26 августа. 1980 год. Москва. Улица Яблочкова. Квартира Оксаны. Вечер. « Есть реальность, есть воображение, и наконец, существует сон! Это удивительное состояние слегка напоминает безграничный мой мир, созданный собственной фантазией. А фантазия, присутствующая на протяжении всех лет жизни, всегда заводит с нами игры. Игры ужасны, они не поддаются разумному объяснению, и постоянно разочаровывают нас, когда мы видим одну надпись в чужих глазах. А на ней ясно черным выведено: « Конец игры, конец пребывания в ней». Но, что если эта самая игра не в один миг дает о себе знать? Да, она начинается так, словно очередное пребывание в любимой квартире, словно теплые глаза встречают за столом, на котором стоит тарелка с горстью оладий. Поджаристая корочка бросается в глаза, запах проникает в каждую клетку тела, и тогда об игре и речи быть не может»- это была настоящая дата, 26 августа, она была там, у себя дома, и вечером дивным гостей не ждала.
Кругленький деревянный стол, новая скатерть в синий горошек, на все это она глядела без особого радостного или наоборот иного восприятия. Впрочем, если бы мелкие круги на скатерти увеличились, и стали размером с кружку, она бы все ровно без всякого внимания присела за этот стол, сложа обе руки под подбородок. Остановившись у двери на кухне, она прикрыла карие глаза, которые почему-то не отдавали тепло, а забирали его со всего того, до чего прикасался или когда-либо брался ее собственный герой. Нет, наш герой, человек, который больше никогда, если конечно она не вернется в прежние даты, открыв в себе необъятную вселенную воображения, не появится на этом месте, как и я. Теперь ей в правду не с кем было делиться всей теплотой, что осталась в ее сердце. И именно это придавало сегодняшнему вечеру неимоверную грусть, грусть, от которой у нее уже пятнадцатый день не получалось отмахнуться. Хотя еще вчера она решила поймать ее, и закрыть в деревянном шкафу, не оставив и щели. Но разумные мысли быстро присели к ней на плечи, как она поняла, что долго эту грусть не получится где-то держать, тем - более не может же она не заглядывать ежедневно в шкаф. Или может? Да, почему бы ей не ходить каждый день в этом зеленом платьице, сшитом собственными руками. Вот, сейчас она вновь прикоснулась до белого воротника аккуратными пальчиками, которые так и стремились продолжить шить, продолжить заниматься тем, о чего можно набраться новой радости. Но она убеждала саму себя, что эта новая радость никогда не сможет заменить ей ту, которую она получала от общения с любимыми людьми, которым нравились почти каждый день глядеть на ее мягкую улыбку. И тут она вновь думала о том, что если даже она придвинет к себе швейную машинку, начнет строчить тот незаконченный красный рукав, к которому прилагается по ее задумке серенькая тесьма и слегка начнется улыбаться, то весь ее хороший настрой не поймает не живая машинка. Не живая…А еще год назад, возвращаясь от куда-нибудь далекого, она бросала все сумки в коридоре на ковер, как бежала, спотыкаясь, в комнату, хотела коснуться одной лишь рукой той, с которой непременно обмолвилась бы словечком. Обычно она говорила: « Хорошо тебе, и мне хорошо, и им тоже». После подобных, услышанных слов машинка работала прекрасно, не тянула жёлтую ткань, которая иногда попадала туда, куда не надо. А, что теперь она скажет машинке, когда выйдет из кухни, взглянет на нее. Скажет: « Печаль тебя забрала, и меня забрала, и их тоже»…
Постояв еще мгновенье у двери, она коснулась ее рукой, как решила больше не размышлять о том, вернуться ли ей к любимому делу или напротив, так и сидеть, стараясь даже не заходить в ту комнату. « Мысли, мысли, что они делают со мной тогда, когда все стало туманно, покрылось плотной дымкой. А туман этот не собирается расступаться, открывая окно в привычный мир, где светит ярко солнце, где кто-то ждет тебя внизу, стоит только взглянуть с балкона…» - думая так, она все больше склонялась к тому, что туман, слыша ее мысли, специально не желает уходить, уходить в ту бездну, из которой ворвался так внезапно в наш скромный мир. Через мгновенье, мгновенье, которое не предвещало ничего необычного, чтобы могло так вновь врезаться в ослабевшую память, она отодвинула за деревянную спинку знакомый стул, напоминавший ей каждый светлый, но бестолковый день один и тот же эпизод. Вот сейчас он всплыл у нее в памяти, совершенно не по ее желанию, без всякого ее разрешения, он заново стал рисоваться в ее тех самых глазах, которые когда-то совсем недавно глядели так искренне на любимых героев, а не на пустоту, что осталась от них.
- Теперь я знаю уж наверняка, кто утверждает, что во лжи есть правда, есть доля правды той, что время заставляет каждого забыться. Забыться, утонуть в собственной реке, вода которой разум заполняет, как только вещь единая напоминает об одном, о взглядах тех, кого уж не вернуть. Как можно так, ссылаться на сотканные из дымчатой пелены дни, что словно зашивают души порез глубокий? Ведь много, кто, рвя глотку, говорит, что нет ничего сильнее помощи от времени. Но разве можно дождаться руки ее прикосновенья, когда цепляясь взглядом за балконные перилла, ты вспоминаешь, что внизу тебя когда-то кто-то ждал? Ждал, посылая ввысь все необъятное тепло, тепло другого взгляда… И ты хотел его поймать, хватится всеми силами, что собраны тогда все были в сердце, а после разбежались, силы эти, кто куда. Никто их не собрал, не поднял с опустевшей той земли, и мимо лишь прошел, рукой не помахав, хотя бы ей, подруге к с крыльями, что цвета, цвета… А, впрочем это лишь простые рассуждения, что вырываются наружу, обливая стены кухни, стены, что видели все, и даже ее, девочку, которая всегда о чем-то говорила, смотрела так, словно это не кухня вовсе, а что-то потрясающие, вроде хрусталя, что собран был душой заветной. Ах, где сие минуты та, к которой обращаюсь? Нет, не с ней я говорю, хотя хотела бы увидеть сей миг ее лицо, опущенные волосы, что вились на концах. Но вместо этого, я вижу эпизод, они поднялись по ступеням, заела кнопка лифта, и шаги сейчас приблизятся к моей двери. И я открою, открою им, улыбкой свет раздвину. Увижу, наконец, глаза, их блеск прильнет к моим, другие же заговорят о том, что яблок сладких захотелось очень. На кухню побегу я быстро, схвачу одно из них, и приглашу за стол, что формой обязательно квадрата, и сами растворятся все круги, которые окутали реальность. Вы, слышите, слышите, стены родные? Я с вами, вот уж говорю, - подняв голову, она обхватила ее холодными ладонями, перепутала между собой все короткие пряди волос, что сделали ее похожей на ту, чье собственное отраженье видела она на черно-белом снимке с героями, которых больше не видела после. Никого не видела, ни о ком не спрашивала даже у Тишины.- И разговор у нас выходит, прям монолог известного спектакля, сейчас я шторы отодвину, увижу сцену, а на ней они, стоят, глядят, зовут с собой? Нет, они решили, оставить меня здесь, совсем одной, и грусти мне подбросили. Ее ведь мало мне! Он смеются, что так я, потеряв любимых собеседников, нашла замену быстро им. Но разве стены могут слово вдруг произнести, обнять за плечи? Нет, им это не дано, хотя я рада, слушать ведь они умеют хорошо. И безупречно, безупречно смотрят! А мне от взглядов их уж стало еще больше тускло, и тусклость поглотит меня сейчас…- опустив голову, она вновь подставила руки под подбородок, повернула голову в лево, взглянула на приближавшуюся темноту, которая вот, вот накроет улицу ее.
- Нет, нет, Ксюша! Мы ей не позволим…- я не даю ей договорить, как возникаю в дверях кухни. Опустив руки, я не двигаюсь, продолжаю глядеть на нее, не веря своим глазам. Может, обманывают меня? Еще секунда и она растворится передо мной? Но все иначе, она в этот миг, после слов кратких моих, замерла, и как раньше, взгляд не обращает в сторону мою. Я жду целое мгновенье, миллисекунды вычитывая по одной, а она все еще не глядит, и я продолжаю, - Мы не позволим этой тусклости пройти дальше, чем за это окно, мы лучше раму приоткроем, прогоним душный воздух. И ощутим мы августовскую прохладу, что принесла меня сюда. Воображенье ль это? Или игра уставших мыслей?
И тут она медленно поворачивает голову, не моргает, не вздрагивает, боится, как я, спугнуть это мгновенье, что принес мне и ей мой сон, сон… А чем он создан? Неужели разумом моим? Ну, даже если так, то пусть нам выдаст пять минут, минут, которых будет очень мало, но достаточно для слов, что так нужны ей в этот час.
- Они услышали меня, я с ними говорила, и принесли они тебя. А ты присядь, оладий, правда, нет! Забыла, я тот свой рецепт, муки давно уж нет. Как месяц и день один нет ни ее, ни тебя, о них не зарекаюсь вовсе. Хотя бы кто-нибудь один, кого ты видела в любимом круге на улице той, в квартире тридцать, меня б у дома своего поймал, за руку взял и что-нибудь сказал. Мне все -равно, о чем бы говорили мы. И вот, с тобой я говорю. А ты, тогда не смела появиться, мне было тускло, и не только, смотрела в зеркало свое, а видела тебя, так смутно помню. Я вспоминала позже долго, как ты глядела на меня той ночью жуткой, и обволакивающую тишину ты гладила за плечи. Меня любила ты тогда, жалела их… - она вдруг перестала говорить, как облокотившись правой рукой на угол стола, подняла свои теплые карие глаза, которые я знала, и знаю до сих пор.
- Люблю сейчас, жалеть я перестала, ведь все так было, там, в реальности, в воображенье! А в этот миг во сне я прибываю, у нас есть мало времени, секунды вновь бегут от нас с тобой, дорога укорачивается. Ведь сон не воображенье, в нем есть свои границы. А я бы сейчас вступила ногой босой на мягкий твой ковер, что в комнате соседней. Но рамки сна нас загоняют в сеть, и заставляю сесть за стол, и сяду я с тобою вместе. – сделав шаг, я направилась в ее сторону, как она останавливает меня, коснувшись плеч замерших, что были прикрыты голубенькой ночной рубашкой, что доставала до колен.
- Давай мы постоим так вместе, ведь я во сне твоем такая же живая, как в мире прежнем, где встречались мы. Ты знай одно, меня тут грусть обхватывает так же, как и там, где жду тебя всегда я, будь это август иль сентябрь. Их нет больше рядом, я в той квартире после ночи одной только раз была, иль два, не помню, все стирается, словно фильм на старой плёнке идет, а я гляжу. Но пленка ведь моя, не чья другая. И не хочу я забывать, что было в дивном месяце апреле, когда ты видела тех голубей, садившихся на перилла моего балкона. А ты представь, их больше нет, не одного, хотя какой-то одинокий вчера присел на мгновенье одно, наверно о тебе он хотел рассказать. – тут она опустила глаза.
- Июль забыла, ты? Я нет, как можно было стереть из памяти все то, про что читала. Гляжу я на тебя, а в мыслях я напугана, что вдруг и все вернется, весь месяц заново промчится. Но тут я начинаю убеждаться в том, что стоит мне тебя обнять и время кончиться у нас. Минуты, словно чей-то приговор, отберут тебя, реальность бросится в уставшие глаза. А, ты не смей грустить, ты лучше шей, и руки не желай, они хотят работать, я понимаю это уж наверняка. Вернусь ли я?- прочла внезапно в глазах ее вопрос такой, ответ на который не сразу нашелся, - Вернусь непременно, но пусть это будет во сне! Пусть во сне, я обменяются с тобой теплотой незабвенной. А знаешь, мы встретимся у Театра. Согласись, и я приду в любое время, когда угодно будет двум сердцам. Ах, Ксюша…
Оставалась минута, как этот сон переменится другим, где не будет этих самых глаз, где будет что-то совсем глупое. Карусели завертятся в глазах, и я буду кричать, руки, широко расставляя, воздух буду стараться поймать. А сейчас я прильнула к ее плечам, подняла руку, и с решительно коснулась ее коротких волос, что едва доставали до плеч. Я ощутила на себе эту настоящую ее теплоту, и нельзя сказать, что это просто сон или он что-то значит. Да, это сон, но он удивительно приятный. И я запомню его, запомню, чтобы вернуться, и обнять вновь любимую героиню с именем Ксюша.
« Ах, сны, они бегут, сталкиваются с частицами воображения, которые так охотно показывают нам давно забытые картинки памяти. Я поняла тогда, что сны, всегда пытаются напомнить о том, о чем забывает память, но никогда не забывает душа.»
***
22 ноября. 2018 год. Раннее утро. « Никто никогда не смел задумываться о том, как живет наша драгоценная Распорядительница жизней. Мы знаем о ней одно, она Судьба и именно она вписала нас в оракулу небесную, наше имя на золотом пергаменте в определённом списке появилось благодаря ее руке, которой она вывела имя, что достанется одной из душ, когда солнца луч попадет на белый круг. Казалось, что всю вечность она занимается именно этим делом, которое ей и доверил Творец этого маленького крутящегося шарика. Можно ли подумать, что тысячелетия назад, когда этот шарик только приобретал все то, что сейчас мы называем потрясающим, она уже вступила своей босой ногой на дорогу, выстроенную из множества белоснежных облаков. Ей было тогда не больше пяти лет, такой очаровательной красавице, что только и делала, что скакала все утро по облакам, ловя холодный воздух, который попадал через какое-то мгновенье под струю горящей звезды. Она как-то спросила у отца, может ли она увидеть источник этого света, которого каждый раз она ловит ладонями, касаясь лица, и глаз голубых. Но она быстро разочаровалась в ответе отца, ведь Солнце, как он тогда сказал ей, он преподнёс какой-то иной девочке, и волосы ее были цвета золота. Само ее имя, этой незнакомки и было Солнце, поэтому Творец, не раздумывая, отдал ей одним днем этот горящий шар, что был таким же горячим, как и душа той, которую никогда не видела Судьба. Конечно, позже, совершенно случайно, она узнала, что это Солнце является ее далекой, родной сестрой. И тогда Распорядительница жизней была уже не так опечалена, тем, что не может увидеть прямо так этот раскалённый шар, ведь она поняла одно, поняла, что ей нужно глядеть на что-то, вернее на кого-то. Стоило ей стать десятилетней обладательницей Земли, как Творец оставил свою маленькую дочурку в облаках, доверив ей свое создание, маленький крутящийся шарик с необыкновенными душами, которых она может посылать жить на какой-либо уголок, будь это хоть за океаном. Из девочки, любившей сидеть на облаках, которые бежали, по всему шару, она мгновенно превратилась во взрослую хозяйку, которая однажды вошла в хрустальный зал, потолок которого поддерживали высокие колонны из голубого мрамора. Их было шесть, шесть колон, по каждой она провела рукой, и приняла на себя то, что называется распоряжением.» - она часто вспоминала отрывки своего превращения в настоящую Распорядительницу жизней, в голове ее мелькали дни, когда она сидела в этом самом зале на мягком креслице, и внезапно в глаза ей бросилось гусиное перо, лежавшее на печи, через которую к ее ногам проникало тепло от горящей звезды. Разглядев его поближе, у Судьбы завелся необъятный интерес, к тому, чтобы научиться писать, а после уже составлять отведенные сроки для пребывания на Земле для каждого светящегося шарика. Их позже она назвала душами. Учась писать по книге, что дал ей Творец, она всячески выглядывала в широкое окно, глядела на то, как над облаками кружат светящиеся шарики. Они словно торопили ее, ведь они все больше и больше горели желанием попасть туда, на что ежедневно с высока смотрит Судьба, а смотрела она на поверхность твердую земли. Спустя года, когда множество душ было отправлено в самые разные уголки, у нее появилось время на то, чтобы самой вступить на землю, созданную ее отцом. Иногда ей казалось, что Творец позабыл о своей дочери, поэтому не будет ничего страшного, если она сама пройдет через один из залов, что из голубого мрамора, и спуститься по ступеням вниз.… Но решимости в ней тогда не было.
Эту решимость она ощутила в своем сердце внезапно, когда случайно проходила через этот зал одним ноябрьским днем. На ней было пушистое, широкое белое платье, а плечи ее открытые прикрывала длинная шаль, которую если спустить по лестнице вниз, достанет до самого берега Черного моря. Войдя в арку, что разделяла один зал на два, она направилась к окну, что было все в серебряных линиях, которые сплетались друг с другом. Ей хотелось немедленно коснуться золотистой ручки, распахнуть раму, и договориться с облаками, чтобы те расступились.
- Услышьте меня братцы - облака, услышьте ту, которая глядит на вас! Вы поднимитесь выше, коснитесь рук моих в перчатках белых. А сниму их быстро, на что вам глаз свой класть на них, когда есть кое-что прекрасней, к примеру, все мое лицо, улыбка, что досталась от отца. И в украшенья свет я вам пошлю, вы пропустите уж его, и через землю твердую пусть он пройдет, столкнется с морем, и смоет пусть его волна, спешащая к ногам тех, кто служит мне уже давно. Ну, расступитесь, милые мои! – в это мгновенье она вытянула руку вперед, разогнула пальцы левой руки, как облака поплыли в сторону иную. Через секунды вместо всей белизны она увидела зеленые квадраты, синие прямоугольники, что напомнили ей заплатки на старом пальто, которого у нее никогда не было. Широко улыбнувшись, она вновь закрыла рамы, как опустив руки, зашагала прямо к двери.
- Не кажется вам, мой Творец, что направляюсь я туда, где не была еще никогда. Но видеть я достойна то, на что вы положили все труды. Иль разве нет? Вы, поглядите на меня отец, я хороша, смела, послушна, по воле вашей, я вчера к оракуле прильнула, и дописала пару душ, что были уж настойчивы. Позвольте мне взглянуть на это чудо, иль может это безобразно. Но, нет, не смею думать так я, ведь скука охватила меня тут, хочу разнообразья. Один лишь только взгляд, и разговор с помощниками должен состояться у меня сегодня утром. Мой Ветер, Тишина, мне нужно с ними говорить, ведь, что сейчас твориться там внизу, ах, если б только видели бы вы! Прошу у вас одно, разрешенья на взгляд один! – остановившись говорить, она вдохнула полной грудью, как пристально взглянула на двери, что пока молчали. Эту их молчаливость она терпела еще пару мгновений, а после снова заговорила, - Отец родной, не думайте о том, что в словах моих пустота, что желанье мое, землю прочувствовать, не мое вовсе, а чье-то иное. Вы, взгляните в глаза мои, как поймете, что дочь ваша выросла без всего того, что может отвлекать, так, что сей миг ничего глаза мне не закроет. Откройте двери! Ведь без вашего прикосновенье к ним, мне будет уж не ловко очень уйти так вниз, по лестнице, что будет так ровна, сверкать тем светом, что послан мне от вас! - опустив глаза, она зажмурила их, как услышала, как старый, некрасивый замок, что совершенно не сочетался с красотой зала, упал прямо на блестящий кафель, разбившись вдребезги. Осколки вмиг исчезли, а ржавчина от них впиталась в пол вековой.
Не сказав после не слова, Судьба не раздумывая вступила босой ногой на первую ступень. И та загорелась светом небесным, все отколотые от нее куски, вмиг собрались в новую ступень. Коснувшись шали, Распорядительница жизней, сделала ее более короткой, и теперь ее концы доставали лишь до ног. Зашагав более уверенно, она обратила внимание на облака, что все плотней и плотней прилегали к лестнице, боялись видимо, что вдруг оступиться Судьба, ведь лестница длинна. Почувствовав их тревожность, она быстро успокоило их мягкой улыбкой. Продолжила идти…
Каждая из ступеней походила на предыдущую, а вот последняя, что упиралась прямо в воду, вовсе даже не светилась, была какой-то позеленевшей, треснутой. Судьбы остановилась внезапно, но голову обратно не повернулась. Увидела, как кто-то протягивает ее руку в белой рубашке. Подняв глаза, она увидела преданного Ветра.
- Как добрались? Не легок был ваш путь? Я как увидел лестницу, был удивлен довольно, что решимость в вас, наконец, сверкнула. Взгляните на воду, и вы увидите собственное отраженье. Такого отраженье не увидать в обыкновенном зеркале!- поклонившись, сомкнув почтенно глаза, он протянул ей руку. Ощутив ее прикосновенье, он продолжил, - Вот, только нет еще моей подруге! Она сейчас у них, героев наших общих, влюбилась вновь она. Ах, Тишина, такая вот она. Но вам не стоит беспокоиться о том, что нет сейчас, ведь я могу позвать…
- Спасибо за приветствие! Не стоит, друг мой. Куда спешить, ведь не за беседой с вами я пришла сюда. Мне б искупаться хорошо, увидеть лица цариц моря! Иль нет их тут? Я позову, они придут. Скажи мне лучше, не ошиблась я, что море это Черным называла? Нет, вот, так хорошо. Отец мой больше любит Мертвое, а про себя не говорю, ведь не видала я его давно. Подержишь шаль мою?- она вдруг скинула ее с плеч своих с такой легкостью, что Ветер немного смутился. Ему прежде не приходилось видеть, как Распорядительница жизней купалась так прилюдно в море. Но разве здесь есть люди? Нет, здесь только он.
Повернувшись к нему спиной, Судьба быстро сбросила с себя белоснежное платье. И стоило ему упасть на песок, оно сразу потемнело, стало немного сероватым. Но она не обратила внимание на подобное, как зашагала вперед, на встречу к царицам моря. Ей казалось, что проводя рукой по воде, они непременно покажутся ей, но пока их не было, она радостно говорила, снимания с волос тяжелые заколки.
- А знаешь, как тут хорошо! Тут бесподобно, Ветер! И неужели мой отец сам создал эту прелесть, и предал этому песку такую мягкость, что наступая, вот, босой ногой готов от счастья умереть. Но, я, конечно, не умру, пока подругу твою не увижу! А главное, вода так холодна, что просто слов иных я больше не могу найти. Ведь я люблю прохладу, люблю ее…- стоило ей оказаться в воде по пояс, как вновь провела рукой по воде, увидела вместо своего отраженья, лица горящие радостью, - А вот и вы! Царицы моря, вы поприветствовать меня решили, я рада видеть вас, мои родные! Ах, что расскажите вы мне? Да, что вы говорите? Теперь я знаю, где она, где наша Тишина, мой Ветер. – когда, она отвернулась от тех лиц в воде, то взглянула на преданного помощника, что почему-то стоял в недоумении. Его удивило то, что она без всяких стеснений могла выйти из воды, проведя босой ногой по волне, которая прильнула к берегу. – Вы, застеснялись? Друг мой, стесненья не к лицу вам, ибо, я не понимаю, на что вы так глаз свой положили? Вы ж видели меня всю сотню раз, иль вас смутило это, мое лицо, оно сверкнуло счастьем, и вам это непривычно видеть! Что же,- она протянула последнее слово, как принялась шагать к берегу, постепенно выходя из воды, она смотрела куда-то вдаль, а после обращала взгляд на помощника.
- Нет, что вы! Разве могу я быть смущен, мне лишь кажется, что наша подруга чрезвычайно опаздывает, и мне следует позвать ее! А вам бы согреться хорошо…- он беспокойно проговорил, как отвел от нее глаза.
- О чем ты говоришь, мой друг? Я же Судьба, мне всегда суждено быть в теплоте своих облаков, иначе, как я буду давать жизнь слабым душим? – она залилась смехом, вновь отвернулась от него, как расставив руки вверх, ощутила на своем теле прикосновение горячего луча, посланного двоюродной сестрой. Через мгновенье по ней нельзя было сказать, что она купалась, или прикасалась как-либо к воде, ее длинные волосы стали совершенно сухими, а в глазах сверкнула искра.- Объятья горячего луча, что может лучше быть? Разве одна лишь суета не оставляет сердце Тишины, ей бы сейчас, как мне, попасть под солнца луч. – подняв с земли платья, она провела по нему запястьями, как то тот час побелело, стало пышнее.
Молчание затянулось между ними ненадолго, ведь спустя минуты вдалеке показалась шагающая не спеша Свидетельница многого. В сером платье, рукава которого доставали до локтей, и горели золотистым светом, она пару часов назад спустилась с крыши одного из корпусов Евпаторского Заведения. Слегка поранив правую ногу во время ночного гуляния, она начала хромать на глазах у Распорядительницы жизней, и та хмуро взглянув на нее, наклонившись к прибывающей волне, набрала в руку немного воды. Подняв руку к губам, она подула на соленую воду, как та, заблестев, разделилась на мелкие крупинки воды, что полетели в одно мгновенье к Тишине. Свидетельница многого остановилась идти, как почувствовав прикосновение капель на неглубокой царапине, ощутила легкость в собственной походке. Нет, она не удивилась, лишь чуть улыбнулась, а потом вновь опустила неимоверно грустные глаза. Тогда Судьба, вновь обратившись к уже другой волне, набрала в обе руки немного воды, как протянула эти руки вперед.
- Пора поговорить нам всем троим, и обсудить детали о работе вашей здесь. И слышать я хочу все голоса, так что, подруга Ветра моего, отведай ка водицы, что дали мне царицы моря. Творец сказал однажды мне, что вода в моих ладонях серебриться будет, откроет голос той, которой я ее преподнесу. – договорив Распорядительница жизней, увидела, как Тишина сомкнув в знак приветствия глаза, прильнула к ее рукам, беспощадно начала пить воду, которая поначалу щепало ей горло.
Когда, Тишина отстранилась от Судьбы, то коснувшись на мгновенье бледных губ, опустила тот час руки вниз.
- Приятно мне, что вы не смели забывать о том, что голос мой еще в душе не потух! А я ждала вашего прихода, но думала, что не дождусь. Прекрасно, что Творец позволил вам оставить небо, прильнуть к жизни людской, и моря шум вблизи услышать. Я знаю, вы сказать хотите мне, что отвлекаюсь я от всех обязанностей Тишины, и не гляжу за уголками, что за океаном, и ничего я кроме них не вижу. Глаза мои способны видеть все, но вижу я, по повелению души своей, героев тех, которых смею я любить. Вы, разочарованны во мне? Но я ведь столько лет, столетий вам служила, влюбляться, не способна я была, и небо было передо мной закрыто, и чувств небесных не было в тяжелой голове. – окончив говорить, она взглянула на Ветра, что почему-то снял с плеч своих любимый черный плащ, остался лишь в рубахе графа одного.
- Я не виню тебя, родная! Ведь время трудное к ногам подкралось нашим. За океаном пригляжу сама, а вот за тем, что касается ваших героев, вы потрудитесь больше принимать усилий. Я запрещаю лишь одно, вам, Тишина я запрещаю говорить так прямо, а вот с загадками вы будьте тоже аккуратны. Вам, Ветер, сегодня суждено оставить море, и к разговору прибегнуть. А говорить, вы сами выберете с кем. Надеюсь, вы поймете меня верно, ведь я доверила вам дорогих людей. Но есть и то, что не особо всех порадует… - тут Судьба остановилась говорить, посмотрела куда-то сквозь собранный воздух, и продолжила, - На днях ко мне Подруга Черная смела заглянуть. Нужны ей две души, верней, оддна моею будет, другая полностью ее, сама отдастся в руки ей. Но я не спрашивала у нее, кого угодно будет ей забрать, и сам, кто смеет в руки ей упасть, пока не заявлял так прямо о себе. Я вас лишь предупредила, чтоб без трагедий в сердце обошлось. И повторюсь, за юношу не беспокойся, его душа в моих руках окажется через года, года… На этом разговор окончен, я оставляю вас!- она не стала дожидаться их ответа, лишь на эмоции, что откликались с безразличностью, взглянула хмуро, а после отвернувшись, вступила без поддержки Ветра на треснутую ту ступень, чуть ногу намочила, но поспешила в небо. Ведь на земле она в гостях, на небо дома.
Тишина тогда задумалась о том, что ей вновь придется увидеть с той, которая называет себя Черной подругой. Последний раз она видела ее след над Черным морем, в ту ночь, когда пропала Идочка из дома, где остался ждать ее лишь Хим. А до этого она встречалась с ней в той квартире на хорошо знакомой улице, видела четко, как та присела на балконные перилла, и посмотрела на того, чью душу должна перенести в хрустальный зал к Судьбе. Ей стало тогда жалко, что такой потрясающий горящий шарик не достанется ей, не достанется ей, поэтому, когда слезла она с перилл, проникла в комнату, то поначалу замерла, и кудри ее черные смешанный с прохладой, воздух стал трепать, серые крылья исчезли с ее спины, и присела она на край одной кровати, просто стала глядеть…
« Встреча с ней неизбежна, но всегда можно отодвинуть ее на какие-то серые дни, когда солнца внезапно покажется, зальет, может золотом глаза и мысли безумные заберет в тот невиданный край. А может и не покажется это солнце…»
***
22 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. День. « Необдуманные поступки, сожаления, с ними крайне неудобно жить. Да, именно неудобно! Ведь при каждой случайно выпавшей возможности они вырастают посередине дороги из воздуха, что смешен с серым туманом последствий. И тут стоит сказать, что если вас в свои объятья решил утащить серый туман именно последствий, то избавится от прикосновений его рук будет сложно. А если вдруг получиться вырваться, то после при взгляде на собственные запястья будете видеть красные неровные полосы, оставленные от рук этого безжалостного тумана. Но стоит помнить, что не туман выбирает кого-то, а кто-то сам, не осознавая всего, завет его к себе каждый день, тянет трясущиеся пальцы в его сторону. И тут задумка впитывается в какое-нибудь сердце, пытаясь узнать, для чего все-таки мы отдались так без всякой борьбы туману последствий, что закрыл нам привычный взгляд на вещи, на людей, которых любили. Множество слов, настоящих слов, в которых есть то самое искренне, живое, что только осталось, вылетает из подсознания в тот миг, когда туман последствий вновь приближается к человеку, хранившему тайну… А эти слова, они ведь обладают некой силой, силой останавливать крутящийся диск, который крутится так долго, что на одной из его половин начали стираться края, трещина пронзила блестящую пластмассу. Такая же трещина образовывается и от тумана в собственных глазах, растет каждый час, когда человек глядит на тот балкон, что полностью залит дождем» - после окончания всех безумных занятий, которые постоянно напоминали Ольге о тех стеклянных вещицах, она садилась на креслице в комнате любимого Архимея Петровича. Клала глаза на деревянную, круглую поверхность стола, изрезанную неровными линиями. Все больше и больше она принималась рассматривать их, пытаясь понять одно, как дерево растет таким необычным, что после из него можно сделать столько полезных вещей, разумеется, она считала полезным все, кроме картона, из которого и сделана та самая коробка. Сейчас ее картон мокнет под дождем, его убивают мыльные капли, капли спешившие непонятно куда. Как глупо так сидеть, сложив руки на колени, продолжая разглядывать уже новые линии, что до этого не были найдены ее зелеными, болотными глазами. Казалось в них целое болото, болото, которое с каждым мгновением высыхает, и когда засохнет последняя осока, она поднимет их, взглянет уже по-иному на привычный белый потолок, закрытый пеленой, что оставил после себя туман последствий. Но ей не хотелось их поднимать, думать о чем-то, например, о том, что завтра старик непременно спросит у нее про химические соединения фенилэтиламина. И что она ответит ему? Ничего, она так же пусто, как и в данную секунду взглянет на него, и тут же мысленно отойдет от всего того, что так надоело.
Сложные названия перестали крутиться в ее голове, голос мыслей умолк так внезапно, что положив локти рук на стол, она вдруг подняла глаза. Пустая комната впиталась в ее зеленость глаз так быстро, что зеркало, висевшее с левой стороны стало не четким, а застеленная ее руками кровать, вовсе слилась с каким-то белым пятном. Закрыв уши руками, она зажмурилась на мгновенье, услышала звон, тонкий звон всех линий, что соединены в ее теле так, словно на деревянном столе. Но звук этот исчез так же мимолетно, как и вся тишина, что слилась с полным безразличием ко всему, а главное, ко всем. Как хотелось Ольге сейчас броситься к кому-нибудь на шею, сложить руки замочком, и прошептать на ухо:
- Под грохот грома, под его раскаты мы как-то раньше, нет давно - давно любили пропадать на улице, ловя все капли этими руками. Мы собирали их всем, всем, а после отдавали лужам. Не знали мы тогда о Тишине, что забирает мыльность из всех луж, и успевает под моим окном пройтись с утра пораньше. Не знали мы о том, что будет так, идти без нас весь дождь на этой крохотной Земле, и в городишке, что так нам стал привычен. Мы думали, что будем вместе, вновь капли собирать, но оказалось все иначе, теперь нам нечего глядеть на них пустынными глазами. Иль думала я так одна? Одна, ведь никто не словит мыслей моих череду, что несется куда-то вперед, обливая прохожих водой ледяной. Как давно я стала так одинока, как давно, не единая душа не заглянула ко мне? Ах, я отвечу себе, одно вранье приходит на ум. Я сама, сама от всех отвернулась, так послушав любимого старика. И не нравится мне до жути стариком его называть, но угодно внутри так к нему обращаться. Но, кто я по правде, что б звать его так легко, и имя его держать в голове постоянно? Но разве он мой, настоящий герой? Я знала героев одних, у них имена были проще. И помню я уж теперь…
- Ты, верно, что их не сумела забыть! Ведь, как можно от всех отвернувшись, смеяться на зло Судьбе? А, знаешь, она б тебя не простила, все потому, что разумного в тебе ничего так и не смело появиться за ночи мучительные. Ночи, они летят, и мучать тебя им разрешает Судьба, и я с ней согласен. Опомнись, девочка, кто ты такая, в действительности, как тебя зовут. Не Оленька, ведь это сладко слишком, а Ольга, и без всяких тут сомнений. Совет хочу тебе я дать один. Ты слушать будешь преданного Ветра?- говоря все это, он стоял по правую сторону от зеркала, поставив руки на пояс, он сосредоточил свой взгляд, как взглянул на человека, хранившего тайну.
- Ты говори, и пустота пройдет! Мне не нужна она. Однако, хочу я видеть их, хочу сидеть за каждым завтраком, глядеть в глаза Татьяне. Какая молодец она! Она с ним говорила, с Химом, с тем, кого я продолжаю одновременно любить и ненавидеть за погубленные души. Нет, пока еще не погубил, не погубил он никого. Но разве долго ждать осталось? Скажи мне, Ветер, открой всю правду, дверь к которой заперта его замком была все эти дни. Отдать коробку им мне надо? Могу я сделать это, правда. Но не простят они меня, ведь, если даже я примчусь, в тот час, когда… Что с юношей, что с Алексеем, он ведь еще не тот, кто не отличает прекрасное от ужасного? Иль поздно думать о таком, когда сама, я этими руками, хватая все вещицы, ходили ночи те к нему. Глупа, глупа я в подсознанье! – схватившись за глаза руками, она отвернулась от него, сделала пару шагов в сторону балкона. Через мгновенье ощутила теплоту от рук Ветра, что обнял ее за плечи. Это было неожиданно для нее, и в тоже время, она еще больше понимала то, что именно он не бросит, не отвернется от человека, сотворившего такое. Уткнувшись лицом ему в грудь, она прикрыла глаза…
- Послушай, девочка моя, совет мой прост, но не надейся, что простят тебя они так быстро, как прибежишь ты к ним в слезах, ранимая такая будешь. Отдай им не коробку всю, а по вещицы можешь ты носить им лишь тогда, когда увидишь, что нужно это именно ему. Поймешь ты это, как заметишь, что руки холодны его. Прикосновенья тут необязательны! В глаза гляди, ведь если те блестят, а отблеск этот уже заметен больно, то помоги, ты помог ему. А с ними не болтай, не привлекай вниманье старика! Не потеряй его доверье, и их из виду ты не упускай. Не думай, к чему все приведет, фактически он под защитой у Судьбы - заступницу. Я это так тебе сказал, чтоб знала просто. Но жить с прекрасным долго не получалось даже у того, кого любила так Судьба.- договорив, он поднял руку в белой рубашке, как погладил ее по густым волосам, что собраны были в низкий хвост.
- Он будет жить, и это хорошо. А остальное мне не важно. Я не одна творила это, на совести у старика все будет, если что, и если вдруг, вещицы до последней использованы будут. На мне итак пороков много, а тут уж выбор и его, да, Алексея это выбор. Пусть остановиться сейчас, пусть разобьет пристрастье кулаком. Он сможет, верю я в него. Иль хочешь, я сама смогу за все ответить прям сейчас.. Картон промокнет, я сейчас, - вырвавшись из его прикосновений, она распахнула балконную дверь, как проникла на открытый балкон. Отодвинув белый стул за мокрую спинку, она, взглянув в угол, взяла в руки промокшую картонную коробку, аккуратно, она направилась к двери. Но перед тем как коснуться ручки, она взглянула прямо в дождь, услышал новый раскат грома, такой же сию минуту бил и в ее сердце. Колкость появилась в руках, но опустив глаза, она вернулась обратно в комнату. Не став закрывать дверь до конца, она решительно положила коробки на руки Ветра, - Ну вот, сейчас отвечу я за все! А знаешь, ты не останавливай меня. Старик не даст мне умереть, он любит Оленьку свою. Он принесет мне все стекляшки мира, а я отдам их все ему. И пусть я тоже буду, знать, как это эйфорию ощущать. Ты против этого? Не смей мне возражать. Я знаю, все я знаю. А почему же нет? Мне нечего здесь больше делать, я не хочу здесь больше быть, - бросив небрежно крышку коробки на пол, она коснулась левым мизинцем холодного стекла.
Но Ветер, наклонившись, тот час положил раскрытую коробку на кровать. Он схватил Ольгу за запястья так сильно, что те вмиг покраснели, но вырываться та не стала.
- Ну, нет уж! Об этом в оракуле Судьбы ни слова не было. Не смей к стеклу, ты прикасаться, подумай о сестре, о матери, о них подумать не забудь. Прочти ты лучше книгу писателя того, что обожает твой старик, он хорошо в ней написал о том, как это ощущать, и чувствовать искусственную радость. Глупа ты, это да! Но глупостью своей оправдываться перестань. На этом разговор окончен, - отпустив ее, он отвел от девушки глаза, как смелой походкой одного графа, что носил такую же рубашку с широкими, вышитыми рукавами, направился к двери.
- Не уходи, постой ты. Не буду больше я глупить, не буду! Клянусь коробкой этой, что сделаю я все, как ты сказал в своем совете. Мне ждать тебя когда? Ты лишь ответь про это.- опустившись на стул, она стала ожидать от него ответа. Но он скрылся в темноте, как только раздался гром, как только привязанность пронеслась над бушующим морем.
Только сейчас Ольга заметила, как темнота в комнате стала въедаться в ее болотные глаза. Свет потух сам, не по воле Ветра, не по воле дождя. Перегорел светильник, лампочка вспыхнула давно. А она так и продолжила сидеть, крадясь взглядом к притягивающим стекляшкам…
« Иногда совсем не важно, поздно ли та или иная душа осознала все сотворившее. Ведь главнее, конечно, то, что дальше предпримет та, в голове которой балуется пустота, сплетенная с тоской…»