Росинка и Ортия.
18. По приходу в себя.
- Диана! Диана! – Ортия слышит этот голос наяву...
Вот только принадлежит он вовсе не той девочке из «виртуального» пространства, что пыталась добиться у воспитательницы прощения и понимания, когда та, вся в рыданиях, прервала столь нежеланную ей экзекуцию. Да и с чего бы это девочке «викторианской эпохи» называть свою чрезмерно щепетильную и мнительную Старшую ее, Ортии, именем?
- Диана! Диана! Очнись! – это голос...
Это голос Росинки. Девочка, вся в слезах кричит, кричит именно ей, Ортии.
Ну, кричит это ладно, со слезами, вроде бы, тоже все понятно. В конце концов, Диана, как ей помнится, только что выдала ей тридцать пять горячих, и крайняя порция, финальные пять ударов, были особенно жгучими! Но причем здесь это самое «Очнись!»? Кто это там должен очнуться? Неужели...
Диана открывает глаза и с трудом начинает приходить в себя. Она, почему-то, стоит на коленях перед кушеткой, на которой все еще возлежит ее обнаженная воспитанница. Нет, не замерла, дрожа, скорчившись от боли, или покорно вытянувшись, в ожидании очередного хлесткого удара. Девочка приподнялась, пристала, потянувшись в ее сторону, ярко выделяясь молочно-белой кожей на черной поверхности этого, когда-то медицинского, предмета меблировки. Ее худенькие руки нервно трясут, дергают Диану за плечи. Кажется, она всерьез пытается привести ее, свою Старшую, в чувство. Только что по щекам не хлещет. Еще чего не хватало!..
- Все нормально, Аля, - она почему-то называет ее этим уменьшительным именем, - не… не волнуйся… Я в порядке!
Вдох – вы-ы-ыдох…
Вдох – вы-ы-ыдох…
Вдох – вы-ы-ыдох…
В голове понемногу проясняется. На нее смотрит зареванное, перепуганное личико наказанной девочки.
Н-да… Она, Ортия действительно отхлестала ее до слез, до крика.
Кровь?
Диане нет необходимости смотреть, что там творится на исхлестанных ягодицах наказанной воспитанницы, поскольку в руке у нее платок, которым она, Ортия, только что их протирала…
Взгляд на этот клочок ткани. На белоснежном фоне четко видно красно-бурое пятно. Небольшое такое. Как будто капельку росы стерла.
Красную...
Казалось бы мелочь. Подумаешь, эка невидаль! Всего капелька...
Но это кровь ее девочки, ее Росинки, ее Али...
Пролитая ее, Ортии, рукой...
От ее «воспитательной лозы»...
Да, все прошло точно так, как она вчера, сама себе, бедняжка, и предсказала. До слез и крика, и до крови…
Господи, стыдно-то как…
Ведь своими же руками все это натворила, своими руками...
А еще стыднее от того, что эта девочка сейчас испугалась. Да нет, отнюдь не розог. И даже не дрянной высокомерной экзекуторши, которой, наверняка, обе «виртуально знакомые» ей Дамы, воспитывавшие девочек-ментатов среди грубых нравов XIX века… руки бы не подали, узнав, что она только что, вот так вот, ни за что ни про что, исхлестала в кровь свою воспитанницу...
Не чего-то и не кого-то испугалась эта храбрая девочка. Ее благородное сердечко сейчас переполнено страхом ЗА кого-то, а конкретнее, за ту мерзавку, что только что полосовала ее розгами безо всякой вины…
Господи, как противно… Дрянь… Мерзкая дрянь! С самой бы Вас шкуру спустить, дорогая Диана Афанасьевна! Да нет на Вас здесь Старшей, что уж тут поделаешь… А самой, увы, как-то несподручно…
Собраться. Главное сейчас, это успокоить воспитанницу и привести ее, бедняжку, в порядок. Спокойно, никаких срывов. Этой девочке, твоими стараниями, и без того уже досталось немало! Не мучай ты ее хотя бы этим своим «нервным» психозом!
Диана прикусила губу, но Алина явно заметила ее реакцию и теперь смотрит на нее даже не с сочувствием. С каким-то удивительным сопереживанием. Как-будто это она, Ортия, здесь всю дорогу мучается!
Не дело... Нужно держать себя в руках...
- Аля, - Диана произносит имя девочки голосом, который пытается сделать твердым. Но ее голос предательски дрожит, – не волнуйся. Я сейчас...
Девочка странно смотрит на нее, не понимая, что она сейчас собирается с ней делать.
Н-да... Похоже, бедняжка теперь тебя боится, дорогая Диана... А ведь еще не прошло и получаса, с того момента, когда она так храбро вошла в твой Кабинет. И в то мгновение она тебе безгранично и безоговорочно доверяла. А вот сейчас…
- Не бойся! – Ортия пытается всеми силами показать свое дружелюбие. Получается так себе, не слишком убедительно. - Больно уже не будет. Я обещаю! Пожалуйста, полежи еще немного. Я сейчас приведу тебя в порядок.
Платок, эту окровавленную улику, доказательство ее, Ортии, безжалостности, скорее даже бессмысленной жестокости, нервными движениями дрожащих пальцев, скомкав, запихнуть в карман. Нет, не спрятать... Ортия не собирается трусливо уничтожать или скрывать улики, обличающие ее как дрянь, недостойную высокого звания Педагога. Просто отложить до поры до времени. Это все потом, после, не сейчас. Сейчас другое, куда более важное...
Теперь встать, чуть опершись на кушетку, где лежит исхлестанная ею девочка. Голова немного закружилась, и, кажется, Алина это заметила. Или почувствовала... Смотрит снизу, как будто хочет чем-то помочь тебе.
Н-да... Приехали. Приплыли. Прибежали. Уже этот ребенок тебе сочувствует. Она, твоя Аля, жалеет тебя. А ведь это именно ты должна была... Нет, ты обязана была ее пожалеть, дрянь такая!
Спокойно! Эмоции в сторону! Для начала стоит привести в порядок эту несчастную намучившуюся девочку, а потом уж... Все остальное. Четыре шага в сторону, туда, где в вазе вымачиваются прутья... Век бы их не видеть...
Впервые Ортии противно то, чем она занимается в этом Кабинете. Слава Богу, что эти гибкие и хлесткие предметы ей сейчас не нужны. Все, что ей необходимо, находится на тумбочке, рядом с этой вазой.
Привычный хлопок ладони по диспенсеру. Порция геля-антисептика на руках. Тщательно растираем ее по всей поверхности ладоней. Особое внимание пальцам. Вообще-то, это все лишнее. «Q – 17» сам по себе убивает любую микробную заразу без посторонней помощи, и вообще работает точно так, как ей, Ортии, сейчас и надо. Но это так, привычка. И еще, чтобы успокоиться, чтобы прекратилось это нервное дрожание рук…
А что же ей сейчас надо? Оказать наказанной девочке первую помощь. «Q – 17», прозрачный гель, препарат универсального действия, подойдет. Не панацея, конечно же, но функционал его очень даже приличный. На него, на этот препарат, ложатся все необходимые медицинские аспекты ее работы. Обеззараживание. Снятие поверхностной боли, этого специфического саднящего жжения, странного «послевкусия» розог, которое, как ни странно, после столь интенсивного «виртуального урока», ей вполне знакомо.
А потом необходимо снять стресс у наказанного ребенка. Ну, с этим Диана пожалуй, справится. Благо, самого страшного не случилось, и Алина, похоже, скорее склонна жалеть ее, именно ее, свою Старшую, чем предаваться своим собственным обидам и страданиям. Кстати, это настоящее чудо. Кроме шуток.
Ортия берет тюбик с гелем и возвращается к кушетке. Снова встает на колени перед наказанной девочкой. Взгляд у Алины тревожный. Интересно, она все еще волнуется за свою воспитательницу, или просто ее опасается? Или и то, и другое сразу?
- Не бойся, теперь все будет хорошо, - как заклинание повторяет Диана, а потом мягко прижимает девочку, снова аккуратно укладывая ее на кушетку. Легкими массирующими движениями она заставляет девочку лечь плашмя и вытянуть руки. – Расслабься полностью. Сейчас я приведу тебя в порядок. Больше ничего не бойся. Все уже закончилось, и я...
Диана на секунду замолчала, сделав многозначительную паузу. Она, почему-то, захотела сейчас же, вот прямо сию же секунду попросить у девочки прощения. За все. За боль, за страх... И поняла, что не сможет. Слова предательски застряли у нее в горле, и сказала она совсем другое.
- Все уже закончилось, и я больше не сержусь. Пожалуйста, не бойся меня.
- Вы меня... прощаете? – голос девочки дрогнул.
- Да, я тебя прощаю, - Диана произнесла эти слова, да еще и кивнула головой, для большего эффекта. А потом отвела взгляд в сторону. Стыдно...
Струсила, не решилась. Спряталась за это странное желание девочки получить ее прощение, которое, собственно, и привело ее сюда, в Кабинет Дианы Ортии, в этот вечер.
Что же, воспитанница Дианы «свое» от нее уже получила. В точности то, что хотела, и еще с «добавкой». Крепкой такой. Серьезной. А вот она, Ортия? Когда она получит «свое»? То, что ей причитается за сии предосудительные деяния?
Вопрос риторический. Легче уж узнать о том, когда у нее хватит, наконец, духу попросить прощения у незаслуженно высеченной девочки…
А ведь что интересно, до сегодняшнего дня она в принципе не рассматривала тот вариант, что она, психолог-«исполнительница», может оказаться в «виновной» ситуации, когда ей, а вовсе не провинившейся девчонке, придется просить прощения. Впрочем, Диана раньше и не совершала ничего подобного тому, что почему-то позволила себе сегодня...
И сейчас она не может... Да нет, она, Ортия, просто боится попросить прощения у несправедливо наказанного ею ребенка. Ну, как же, авторитет педагога. Воспитатель всегда прав...
- Все хорошо, - она возвращает девочке свой взгляд. – Пожалуйста, доверься мне. Я тебе помогу.
- Это он? – Алина глазами указывает на тюбик геля в ее руках, намекая на то, что помнит их разговор в самом конце «исполнения», перед финальной его частью. - «Q – 17»?
- Он самый! – Диана мягко и ободряюще улыбается ей. А потом открывает крышку тюбика и выдавливает нужное количество этого средства на свои пальцы. А дальше...
Взгляд на «обрабатываемую поверхность», на «операционное поле», как говорили им врачи на спецкурсе по общей хирургии. Н-да... «Раневая поверхность» в непосредственном виде здесь присутствует в виде саднящей раздраженной кожи. Повреждения поверхностные, но приятного мало. А для самой девочки и вовсе никакого удовольствия...
Нет, Диана видела, конечно же, раны и куда как пострашнее. По сравнению с жестью, которую ей приходилось встречать на «боевых», все это не выглядит слишком уж серьезным. Так, мелочь и «детские игры». Неприятность в том, что все это было нанесено ребенку именно ее «доброй» рукою. Алина, милая и добрая девочка, ей доверилась... И схлопотала...
У Ортии слезы навернулись на глаза. Странно, раньше она никогда не позволяла себе так расчувствоваться...
Не психовать. На ягодицах девочки множество красных вздувшихся полос, которые на середине образуют сплошное красное пятно. Белая незагорелая кожа здесь будто «вспахана». И там, на самой середине этого пятна, несколько чуть посиневших рубцов и немного выступившей сукровицы. Объективно все в пределах нормы.
Вот только за такую «объективность»... Да и за «норму» тоже... Увидели бы девчонки, из числа ее подруг-гвардионок, что она здесь натворила, они бы...
Не отвлекаемся. Аккуратно смазываем покрасневшую напоротую кожу целебным средством. От себя добавляем немного успокоительных вибраций. Они, почему-то, сами собою начинаются в ее сердечной области, а потом медленно, странной волной идут по ее телу, в правое плечо, дальше по руке и в кончики пальцев. Теоретически знакомая техника. Вот только ей, Ортии, ни разу не доводилось заниматься подобным целительством.
Да, ей случалось снимать боль на «боевых». Вернее, воздействовать на область ранения или ожога, загрубляя полевым массажем, с мощным энергетическим вбросом, нервные окончания, спасая раненых от болевого шока. Но то, что она сейчас делает, получается совсем иначе. Эти колебания не только снимают боль, но и явно доставляют настрадавшейся воспитаннице удовольствие. Она замирает, наслаждаясь каждым ее прикосновением. Диане даже кажется, что Алина всерьез сейчас думает, будто это удовольствие часть нравоучительного спектакля, который для нее сейчас изящно разыграла любимая Ортия. Сначала эффектно продемонстрировала свой гнев. Потом всыпала розог до слез. Потом обозначила строгий финал, да так, что ей, Росинке, и вовсе стало не по себе. И сейчас не только сняла саднящую боль, но и как бы вознаградила свою воспитанницу за страдания. Девочке, естественно, невдомек, что ее любимая воспитательница ни о чем подобном и не помышляла. Что все это получилось само собой, по совершенно непонятным ей причинам. Но получилось весьма неплохо. Во всяком случае, все сейчас обстоит отнюдь не так пакостно, как она, Диана, опасалась, когда пришла в себя после своих «виртуальных» путешествий.
Еще одна порция геля. Массируем чуть-чуть иначе. Алина уже расслабилась, и это очень хорошо. Подключаем к работе левую руку. Знакомая волна направляется и туда.
Теперь двумя руками проходим по ее спинке, рукам...
«Все хорошо, - шепчет Ортия «изнутри», как бы читая магический заговор от боли и страдания. – Все прошло. Ничего не болит. Все спокойно и... ласково...»
Похоже, что ее работа дает нужный результат. Алина поворачивает к ней свое личико и улыбается. Вполне искренне.
- А уже совсем ничего и не болит! И еще... так приятно! – восхищенно выдохнула девочка. – А Вы еще и Целительница!
- Да, - каким-то странным тоном подтвердила ее воспитательница, - с некоторых пор…
- Спасибо! – искренне отзывается Росинка. Кажется, она вполне довольна результатом. И лечения, и... всего, что случилось в этом Кабинете сегодня...
- Не за что, - как-то рассеянно отзывается ее Старшая, и добавляет. – Ты... не расслабляйся. Все-таки, немного саднить будет, особенно, когда ты присядешь... Но это быстро пройдет. Не волнуйся, все будет хорошо...
Диана заметила, что сейчас цепляется за эту фразу, как будто уговаривает ею сама себя, а вовсе не наказанную девочку. Ее что-то беспокоит, что-то не дает ей расслабиться и «отпустить» ситуацию, хотя все, вроде бы, действительно закончилось хорошо, в смысле, «на позитиве».
Впрочем, имеет смысл продолжить.
- Вставай! – она поднимается сама и подает воспитаннице руку. Девочка, плавно и изящно, грациозно, как котенок, меняет позу. Она, на секунду присев и чуть поморщившись, поднимается, встает рядом со своей Старшей. Ортия сразу прижимает ее к себе.
И снова в горле у нее застревают заранее приготовленные слова извинений. Сейчас Диана фактически копирует жесты и движения своей «виртуальной» знакомой. И наказанная девочка доверчиво прижимается к ней, так же как и та воспитанница «викторианских времен» прижималась к Эльвире. И Алина, кажется, искренне рада этому очень личному жесту.
А вот сама Ортия испытывает смешанные чувства. Нет, она очень даже рада, тому факту, что Росинка на нее не сердится. Ей приятно, что девочка ей, похоже, все еще доверяет. Хотя и непонятно почему... И ей сейчас очень хочется попросить у воспитанницы прощения, тихо-тихо, наклонившись к ней, прямо на ушко. А потом, наверное, и самой прореветься, точно так, как это сделала Эльвира.
Но она не может. Вот уже и нужные слова у нее на языке, а произнести их... Не получается. И слезы... Застряли где-то на полпути. Такой мучительной пробкой, торчащей внутри ее Души.
Что-то ей мешает...
И обнять Алину как надо, по-настоящему...
И зареветь в голос...
И попросить у этой девочки прощения.
Что-то не так...
Совсем не так...
Но что?
Диана отстраняет девочку от себя (опять жест, почти такой же, как у Эльвиры!) и мягко улыбается ей. Почти искренне.
- Кому-то пора одеваться! – говорит она и мягко хлопает ее по обнаженному плечу. – Давай-ка я помогу тебе!
Странно, но раньше Диана просто вежливо отворачивалась и сразу шла готовить чай для наказанной девочки, предоставляя ей возможность вполне самостоятельно одеться и привести себя в порядок. Но именно сегодня ей, почему-то, действительно хочется помочь одеться, помочь именно Алине. Оказывается, это очень приятно, подавать со стула смущенной воспитаннице ранее снятые ею предметы туалета, поправлять на ней одежду...
Алина неловко поворачиваясь, надевает трусики, потом поданную Ортией белую майку... Диана с одобрительной улыбкой смотрит на нее, и все никак не может отделаться от странного ощущения, будто она, именно она как воспитательница, сделала что-то не так. Совсем не так. Совсем неправильно.
Нет, речь не о «добавке», не о финальных хлестких пяти ударах, от которых ребенок заходился в крике...
Хотя...
На секунду перед Ортией снова мелькнуло это жуткое зрелище, исхлестанная Росинка, обращающая к ней личико с этой отчаянной молчаливой просьбой...
Даже сердце заныло...
Но нет, не это. Это что-то другое.
Мелочь, но...
Значимая мелочь.
Какая?
Уж не тот ли факт, что девочка был наказана ею по голому телу? Ну, совсем без одежды? И это могло ее обидеть... Бедняжка! Она так отчаянно стеснялась!
Но Ортия практикует именно такое сечение, чтобы тело воспитанницы было полностью открытым. С ее точки зрения, это, прежде всего, функционально. Такой вариант символического обнажения оказывает на девочек куда большее впечатление. По мнению Ортии, раздеваясь перед наказанием, добровольно, без принуждения, воспитанницы демонстрируют ей свое безусловное доверие и готовность к исправлению. Да и самим им, наверняка, без одежды просто легче держаться на кушетке по ходу «исполнения». Ей тоже так гораздо удобнее четко контролировать каждое движение наказываемой.
Может быть, в этом причина? Что ж, возможно, Ортия всю дорогу позволяла себе лишнее...
Однако... ведь никто из воспитанниц никогда на это не жаловался, и не возражал против такого полного раздевания. Все принимали такое неловкое обнажение, как должное. Хотя надобности в этом, откровенно говоря, ни разу не было, ведь по спине девочек Диана никогда не наказывала. И ведь Алина тоже приняла факт своего обнажения спокойно, не оскорбившись...
Хотя...
Наверняка, можно и вовсе обойтись без этой «раздевательной» процедуры. Особенно, если сечь воспитанниц несколько мягче...
Но нет, все это, конечно, важно, но не в этом дело.
Что-то еще...
Алина уже застегнула на пуговицы белую блузку, и сейчас пытается заправить ее в форменную юбку, которую она, смущенно поворачиваясь под взглядом своей Старшей, надела чуть раньше. Белая ткань неловко задирается у нее на правом боку...
Матерь Божия...
Внутри как оборвалось...
Спокойно, очень спокойно, с мягкой такой, заботливой улыбкой (Господи, какое лицемерие!), Диана задает девочке многозначительный вопрос.
- Аля, а когда тебе снова на осмотр? Ну... к Карлу Теодоровичу?
- Ой, да это уже совсем не обязательно! – живо отзывается
ее воспитанница. – Он обещал меня не дергать попусту, сказал, что если все нормально и не будет никаких недомоганий, то я могу в воскресенье и не приходить. Он тогда сам в понедельник снимет меня с учета, без дополнительного обследования. А вот Ирину он на завтра все-таки вызвал.
- Понятно, - Ортия опять мягко хлопает ее по плечу. – Одевайся, я сейчас согрею нам с тобой чаю!
И быстро идет в направлении чайного уголка. Отворачиваясь в сторону, так, чтобы девочка не увидела ее перекошенное яростью лицо.
Да, сейчас Диана полна искренней ярости. К себе любимой...
Дура, сволочь и мразь... Тварь... Ох, какая же ты тва-а-арь... дорогая Диана Афанасьевна...
Все понятно. Врач снимет ее Алю с контроля в понедельник. Значит, субботу и воскресенье девочка числится «на больничном».
Поздравляем Вас, о благороднейшая, тактичнейшая и корректнейшая Диана Афанасьевна...
Идиотка... безумная идиотка... Мразь... Господи, ну как ты могла? Ты же все видела! Ведь сама же, прямо там, на футбольном поле, обратила внимание врача на ее травму. И потом, в столовой, после торжественного «Обеда Победителей», отметила для себя, как строгий врач, Карл Теодорович Энгельгардт, уводил двух перепуганных девчонок к себе в лазарет, для осмотра и лечения.
Ты же все ЗНАЛА!!!
Мерзавка и дрянь. Исполосовать травмированную девчонку... Ту самую воспитанницу, которую ты должна была оберегать, как зеницу ока, от всего болевого и пугающего.
Н-да... Как там, по Инструкции, обязана поступить воспитательница, обнаружив в Центре признаки совершения преступления?
1. Принять меры к обеспечению безопасности детей.
Увы, поздно. Ребенок уже пострадал. Что там у нас по пунктам дальше?
2. Пресечь совершение преступления.
Опять-таки поздно. Преступление уже совершено. Злоупотребление служебными полномочиями, сопряженное с истязанием подчиненного лица или пыткой. Увы, пресечь сечение (Каламбурь, каламбурь, дрянь!) не представляется возможным по причине его завершения. Слава тебе, Господи, что все обошлось, и даже без серьезных последствий.
А ведь Алина...
Бедняжка Аля! С нею ведь могло случиться всякое. В результате твоего «исполнения», эта девочка могла получить кучу самых разных неприятностей нервного характера. Например, невралгию, опоясывающую ребра дикой болью... Или стойкий мышечный зажим, перекашивающий все тело мучительной судорогой... Да что там говорить, твоя Аля просто могла потерять сознание от всей этой жути... Ну, когда ты, форсируя боль и страх, довела ее почти до состояния психологического шока!
Да, конечно, ты, дрянь такая, хлестала ее отнюдь не по травмированным мышцам. Однако уж извини, в ходе «исполнения» (истязания, дрянь, будь уж честна хотя бы сама с собою!!!) напрягаются отнюдь не только те части тела ребенка, по которым производится «воздействие» (ах, какие милые эвфемизмы ты придумала!). Так что...
3. Оказать пострадавшим помощь.
Помощь, конечно, оказана, но это всего лишь смягчающее обстоятельство. Всего лишь...
4. Вызвать на место преступления руководство Центра и представителей правоохранительных органов.
Ну что, милая Диана Ортия, «мобилка» у тебя в кармане. Давай звони, если храбрая. Расскажи Иванцовой, что именно ты натворила сегодня. А лучше сразу в полицию.
Просто, Иванцова войдет в твое положение и, скорее всего, попытается тебя и понять и простить. Она же из своих. Пусть даже в отношении начальницы это слово и не обозначено у тебя в мозгах прописными буквами.
А вот представь, на минуточку, что ты на допросе у безупречно вежливого, предельно корректного и весьма интеллигентного человека, носящего полицейский мундир. И он задает тебе один простой, но, почему-то, весьма неприятный вопрос.
«Сколько раз Вы совершали с детьми то, что было сделано Вами с этой девочкой?»
И ты так небрежно, уверенным голосом профессионала редчайшей педагогической специальности, слегка бравируя, отвечаешь ему: «Двести двадцать восемь».
Представь его глаза. Двести двадцать восемь эпизодов истязаний в элитном учебном заведении, в начале XXI века. В НАШЕЙ Стране. «Элитное» мучительство протяженностью в пятнадцать лет.
Интересно, потянется ли его рука к табельному оружию. Просто интересно...
Все, дорогая Диана Афанасьевна! Вы есть преступница. Как говорится, «Добро пожаловать в каталажку!»
Впрочем, все еще мерзостней. Просто потому, что ты все равно останешься безнаказанной.
Эта милая девочка, которая там, у тебя за спиною одевается и приводит себя в порядок... После этого твоего «исполнения» (Боже мой! Какие корректные формулировки мы напридумывали, просто чтобы прикрыть всю мерзопакостность собственных деяний!)...
Так вот, эта девочка просто любит тебя. И она тебя никогда не предаст.
Казалось бы, что для нее сейчас проще? Выйти за порог твоего кабинета. Дойти до дежурной воспитательницы. Да хотя бы даже до дамы-вахтера на входе. И продемонстрировать им то, что у нее на «нижних мягких».
И все. И Диане Ортии конец.
А вот предложи Алине совершить такое. Увидишь, как заревет этот несчастный ребенок, в ужасе от того, что его подозревают в такой неблагодарности. Вот только, за что же здесь тебя благодарить, дрянь такая?
Как же красиво ты спряталась за детскую психологию, госпожа-психолог!
Впрочем, к утру у Алины все пройдет. Не останется тех самых следов, красных и с сукровицей, что ты с такой нежностью только что смазывала целебным гелем. С такой запоздалой нежностью...
Да. Благодари фармацевтов и химиков за великолепное лекарство, спасающее тебя в этой мерзкой ситуации. И хлещи девчонок дальше, дрянь...
А кстати, заметь. Ты, значит, само по себе сечение этой девочки считаешь так, в порядке вещей... Больную сечь ни-ни, а вот здоровую запросто. Н-да... Профессиональная деформация штука сложная...
Что там сказано по этому поводу в Имперской Конституции?
«Никто не должен подвергаться жестокому, унижающему человеческое достоинство или бесчестящему обращению и наказанию. Жизнь, здоровье, честь и человеческое достоинство являются высшими ценностями». Так это для Конституции, а вовсе не для тебя...
Впрочем, у тебя всегда найдется куча отговорок. Дескать, все добровольно, девочки чуть ли не сами рады всему тому, что ты с ними проделываешь. Никто из посторонних ни о чем не догадывается (и это, как ни странно, ПРАВДА!). Все происходит строго наедине, без малейшего унижения достоинства девочек. Все так мягко и по-доброму. И честь ребенка при этом ничуть не затрагивается. Дескать, если бы девчонку публично исполосовали в кровь, это бесчестно. А вот наедине с психологом-«исполнительницей» это, как бы, нормально. Ей, психологу-«исполнительнице», как бы, можно. В смысле, хлестать ребенка до крови. Она же, как бы, профессионал.
А вот расскажи подробности о своих «исполнениях» любому нормальному человеку. Пускай даже не полицейскому. Обычному прохожему. Ну, если все, что ты делаешь с несчастными девчонками в этом Кабинете, и в самом деле вполне нормально. И посмотри ему в глаза. И не смей отворачивать морду от заслуженной оплеухи.
Ведь даже Мария, твоя собственная дочь, ничего об этом не знает. Кстати, у тебя всегда есть красивое оправдание. «Педагогическая тайна». Молчим обо всем этом, значит, как бы ничего и не было.
Вот сегодня утром с тобою разговаривала Вострецова. Та самая, которую ты так ненавидишь. Она упрекнула тебя в том, что ты прячешься за Правило о педагогической тайне. Ты еще возмущалась тем, что эта бесцеремонная дама смеет вмешиваться в твою «педагогическую работу». А ведь она права. Права, и все.
А еще она сказала, что просто исполняет свой долг, пытаясь защитить Алину от твоей бессмысленной жестокости. И потребовала, чтобы ты оставила девочку в покое и дала ей слово, что бедняжка не будет телесно наказана. Что ты, дрянь такая, ей ответила? Что не собираешься разбрасываться своим Словом Чести по поводу ее фантазий о твоем садизме? А еще добавила, что ничем не заслужила намеков на жестокость?
Ну, если красные полосы на детской коже это всего лишь намек...
Тогда скажи уж сама себе, но без лирики, а есть ли у тебя, дорогая Диана Ортия, это самое «нечто», хотя бы отдаленно напоминающее Честь. Особенно с сегодняшнего дня...
Все эти невеселые мысли воспитательница успевает передумать за те минуты, пока готовит чай. Алина, ее, Ортии, Аля в этот раз почему-то вовсе не спешит за стол. В начале, девочка решает посетить «пикантное заведение». Наверняка, чтобы полюбоваться в большое зеркало, висящее там, на двери, на те «украшения», что оставили на ее «мягких-нижних» хлесткие прутья. Что же, она, Росинка сейчас наверняка гордится собою. Она действительно молодчина. Вытерпела все, что ты, дрянь такая, ей определила. Вот только хорошо ли это?
Ортия со вздохом сняла с подставки закипевший чайник и налила воду в заварочник. Потом разлила чай по чашкам.
Нужно держаться. Все должно быть как обычно. Улыбки, шутки, настрой на позитив. Просто, чтобы девочка чуть-чуть расслабилась. Она все еще верит в «добрую» Ортию. Пускай верит. Это все же лучше, чем ненависть, пусть и вполне ею, Дианой, заслуженная.
Алина подходит, как-то смущенно улыбаясь. Нужно поддержать ее морально.
- Ну, как тебе «знаки отличия»? – шутит воспитательница. Такой вот странный юмор...
- Горячие, - ее Аля смущается и опускает очи долу. Потом все же находит в себе силы посмотреть на Диану и уточнить. – Ну, Вы ведь и сами все знаете? Ну, каково это...
- Да, - улыбается Ортия. Не стоит сообщать этой наивной девочке, что с ощущениями от того, как это бывает, когда хлещут по коже гибкие прутья, Диана познакомилась буквально только что и весьма «виртуально». Пусть думает, что вы с нею «в одной команде». – Я в курсе!
Ох, и лживая же ты дрянь... Ничего в реале ты об этом не знаешь. За всю жизнь тебя ни разу никто не коснулся ни хлестким прутом, ни чем-либо иным, предназначенным для телесного наказания. Даже тогда, в той жуткой истории, что случилась в пригороде Малаги... Да, у тебя были травмы на тренировках и три легких ранения на «боевых». И ты в курсе, что такое боль. Но через что-то, подобное собственному сегодняшнему «исполнению», ты никогда не проходила.
И все же ты многозначительно, с пониманием, улыбаешься. И эдак по-свойски киваешь ей, дескать, знаем-знаем! Просто потому, что этой девочке приятен твой обман.
- Присаживайся! – гостеприимная Ортия искренне приглашает наказанную к столу. – Теперь ты можешь оценить мой чай с позиций обычной девочки, а не как вчера.
Это у нас, вот такие вот, шуточки-прибауточки. Все весело так и позитивненько. Пусть ребенок пряничку порадуется, Зря, что ли, пороли...
Кажется, что все происходит почти так же, как и вчера. Вот только по-другому... Вчера все было весело. А сейчас все, вроде бы то же самое... Чай, конфитюр, пряники на столе...
А все вместе... Как-то мерзко и противно.
Но ведь эта несчастная девочка ни в чем не виновата. И нужно улыбаться ей. Просто для того, чтобы она хоть немного пришла в себя от этого ужаса. Хотя...
Кажется, Аля все-таки не замечает всей отвратительности этого жестокого действа. И это хорошо. Впрочем, лично до тебя, дрянь, суть всего расклада доперла только на двести двадцать восьмом эпизоде этой твоей особой «педагогической» деятельности. Вот уж точно, жираф большой, но он умней.
Чем и отличается от Дианы Ортии.
Весьма и в лучшую сторону...