Кристиан медленно подносил сигарету в мундштуке к своему рту. Он выпускал густой клуб дыма, из-за которого было не видно его задумчивого, прекрасного и холодного лица. Через девять дней должна состояться его выставка. Она пройдёт в самой старинной и величественной галерее Мидиана двадцать девятого мая. Он ждал этого дня особенно – он станет эпилогом в его жизни. Последнее полотно, что будет представлено публике, завершено. Остаётся лишь считать последние мгновения.
Сейчас из-за табачной пелены Габриэль порой не различала его черт. Её появление в своём доме Кристиан будто бы и не замечал. Она лишь сидела напротив и, судя по всему, смаковала в своих мыслях что-то гнойное, струпное, что вот-вот плюнет в него. И она начала медлительно:
- Я узнала, что ты, де Снор, довольно крупно и нелепо прокололся.
Кристиан пронзил её зеленоватой стрелой прямого взора через белёсый туман дыма:
- И как же?
Габриэль повествовала с великом удовольствием:
- Рейн выяснил, что ты засыпал ров под твоей белой дверью. Тебя выдала земля, что ты набрал во дворе у себя. Тебя ненавидит даже грязная почва… Такие порочные и отвратительные люди, как ты, противны ей – она и не пожелает принять вашу грешную плоть.
Она не умела его задеть, как ни пыталась. Только известие о том, что всё может разрушиться, Кристиан в своей душе принял болезненно и остро, но не показал этого перед Габриэль. Он лишь вымолвил апатично:
- Ты хотела сказать «под нашей белой дверью»?
Габриэль всплеснула руками и рассмеялась:
- Нет. Она твоя. Отдаю с радостью. Как и всё, что с ней связано. Теперь эти преступления принадлежат тебе без остатка. Или ты не рад моей щедрости?
- Уходишь, когда грозит разоблачение… - без намёка на своё негодование произнёс Кристиан, делая очередную глубокую затяжку. Он не видел Габриэль за ядовитым облаком. Он слышал лишь её надменное и мстящее:
- Я бы и так выкрутилась – у меня есть Андерс, а у андерса есть деньги. Помнится, ты помешал мне сделать так, чтоб Ева принесла рубин. Тебе было всё равно. А сейчас мне тоже безразличны твои стремления. И поэтому покрывать тебя в дальнейшем я не решусь. Со дня на день жди сюда Авилона. Можешь постараться спрятать всё, что уличит тебя. Но будет ли то успешно? Мне ты не нужен в любом случае. Я пробужу Эсфирь, и она мне даст неиссякаемую молодость и красоту…
Кристиан отвёл свою тонкую руку в сторону. Сигарета тлела. Он промолвил ей ровным голосом (ровным – как безукоризненная гладь ледяных пустынь):
- Кто же из нас в убытке? Те девушки, которых я рисую, более прекрасны, чем ты, хоть они и мертвы. В земном прахе больше жизни, чем в тебе. Ты – самое уродливое, что может быть. И, я знаю, даже если очнётся ото сна Эсфирь, она не заключит с тобой никакой сделки. Ей больше не нужны человеческие души. Тем более, у тебя нет души. Надеюсь, мы прощаемся навсегда. Убирайся из моего храма – ты слишком низка, чтоб быть здесь.
Напоследок Габриэль бросила ему усмешку губ и ушла. И Кристиан остался наедине со своим отчаяньем. Оно незаметно унесло его через догорающий день и пышные зори в глубокую тьму ночи.
В этом сковавшем мир мраке Даниэль не мог найти себе покоя. Он не знал, что сегодня с ним происходит. Время за полночь. Надо спать. Он не в силах сомкнуть глаз. В его мыслях метаться безмолвная мольба. Она принадлежит человеку, что тонет в темноте в эту минуту. Мой герой смотрел куда-то вдаль Мидиана из окон, шепча: «Кристиан… Кристиан? Что с тобой? Ты меня зовёшь?.. Веди меня.»
И Даниэль понял, куда надо следовать: в белую дверь на пустыре. И он решительно начал свой путь, удивляясь, что у него нет и доли опасения. Он чувствовал, что так – верно. Он незаметно для Евы покинул особняк. Он не смел тревожить её покоя. Ева сейчас лежала на своей кровати с книгой и вполголоса читала:
Ты в комнате один сидишь,
Ты слышишь?
Я знаю: ты теперь не спишь.
Ты дышишь и не дышишь.
Даниэль стоял на пороге бледнеющего во тьме Нечто. Он взялся за ручку.
Зачем за дверью свет погас?
Не бойся!
Я твой давно забытый час,
Стучусь – откройся.
И Даниэль вошёл внутрь.
Я знаю, ты теперь в бреду,
Мятежный!
Я всё равно к тебе войду,
Старинный друг и нежный...
Перед моим героем возникло лунно-голубое, точно озарённое блесками снега пространство. Это был громаднейший готический собор весь из зеленоватого гладкого мрамора. Кое-где на полу обозначились разводы из запекшийся крови. И Даниэль пошёл вперёд…
Не бойся вспоминать меня:
Ты был так молод…
Ты сел на белого коня,
И щёки жёг осенний холод!
Ты полетел туда, туда –
В янтарь закатный!
Немудрый, знал ли ты тогда
Свой нищий путь возвратный?
Теперь ты мудр: не прекословь –
Что толку в споре?
Ты помнишь первую любовь
И зори, зори, зори?
Зачем склонился ты лицом
Так низко?
Утешься: ветер за окном –
То трубы смерти близкой!
Открой, ответь на мой вопрос:
Твой день был ярок?
Я саван царственный принёс
Тебе в подарок!
Ева закрыла книгу и погасила свет. В конце длинного пути была точно такая же белоснежная дверь, а за ней Даниэль обнаружил следующее…