Гл.30
Семён и Вика ухаживали за больными дедом и бабуней. Это было тяжело, если учесть, что молодые люди были задействованы на работе и у них на руках ещё находился и двухлетний сынишка, который тоже требовал большого внимания.
Сначала заболел дед, прихватило спину. Радикулит Арсения Семёновича мучил всю его сознательную жизнь. Сколько он себя помнил, столько и беспокоил, сорванный в молодости непосильным трудом, позвоночник. Пока была жива знахарка Агриппина, так и проблема здорово не считалась проблемой.
Старая ведьма, как без особой злости называли её на селе, всегда поднимала Арсения на ноги, а теперь вот...
Да чем он только не лечил эту проклятую болезнь! И кирпичи на спину ему клали, и уколов множество перенёс, а однажды, пасечник Володька Соловей, даже пчёлами пытался вылечить дражайшего друга. Помогало, но временно. Стоило бревно какое поднять или зимой без тулупа на улицу выскочить, так и всё, начиналось всё заново. Вот прицепилась ненавистная хвороба да так, что топором не вырубишь.
Был когда помоложе, то недуг не сильно влиял на нервную систему да и на общее состояние, а в таком возрасте и обыкновенная простуда считалась трагедией, не говоря о таких серьёзных диагнозах, как хондроз.
Но в причине нынешнего лежачего положения, Арсений Семёнович винил свою бабку.
"Кто постоянно с сигаретой выгонял его всю зиму на балкон? Она, вражина. Всю жизнь дышала таким воздухом, а теперь, вдруг он ей разонравился. Мол, ребёнок в квартире да и все остальные не обязаны вдыхать этот вредный никотин.
Ишь, рекламы насмотрелась! Дюже много свободного времени у неё в городе образовалось. На селе некогда было телевизор смотреть, а сейчас от сериалов не отгонишь. И теперь сама свободно расхаживает по комнатам, а он, как привязанный к постели."
- О каком ребёночке речь, коли тот днями в садике? Также и остальные вне дома. Так и скажи, что это твой единоличный каприз, барыня-государыня. - нападал разозлённый дед.
- А хочь и мой! Я что не человек? Почему я, некурящая, должна дышать этой отравой? - парировала Александра Фёдоровна.
- Вот теперь и ухаживай, человече. - Арсений Семёнович кряхтя отворачивался к стенке, всем видом выказывая неудовольствие. Старик понимал, что бабка-то будет ухаживать, никуда не денется, и во всей суматохе проигрывает, конечно, он. Лежишь днями, как морж на льдине, в туалет и то без помощи не подняться. Вот она, беспомощная старость.
Этого Арсений боялся больше всего. Потому что всегда считал себя самостоятельным и свободным и чтоб от кого-то зависеть - последнее дело, даже если "кто-то" - родная кровь. Несмотря на то, что от зоркого глаза Семёныча абсолютно ничего невозможно скрыть и пенсионер видел, как внук со снохой, без камня за пазухой, относятся к ним так, что другим впору позавидовать, но старый Арсений всё равно себя чувствовал, словно не в своей тарелке. Неудобно загружать молодёжь всякими заморочками, а куда деваться, если сам себе уже давно не принадлежишь.
Пока Александра Фёдоровна смотрела за супругом, за исключением некоторых сложностей, таких, как искупать деда и переодеть, этим Семён занимался, но по крайней мере, всё было ровно и шло положенным чередом. Но вскоре слегла и бабуня с температурой под сорок. Вымыла голову и ещё волосы не просохли,а она отправилась на ближайший рынок. Этого оказалось достаточно для слабого пожилого организма, чтобы подхватить вирус.
Семён не мог бросить работу в кафе, куда пошёл по старой "специальности" охранником. На днях его напарник отпросился в двухнедельный отпуск, они с женой надумали навестить свою дочь, живущую на юге, и парень согласился принять и вторую смену. А кому лишняя копейка помешает? Теперь вот жалел, надо было не торопиться. Но кто знал, как оно обернётся, ведь хотел же, как лучше.
Оставалась вся надежда на Вику. Молодая женщина трудилась мастером в парикмахерской и ей было много легче договориться с заведующей.
Теперь Вика не знала за что хвататься. С утра торопилась в садик отвести туда маленького Алёшу. По возвращении домой её ждало множество неотложных дел. Накормить болящих, сготовить еду, убрать, постирать и так далее. А самое главное - успокоить бабуню, которая сутками плакала, что она всех подвела и создала в семье настоящую каторгу для беременной Вики. Семья Гончаровых ждала второго ребёнка.
Но Вика не роптала, она привязалась к старикам, как к родным, и всё воспринимала за должное. А вот Семён переживал, всё-таки Вика в интересном положении, не дай Бог всё пагубно скажется на её состоянии. И когда, наконец, напарник приступил к непосредственным обязанностям, то парень тут же взял отгулы на неделю. Вдвоём стало полегче управляться с домашними делами.
Однажды, Семён сказал жене:
- Видел Вальку на рынке. Завтра собирается в Таёжное.
Речь шла о Вальке продавщице. В ту страшную пору, связанную с ужасными событиями, ей не повезло. Женщина не смогла продать охот-союзу магазин. Последние ссылались, будто он им без надобности и зачем платить деньги за то, что никогда не пригодится. Логично. И тогда Валька не стала продавать собственный дом. Как оставить на произвол судьбы торговое помещение, за которое были плачены деньги, достающиеся в нелёгком труде. Тоже, по-своему, логично.
Надеясь на всё хорошее, Валька осталась в деревне. Со временем неугомонная селянка предложила старшему охотнику своеобразный вариант услуг: если ларёк не нужен, то, может повар пригодится? Она честно обязалась вкусно и вовремя их накормить.
Павел Михайлович задумался. И правда, в основном они питаются всухомятку, потому что из города борщ не привезёшь, а готовить некогда да и кто захочет взять на себя такое ответственное поручение? А так, у них будет личная кухарка под боком, разве жалко заплатить ей некоторую сумму, зато сытым желудкам никакая язва с гастритами не страшны. А то два дня назад Серёгу Толстых увезли в больницу, живот прихватил. Сколько раз наказывал - не жрать в лесу что попало да кто бы только слушал. Насобирали грибов, в которых никто не бельмеса, ну и нажарили. Теперь Толстый лежит под капельницей. Остальные водку пили, наверняка это и спасло.
Павел Михайлович поговорил с братом строителем и одноэтажную постройку, некогда вмещающую в себя милицию, почту и магазин, переделали, то есть, убрали лишнее и получилась одна обширная комната, служившая теперь столовой. Завезли кое-какое оборудование, продукты, пригласили своих трёх жён в помощь Вальке, и стряпня закипела, на самую полную мощность.
Главный охотник был доволен, подчинённые тоже, ну вот и славно. Бабу выручили, всё-таки заплатив той третью часть от суммы всего здания, и сами, так сказать, наемшись и напившись. А уж Валька как была счастлива! И при занятости, и при деньгах, что ещё надо в деревне?! Попробуй так устроиться! Да и какая это занятость? Иногда "подопечные" уезжают по домам ещё в четверг и она свободна, как в поле ветер.
Выходные Валька проводила в райцентре, их небольшом лесном городке, где у неё проживала родня и несколько приятельниц, и поскольку она сюда приехала ещё в пятницу, то совершенно не знала о последних событиях в Таёжном.
- А к нам чего не зашла? - поинтересовалась Вика.
- Я приглашал, но, наверное, не получилось. Её тётка ремонт затеяла, а она помогала.
После непродолжительной паузы, Семён вновь заговорил:
- Викуш, ты хотела бы куда-нибудь поехать, ну, отдохнуть?
Женщина хитро улыбнулась:
- Уж не на заморские ли пляжи ты собрался меня отправить?
- Так далеко я, конечно, тебя не отправлю, тем более с твоим животом, а вот Таёжное, то в самый раз. А почему нет? Свежий воздух, прекрасная природа да я бы хоть сейчас туда подался.
- Сём, а жить я там где буду?
- Да где пожелаешь. У Игнатьича хоромы, что ещё человек десять без напряга поместятся. А можно и у Вальки, она сколько раз приглашала. Но та кухарит в столовой и весь день одной скучать придётся, а со стариками тебе будет намного веселее. Давай, я позвоню Игнатьичу и всё обговорим? Езжай, Викуш! Это моя благодарность за твою доброту к моим старикам. Возьмёшь Алёшку, пусть пацан с деревней познакомится.
И Вика согласилась. Она сама чувствовала, что отдых ей не помешает, а наоборот к стати. Каким бы идеальным ни был муж, но останься она дома, всё равно придётся пропадать на кухне и о ком-то заботиться. А там её ожидает, как в той поговорке: тишь да гладь, да Божья благодать.