных…
Подлых...
Перевести дыхание. Дитенка уж точно не виновата в том, что случилось. Она просто поехала вместе с отцом, которого искренне любит, туда, где ему предложили работу. Нисколько не желая обидеть свою мать. Ту самую мать, которую она неделями и месяцами не видела. Ту мать, которая отсутствовала, когда нужно было помочь. Ту мать, которая, откровенно говоря, сама и «принесла» в их сны все эти кошмары, от которых ее, Дианы, муж и дочь сбежали в Питер.
- Марьюшка, - Диана аккуратна, очень аккуратна в своих словах. Сейчас важно просто уточниться, как восприняла Мария все эти странные последствия ее, Охотницы, странствий по «Запредельному», - папа мне рассказал про твои сны. Я поняла, с его слов, что тебе снилось что-то странное про... других людей.
- Да, они совсем другие! – Дитенка, похоже, не очень-то хочет вспоминать эти свои непонятные сновидения. Которые, возможно, и не сновидения вовсе...
- Марьюшка, скажи, тебе было страшно? Ну, когда ты видела эти сны, - Диана максимально осторожна и корректна. Ей нужно точно знать, что случилось, и в то же время не растревожить, не разбередить, возможно, весьма неприятные, воспоминания своей дочери. – Я понимаю, что это трудно и неприятно, но мне хочется знать, как это было, ну... что именно ты видела во сне?
- Странных людей, - отвечает Мария. - Они... У нас таких нет! И это... хорошо! Это здорово!
Голос у нее становится чуть-чуть напряженным. И она, что-то преодолев в себе, быстро, и немного сбивчиво рассказывает ей содержание своих снов, особенно того, который приснился ей всего несколько ночей назад, вероятно в те дни, когда ее мать, Диана-Охотница, отчаянно сопротивляясь «хорошо организованным обстоятельствам», выбиралась из того самого мира, о котором шла речь.
Дитенке, в общем-то, повезло. Ей приснилась лишь небольшая часть тех кошмаров, которые стали известны ее матери из того дрянного путешествия. Ребенка особенно напугали, в общем-то, вполне «невинные» (по меркам ТОГО мира!) сцены из жизни девушек, заключенных в нечто среднее между тюрьмой и закрытой школой, где их подвергали весьма жестоким болевым воздействиям, как-бы «во исправление». Причем, частенько эти истязания осуществляли девушки того же возраста, что и те, кого они мучили, просто прошедшие специальный «отбор». Допущенные до сей отвратительной привилегии, как некие «избранные», «высшие» в примитивной и омерзительной иерархии того странного и страшного мира, некоторые «трофеи» из которого лежат сейчас в надежном сейфе служебного кабинета Дианы-Охотницы.
Ну что ж... Все могло быть хуже, много хуже! Слава Богу, что иные, куда более жуткие обстоятельства существования того омерзительного уголка, на задворках Мироздания, каким-то чудом прошли стороной, и не затронули психику ее дочери!
– Я даже не знаю, кто они...– тихо произнесла ее дочь, закончив свой рассказ. И уточнила, жестко и точно:
- Люди они, вообще, или нет...
- Конечно, люди! – Диане приходится взять на себя миссию «адвоката» тех, кто так напугал ее дочь в этих странных зрелищах, отголосках «Запредельного». Тех, кто лично ей глубоко омерзителен. Но нужно быть объективной и... как-то смягчить для Дитенки понимание того, что во Вселенной бывает всякое, порой не слишком-то приятное, и весьма отличающееся от того, к чему они привыкли. – Просто... так у них получилось. Давай считать, что они просто живут в одной сказке.
- В сказке... – Дитенка явно удивлена. – Но в наших сказках так не бывает. Ну да, лесорубы отрубили волку голову. Ну, поросята ошпарили волка. Или Иван-царевич сломал иглу и Кащей Бессмертный умер. Но у них ведь все совсем по-другому! Там, во сне... Они же все мучили друг друга! Зачем?
- Им просто не повезло, - Диана почти не лжет. Она действительно не может как-то иначе объяснить то, что воочию видела в мирах, которые приснились ее дочери. – Понимаешь, их мир... Он просто испортился. И потом понемногу испортил их самих. Так бывает. В сказках.
- Может быть, им не повезло со... Сказочником? – Мария иногда высказывает мысли, которые сама Диана боится додумать сама себе. Ей порою кажется, что ее дочь гораздо мудрее ее самой!
- Не думаю, - отвечает она дочери после секундной паузы. – Возможно, это просто Сказочнику не повезло. С тем Миром, про который ему пришлось сложить эту Сказку...
- Наверное... – девочка вздыхает. – Но все же, когда эти девушки мучили друг друга... это неправильно!
- Конечно, неправильно! – Диана полностью с нею согласна.
- Мама, а то, что мне снилось... это может случиться? Ну, у нас? – Дитенка спрашивает это странно-серьезным тоном. При этом, ее уточняющий вопрос четко выделен, как будто она достаточно осмысленно оценивает шансы внедрения всех тех мерзостей, увы, знакомых Диане по ее путешествиям в «Запредельное», в их Мир. В Мир, где живет сама Мария и те, кто ей, Марии, дорог.
- Не бойся, - тихо ответила Диана, - все это просто мрачная сказка. Скорее полезная, чем опасная, особенно тебе.
- Полезная? – Мария удивлена.
- Такие сказки позволяют тому, кто читает, определить для себя, что такое хорошо, и что такое плохо, - пояснила ей мать. – Вот ты поняла, что все это дурно. И этого достаточно.
- Я люблю хорошие сказки, - судя по голосу, дочь, наконец-то, улыбнулась, - наши сказки! Где нет таких кошмаров!
Ну, Слава Богу! С ней все-таки обошлось! Диана вздыхает с явным облегчением.
- Мама, а ты скоро приедешь? – Мария спрашивает это так, что у матери опять на глаза наворачиваются слезы.
- Скоро, дочка, скоро, - тихо отвечает она. И добавляет:
- Я привезу тебе подарок... Много подарков! И побуду с вами...
- Это здорово! – Дитенка говорит это с восторгом... и тут же произносит слова, способные разорвать напополам материнское сердце. – Ты можешь приезжать к нам, когда захочешь! В отпуск, на выходные... Папа говорит, есть такой поезд, называется «Стрела». Вечером уезжаешь, утром уже у нас, на целый день! А вечером можно ехать обратно! Мы будем очень рады!
- Но я... – Диана в шоке, уже в который раз за эти полчаса! – Мне хотелось, чтобы вы жили со мною! Ну, чтобы мы, как и раньше, были вместе!
- Но у тебя же Служба! – ребенок, не понимая того, в очередной раз ранит свою мать, нанося удар в самое чувствительное место! – Тебе нельзя. Тебя не отпустят! А папа говорит, что нам пока что нельзя в Москву. И у него здесь, в Питере, работа. А еще он сказал, что мама у нас все равно, неделями по командировкам, по всему Миру летает. Значит, ей не принципиально, где нас навещать. А в Питер ездить куда удобнее, чем в Ригу или в Варшаву!
- Он так и сказал? – Диана в очередной раз ощущает горечь от предательства со стороны мужа. И ей очень хочется сейчас, вот прямо сию секунду кого-нибудь крепко ударить! Или просто упасть на диван и прореветься...
Она хочет спросить Марию, возразила ли она своему отцу в ответ на такое вопиюще несправедливое обвинение. И вовремя останавливается.
Нет, Дитенка здесь ни при чем. Диана ее любит, она обязательно добьется от нее и понимания, и благорасположения. А вот Всеволод... Каков подлец!
- Да, папа будет рад, когда ты приедешь! – наивная девочка все еще уверена, что «порадовала» свою мать «приятным» известием о том, как все будут рады ее приезду в Питер всего лишь «на погостить»!
Что же... В чем-то Мария права. Если бы Всеволод возражал против ее визита в «Северную Столицу», например, сославшись на ее потенциальную опасность для Дитенки, все было бы еще хуже. И все же...
Нет, она отнюдь не возненавидела его за такое предательство. Просто пустота в ее душе стала еще на один шаг-пункт-градус (нужное подчеркнуть, можно все и сразу!) ближе к абсолютному вакууму. Ведь только что одним близким человеком для нее стало меньше.
- Я тоже этому рада, - Диана пытается говорить спокойно. И у нее неплохо получается. Даже слезы, уже готовые пролиться, почти исчезли, как бы спрятались обратно. Нет, ни единого всхлипа она себе сейчас не позволит! Мария не должна услышать, как ей сейчас больно!
- Спасибо, мама! – кажется, Дитенка просто счастлива от факта скорого возвращения матери. И это главное. Остальное сейчас неважно!
Диана с каким-то облегчением улыбается.
Впрочем, это лишь секундная передышка перед продолжением этого тягостного разговора. Вот только продолжить ей придется уже не с дочерью, а с тем человеком, которого она считает, вернее, когда-то считала своим мужем.
- Марьюшка, милая, передай, пожалуйста, телефон папе, нам с ним надо поговорить! – Диана даже улыбается, чтобы голос звучал как-то мягче и оптимистичнее.
Незачем беспокоить дочь своими переживаниями. Это дела взрослых!
- Хорошо, мама! Пока-пока! – судя по шорохам в динамике, Дитенка передает трубку отцу. Диана даже не успевает с нею попрощаться. Впрочем, это у Марии обычная манера, обижаться не на что!
- Диана? – голос у Всеволода чуть взволнованный. Ну, еще бы! Наверняка, он был поблизости от разговаривавшей Дитенки, и в курсе, что его «спалили» весьма случайно и безжалостно. Впрочем, он никогда не был трусом, и вряд ли станет оправдываться. Хотя...
Нет, Диане его сбивчивые оправдания сейчас нужны меньше всего на свете. Как, впрочем, и он сам...
- Всеволод! – Охотница уже взяла себя в руки.
Все, сантименты в сторону! Теперь ее муж... Пока еще муж... Да, этот бородатый предатель, когда-то нежно любимый ею... Короче, сейчас он для своей «пока еще жены» находится в категории «оппонент». На весь период грядущей операции по переводу Дитенки под ее, матери, полный и непосредственный контроль.
Она отберет у него дочь. Если будет нужно, задействует всех своих знакомых, насколько это будет возможно. Да, в конце концов, похитит Дитенку! Просто увезет Марию туда, где их никто не найдет! И никто ее, гвардион-ментата, не остановит! Марию она ему не оставит, ни за что! Пусть даже не надеется!
- Я хочу к вам приехать. Будь так любезен, вышли мне свой нынешний адрес. Мне нужно увидеться с дочерью, - тихим, но твердым голосом Охотница жестко обозначает свою позицию. И другая сторона этого завязавшегося спора ее прекрасно понимает. Хотя и безо всякого восторга по этому поводу...
- Мой адрес... – Всеволод произнес эту фразу, выделив-подчеркнув первое слово. – Ясно-понятно...
- Ты правильно понял, - Диана удивительно вежлива. Ей самой странно, как можно говорить таким спокойным, и даже почти что доброжелательным тоном с тем предателем, из-за которого у нее внутри сейчас завывает душевная пустота. Впрочем, какой смысл тратить свои эмоции на это пустое место? Пусть живет, как живет. Отсутствие в ее жизни такого ничтожества ничуть не худшая замена его наличию!
- Ты торопишься, - Всеволод говорит это с грустью и... каким-то странным облегчением в голосе. Как будто его собственная жена, проявив инициативу по разрыву отношений с ним, освободила его от весьма неприятной необходимости делать это самому.
Подонок...
Дрянное ничтожество...
Подлец...
Эти мысли мелькают в голове Охотницы без гнева, как-то холодно, почти констатацией факта, лично для нее совершенно ясного и несомненного. Мнение всех остальных, в том числе и «оппонента», адресата этих безмолвных эпитетов, во внимание, естественным образом, не принимается.
Нет, даже рассердиться на него Диана сейчас не в силах. Пустота не может быть предметом для ругани. За полным отсутствием такового...
- Поспешил именно ты, - Охотница вовсе не обвиняет его, просто максимально корректно обозначает суть своего отношения к его «бегству во спасение». – Но это, знаешь ли, твой выбор. Ты его сделал. Не думай, что я прощу тебе это предательство. Измена, это то, что я никогда и никому не прощаю. Ты это знал. Ты это сделал. Не о чем говорить.
- Я не изменял тебе, - Всеволод не оправдывается, и даже не объясняет что-либо. Просто обозначает факт, очевидный для него самого.
Для него, но вовсе не для Дианы.
- Ты была единственной женщиной в моей жизни. Ею и останешься, - он заканчивает свою мысль несколько выспренним заявлением. Но Диана ему не верит.
- Измена, это не только «переспать» с другой, - Охотница произносит эти слова по-прежнему спокойно, несмотря на то, что пустота в ее Душе отчаянно кричит, как будто завывает холодный осенний ветер, «Предатель! Предатель!! Предатель!!!» - Измена, это значит забыть того, кого любишь. Забыть и сбежать. Ты это сделал. Имей смелость признать.
- Нет, - он, кажется, даже не обижен, вот, что обиднее всего! – Я никогда не признаю того, чего не совершал. Когда-нибудь ты поймешь меня...
- Я уже все поняла, - голос Охотницы становится жестче. Нет, она хорошо помнит о его риторических талантах, и в этот раз не позволит себя «уболтать»! – Ты сбежал! И этим все сказано!
- Это не так, Диана, - Всеволод (Она ведь помнит его мимику и жесты, отлично помнит!) явно огорченно-отрицательно качает головой. - Я понимаю, что ты сейчас «на взводе». Но ты не права. Давай мы с тобою не будем ругаться. Приезжай, мы все обсудим.
- Я приеду, - голос Дианы холоден как лед. – Но не жди от меня понимания. И не надейся на прощение!
- Ты поймешь и простишь, - Всеволод, похоже, в этом убежден. Впрочем, она, Диана, убеждена совершенно в обратном. – Я подожду.
- Долго же тебе придется ждать! - в голосе Охотницы прорезались нотки жесткой иронии. Наконец-то! Хоть какая-то искренняя эмоция, на фоне душевной пустоты, в его адрес! Вообще ведь было... никак! – Не боишься состариться?
- От тебя зависит, - тихо ответил тот, кого она когда-то была счастлива назвать своим мужем. – Ты сама все себе придумала, и сама должна понять, что это неправда. Ты все поймешь, я уверен. Просто, для этого действительно нужно время.
- Мне не нужно время. Мне просто нужен твой адрес, - Диана чуть микширует свое внезапное раздражение. В конце концов, ей необходимо решить вопрос с Марией, по возможности, без серьезного конфликта. Да, она, Охотница, готова биться с ним за Дитенку до последней капли крови. И его, и своей. Но Мария любит его, искренне любит это пустое место, умудрившееся стать ее, Дианы, мужем и отцом ее дочери! Поэтому лучше обойтись без излишнего кровопролития.
- Хорошо, я тебе его сейчас вышлю, - тон Всеволода тоже становится почти что деловым.
- Тогда прощай, - жестокими словами Диана обозначает завершение этого мучительного диалога.
- До свидания, Диана, - тот, кого она считала своим мужем, явно не готов принять ее позицию. И добавляет очень личное. И напрасно. – Я тебя люблю!
Сказав эти банальные, и теперь уже раздражающие Диану слова, Всеволод отключил вызов. Да, он всегда любил, чтобы именно за ним оставалось крайнее слово.
Диане даже захотелось вновь позвонить и в этот раз наговорить ему резкостей. Естественно, ей пришлось сдержать себя. Ради Дитенки. Только ради нее. В конце концов, родная дочь имеет право любить собственного отца. Даже, если ее мать...
Нет, вовсе не относится к нему с какой-то ненавистью. Скорее просто не признает факт его присутствия среди тех, кто ей близок. И это ее право.
Все кончено. Все чувства умерли, сгорели, пропали. И на смену им действительно приходит пустота...
Диана, в сердцах, отбросила телефон на диван. Пустота в ее душе понемногу... нет, не заменялась или как-то заполнялась... Скорее дополнялась раздражением и обидой. Возникшими не в этом разреженном месте или в условном пространстве а, скорее, где-то рядом с ним. И еще, возникла очень слабая, просто странная, нелепая надежда на то, что можно все... исправить.
Ну... хоть что-то.
Ну, сбежал он, струсил и сбежал. Так ведь не он первый, и не он последний. Можно простить его и жить с ним дальше. Именно ради Марии. И все же...
Сидеть за одним столом с изменником? Делить постель с человеком, который ее предал? Терпеть его ласки и поцелуи?
Нет, она не сможет заставить себя делать нечто подобное. Слишком уж это все для нее унизительно.
Она справится. Без него. Одна. Только бы научиться жить без того, кто ее предал!
Не унижать себя этим моральным компромиссом в части необходимости «дать отца» ребенку.
И все-таки это больно, очень больно, рвать связь, отрицая то, что когда-то свело их вместе, и сделало почти что единым целым. Не зря, ох, не зря Всеволод, пусть и во сне, ощутил ее мучения в «Запредельных» мирах. Дитенка плоть от плоти Дианы-Охотницы, и ее чувствительность к страданиям матери как-то объяснима. Хотя этот факт и пугает. А вот то, что тот, кого она шесть добрых (действительно ведь, добрых!) лет считала своим мужем, «принял» этот сигнал точно так же...
Что же, грань между обычным человеком и ментатом иногда очень тонкая. Возможно, тот, кто занимается творчеством, действительно ощущает все это слишком обостренно. Ведь Всеволод как-то изначально был «настроен» именно на нее, на Диану! Поэтому и ощутил все это так... резко...
Повод ли это прощать?
Нет. Во всяком случае, она, Диана, считает именно так.
И все же это больно. Очень больно. Память, эта дрянная садистка, услужливо подсовывает ей светлые картинки. Ретроспективой кадров и своеобразного видео, где Всеволод, разумеется, в главной роли.
Вот он навешивает полки свежекупленного кухонного гарнитура, весь перемазанный бетонной пылью от «ударной дрели». Рядом с ним Дитенка. Марии всегда приятно и интересно смотреть, как он работает. И ей совершенно неважно, занимается ли он обычными домашними делами, или рисует. Дитенка всегда готова протиснуться в любую щелочку, и, оказавшись за спиной своего отца дождаться, когда он оглянется и улыбнется ей. Тогда она задает таким хитрым голосом свой обычный вопрос: «А что это ты там такое делаешь?»
Вот Всеволод получает какую-то очередную культурно-художественную премию, или диплом. Он стоит на подмостках театральной сцены. Диана уже и не помнит, в каком именно зале проходило вручение той награды ее мужу, тогда, почти год назад. Ее в тот вечер с ним не было. Она, естественно, находилась на Службе, но все же смогла включить телевизор и посмотреть трансляцию столь значимого события.
Всеволод на сцене. Он принимает из рук самого Демьяновского** «корочки». В смысле, отделанную золотом красную папку с дипломом категории «Гран-при». Диана помнит, как в ту самую минуту, улыбаясь, «набирала» ему коротенькое поздравительное сообщение на «мобилку». Да, ее не было в тот день рядом с ним, но душой она была вся там! Она ведь ничего не забыла!
А вот Дитенка в тот самый вечер там присутствовала. Всеволод оставил ее в зале, но четырехлетняя Мария на месте, конечно же, не усидела. Нахально выбежала на сцену, и почти запрыгнула к отцу на руки. И тот подхватил свое светловолосое сокровище, да так, что чуть было не выронил папку с наградой.
Впрочем, Дитенка всегда была для него гораздо важнее всех и всяческих дипломов и премий...
А вот сейчас, Всеволод, прикрыв, наконец-то уснувшую Марию, одеялом, молча, жестом показывает Диане, что можно идти. И хитро подмигивает ей, дескать, «Ну ты ведь не против?» :-) И она, его жена, тихонько, на цыпочках, выходит вслед за ним туда, где... :-)
Да, эта сцена... несколько интимная! :-)
И счастливая.
Ну, еще бы, это ведь все было еще там, в «Студии Счастья»...
Господи, как же все глупо обернулось в итоге!
Из груди Дианы вырывается сдавленный стон-рыдание. Слезы снова застилают ей взор. И потом безостановочно текут по ее щекам...
И мысли, мысли... В промежутках между приступами рыданий. Когда чуть-чуть, совсем немного проясняется сознание, на секунду разрывается это слезное марево, и становится видно, что она снова одна, в этом пустом доме. В доме, который она уже почти ненавидит! Просто потому, что здесь больше нет никого, даже ее больше нет, она почти исчезла в этой всепоглощающей пустоте, высасывающей ее изнутри! Именно в этом месте, и именно сейчас ее ранили в самое сердце...
Странное ощущение от того, что она, возможно, в чем-то и сама виновата. Служба – Службой, но Семья имеет право на ее внимание! И если все настолько зашло в тупик...
Она готова бросить! К чертям собачьим бросить все, что мешает ее Семье!
Даже Службу...
Это будет... больно. Но боль от утраты тех, ради кого она существует...
Эта боль много сильнее...
Вот только... Как же она сможет простить того, кто предал ее, сбежав вместе с дочерью? И самое главное, понять и простить того, кто, кажется, вполне искренне обозначил словами, сказанными их дочери, что ей, Диане, дескать, совершенно безразлично местонахождение ее Семьи? Как вообще ей дальше жить с тем, кто способен так жестоко, так безжалостно оскорбить ее, обозначив столь странный повод для ее, Дианы, унижения?
Трудно сказать...
Диана понемногу успокаивается. Слезы... Что же, для них существует белоснежный матерчатый платок. Но вот как ей убрать пустоту, ту самую, что ноет у нее внутри, высасывая эмоции, оставляя холодное равнодушие...
Пустота... В голове, и в сердце. Наверное, это к лучшему.
Странная анестезия, заглушающая страдание. Но это лучше, чем ничего...
Ну что же, пускай будет пустота...
*Симония – продажа церковных должностей внутри церковной иерархии. Осуждается религиозными моралистами. – прим. Автора.
**Демьяновский Казимир Моисеевич – в разные годы Председатель Союза Московских художников и Координатор Имперской Ассоциации Мастеров изобразительных искусств, художник-портретист. – прим. Автора.